Теперь же на яхте не оставалось ни одного специалиста – если, конечно, не считать адмирала Рябинина. Однако адмирал больше слыл специалистом по крейсерам и боевым фрегатам, чем по яхтам, переделанным из списанных рыболовецких траулеров.
Чтобы судно могло хоть как-то продвигаться с надеждой когда-нибудь вернуться в порт приписки – родной Кислоярск, адмирал произвел ряд кадровых перестановок. Так, на должность моториста был назначен политик Гераклов, имеющий некоторый опыт работы со своей черной «Волгой». Репортер Ибикусов, и так живущий в угольном отсеке, получил ответственный пост кочегара. Сам владелец яхты банкир Грымзин стал штурманом («Умеете управлять банком -справитесь и с яхтой», сказал адмирал). Арестанту Ивану-Александру Петровичу-Петровичу Cеребрякову-Разбойникову было предписано отбывать трудовую повинность на камбузе в прежней должности кока, но на всякий случай адмирал приставил к нему в помощники Егора, назначенного юнгой. Кроме того, в обязанности Егора входило заставлять кока первым дегустировать им же приготовленные блюда – на всякий случай. При Веронике Николаевне Курской почти неотлучно дежурил доктор Владлен Серапионыч, которого иногда подменяла радистка Кэт – она, превратившись из Андрея Владиславовича Oтрадина в Катерину Ильиничну Кручинину, сменила и одежду на более-менее дамскую.
* * *
Около полудня яхта прошла через «кладбище». И хоть все уже знали, что это не могилы, а всего лишь кресты на куполах затопленного монастыря, но впечатление на всех обитателей «Инессы Арманд» это зрелище вновь произвело самое тягостное. Никто не забывал, что на борту находится раненая Вероника, чья жизнь висела буквально на волоске. И когда доктор Владлен Серапионыч ненадолго покидал ее каюту, на него устремлялись взоры, полные немого вопроса – ну как там она, не стало ли лучше?
– Все в воле Всевышнего, – отвечал обычно Серапионыч. – Молитесь за исцеление рабы божией Вероники.
Спутники не знали, что это – обычная присказка доктора, и принимали его слова всерьез. A кое-кто даже слишком...
Чтобы не прерывать движения, было решено, что члены экипажа (а ими стали практически все бывшие пассажиры) обедать будут «без отрыва от производства», и изготовленные Петровичем бесхитростные кушанья Егор разносил по рабочим местам каждого. И каково же было изумление Егора, когда, явившись в машинное отделение, он увидал новоявленного моториста Гераклова в совершенно новом обличье: с наголо обритой головой и с накинутой на плечи белой простыней, он бегал по машинному отделению и, стуча поварешкой о кастрюлю, громко распевал: «Харе Кришна, Харе Рама, Рама Кришна, Рама Харе!»
– Что с вами, Константин Филиппович? – удивился Егор. Политик положил поварешку и возвел очи к низкому потолку:
– O великий Будда! O несравненный Кришна! Смилуйтесь над Вероникой Николаевной, сохраните ей жизнь во имя святых идеалов свободы и демократии! Харе Кришна, Харе Рама... Что это? – резко прервав мантру, спросил политик у Егора.
– Как что? Обед. На первое – овощной суп, а на второе -беф-строганов.
– Суп оставь. A второе, пожалуйста, унеси. Иначе великий Кришна разгневается на меня, грешного, недостойного, и не пошевелит своим царственным перстом, чтобы спасти Веронику...
* * *
Больная открыла глаза и обвела взглядом каюту.
– Где я? Что со мной? – спросила она слабым голосом.
– Слава богу, наконец-то очухалась, – удовлетворенно пробормотал доктор. – Все хорошо, Вероника Николаевна, вас тут слегка подстрелили, но теперь вы на яхте, скоро приплывем в Кислоярск. A сейчас я вам сделаю укольчик...
– Доктор, ведь я умру? – не то вопросительно, не то утвердительно сказала Вероника.
– Ну что вы! – деланно бодрым голосом ответил доктор. – И думать об этом бросьте. Мы еще погуляем на вашем восьмидесятилетии!
– Но если я умру, – продолжала Вероника, – то передайте моему приемному дяде, генералу Курскому, что я виновата перед ним и прошу у него прощения...
– Вы имеете в виду, что ваш дядя Александр Васильевич стал для вас приемным отцом? – уточнил Серапионыч.
– Я приемная дочка своих родителей, – голос Вероники перешел в еле слышный шепот, – но узнала об этом совсем случайно...
– Пожалуйста, не продолжайте, – засуетился доктор, – вам вредно много говорить. Давайте лучше сделаем укольчик, и баиньки.
– Ведь это я украла у дяди карту, а потом к нему ночью пришел Александр Петрович со своими головорезами, и его пытали. Передайте ему... -Не договорив, Вероника Николаевна вновь впала в забытье, а доктор стал деловито заправлять шприц.
* * *
После обеда справа показался берег. Яхта поплыла вдоль него, и вскоре штурман Грымзин увидал место, где в Кислое море впадала Кислоярка. «Инесса» развернулась и со скорбным гудком вошла в устье, а еще через несколько километров адмирал Рябинин распорядился поставить ее на якорь.
Вечером обитатели яхты собрались в кают-компании. Не было лишь Петровича и Егора, трудившихся в это время на кухне, кочегара Ибикусова, которого Грымзин распорядился не впускать, дабы не пачкать мебель, и радистки Кэт, подменявшей Cерапионыча у Вероники.
– Ну, доктор, как наша пациентка? – спросил адмирал.
– Так себе, – покачал головой Серапионыч. – Чтобы не дать ей просто тихо угаснуть, я сделал укол, после которого может наступить кризис. Так что если эту ночь Вероника Николаевна переживет, то жить будет. A если нет...
– Харе Кришна, Харе Рама, – тихо запел Гераклов, поправляя на себе балахон.
– Ну, ежели нету всех необходимых медикаментов, то никакая рама не поможет, – вздохнул доктор. – A кстати, между нами говоря, у нее весьма пухленькая попка. И очень занятная родинка на левой ягодице.
Со своего кресла с криком вскочил банкир Грымзин:
– Как? Как вы сказали?!
– Родинка слева на попке, – чуть удивленно повторил Cерапионыч. -Такая, знаете, в виде паучка.
– Это она! – Грымзин без чувств рухнул обратно в кресло.
– Все ясно, – махнул балахоном Гераклов. – Такой облом с кладом, тут уж у любого крыша поедет. Харе Крыша, Харе Рама...
Cерапионыч извлек из-под сюртука заветную скляночку и поднес ее к носу банкира.
– Это она, она! – вновь завопил Грымзин, приходя в себя.
– Кто – она? – переспросил адмирал.
– Это моя дочка, которая пропала пятнадцать лет назад.
– Вероника Николаевна – ваша дочка? – изумился Серапионыч.
– Все приметы совпадают, – уже спокойнее ответил Грымзин. – И родинка на левой ягодице в виде паучка, и имя, и возраст...
– Нет-нет, по-моему, вы что-то путаете, Евгений Максимыч, – мягко заговорил Гераклов. – Я ведь был лично знаком с покойным профессором Николаем Иванычем Курским, а с матерью Вероники даже работал в одной школе: Ольга Степановна – учителем ботаники, а я – истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Чтобы судно могло хоть как-то продвигаться с надеждой когда-нибудь вернуться в порт приписки – родной Кислоярск, адмирал произвел ряд кадровых перестановок. Так, на должность моториста был назначен политик Гераклов, имеющий некоторый опыт работы со своей черной «Волгой». Репортер Ибикусов, и так живущий в угольном отсеке, получил ответственный пост кочегара. Сам владелец яхты банкир Грымзин стал штурманом («Умеете управлять банком -справитесь и с яхтой», сказал адмирал). Арестанту Ивану-Александру Петровичу-Петровичу Cеребрякову-Разбойникову было предписано отбывать трудовую повинность на камбузе в прежней должности кока, но на всякий случай адмирал приставил к нему в помощники Егора, назначенного юнгой. Кроме того, в обязанности Егора входило заставлять кока первым дегустировать им же приготовленные блюда – на всякий случай. При Веронике Николаевне Курской почти неотлучно дежурил доктор Владлен Серапионыч, которого иногда подменяла радистка Кэт – она, превратившись из Андрея Владиславовича Oтрадина в Катерину Ильиничну Кручинину, сменила и одежду на более-менее дамскую.
* * *
Около полудня яхта прошла через «кладбище». И хоть все уже знали, что это не могилы, а всего лишь кресты на куполах затопленного монастыря, но впечатление на всех обитателей «Инессы Арманд» это зрелище вновь произвело самое тягостное. Никто не забывал, что на борту находится раненая Вероника, чья жизнь висела буквально на волоске. И когда доктор Владлен Серапионыч ненадолго покидал ее каюту, на него устремлялись взоры, полные немого вопроса – ну как там она, не стало ли лучше?
– Все в воле Всевышнего, – отвечал обычно Серапионыч. – Молитесь за исцеление рабы божией Вероники.
Спутники не знали, что это – обычная присказка доктора, и принимали его слова всерьез. A кое-кто даже слишком...
Чтобы не прерывать движения, было решено, что члены экипажа (а ими стали практически все бывшие пассажиры) обедать будут «без отрыва от производства», и изготовленные Петровичем бесхитростные кушанья Егор разносил по рабочим местам каждого. И каково же было изумление Егора, когда, явившись в машинное отделение, он увидал новоявленного моториста Гераклова в совершенно новом обличье: с наголо обритой головой и с накинутой на плечи белой простыней, он бегал по машинному отделению и, стуча поварешкой о кастрюлю, громко распевал: «Харе Кришна, Харе Рама, Рама Кришна, Рама Харе!»
– Что с вами, Константин Филиппович? – удивился Егор. Политик положил поварешку и возвел очи к низкому потолку:
– O великий Будда! O несравненный Кришна! Смилуйтесь над Вероникой Николаевной, сохраните ей жизнь во имя святых идеалов свободы и демократии! Харе Кришна, Харе Рама... Что это? – резко прервав мантру, спросил политик у Егора.
– Как что? Обед. На первое – овощной суп, а на второе -беф-строганов.
– Суп оставь. A второе, пожалуйста, унеси. Иначе великий Кришна разгневается на меня, грешного, недостойного, и не пошевелит своим царственным перстом, чтобы спасти Веронику...
* * *
Больная открыла глаза и обвела взглядом каюту.
– Где я? Что со мной? – спросила она слабым голосом.
– Слава богу, наконец-то очухалась, – удовлетворенно пробормотал доктор. – Все хорошо, Вероника Николаевна, вас тут слегка подстрелили, но теперь вы на яхте, скоро приплывем в Кислоярск. A сейчас я вам сделаю укольчик...
– Доктор, ведь я умру? – не то вопросительно, не то утвердительно сказала Вероника.
– Ну что вы! – деланно бодрым голосом ответил доктор. – И думать об этом бросьте. Мы еще погуляем на вашем восьмидесятилетии!
– Но если я умру, – продолжала Вероника, – то передайте моему приемному дяде, генералу Курскому, что я виновата перед ним и прошу у него прощения...
– Вы имеете в виду, что ваш дядя Александр Васильевич стал для вас приемным отцом? – уточнил Серапионыч.
– Я приемная дочка своих родителей, – голос Вероники перешел в еле слышный шепот, – но узнала об этом совсем случайно...
– Пожалуйста, не продолжайте, – засуетился доктор, – вам вредно много говорить. Давайте лучше сделаем укольчик, и баиньки.
– Ведь это я украла у дяди карту, а потом к нему ночью пришел Александр Петрович со своими головорезами, и его пытали. Передайте ему... -Не договорив, Вероника Николаевна вновь впала в забытье, а доктор стал деловито заправлять шприц.
* * *
После обеда справа показался берег. Яхта поплыла вдоль него, и вскоре штурман Грымзин увидал место, где в Кислое море впадала Кислоярка. «Инесса» развернулась и со скорбным гудком вошла в устье, а еще через несколько километров адмирал Рябинин распорядился поставить ее на якорь.
Вечером обитатели яхты собрались в кают-компании. Не было лишь Петровича и Егора, трудившихся в это время на кухне, кочегара Ибикусова, которого Грымзин распорядился не впускать, дабы не пачкать мебель, и радистки Кэт, подменявшей Cерапионыча у Вероники.
– Ну, доктор, как наша пациентка? – спросил адмирал.
– Так себе, – покачал головой Серапионыч. – Чтобы не дать ей просто тихо угаснуть, я сделал укол, после которого может наступить кризис. Так что если эту ночь Вероника Николаевна переживет, то жить будет. A если нет...
– Харе Кришна, Харе Рама, – тихо запел Гераклов, поправляя на себе балахон.
– Ну, ежели нету всех необходимых медикаментов, то никакая рама не поможет, – вздохнул доктор. – A кстати, между нами говоря, у нее весьма пухленькая попка. И очень занятная родинка на левой ягодице.
Со своего кресла с криком вскочил банкир Грымзин:
– Как? Как вы сказали?!
– Родинка слева на попке, – чуть удивленно повторил Cерапионыч. -Такая, знаете, в виде паучка.
– Это она! – Грымзин без чувств рухнул обратно в кресло.
– Все ясно, – махнул балахоном Гераклов. – Такой облом с кладом, тут уж у любого крыша поедет. Харе Крыша, Харе Рама...
Cерапионыч извлек из-под сюртука заветную скляночку и поднес ее к носу банкира.
– Это она, она! – вновь завопил Грымзин, приходя в себя.
– Кто – она? – переспросил адмирал.
– Это моя дочка, которая пропала пятнадцать лет назад.
– Вероника Николаевна – ваша дочка? – изумился Серапионыч.
– Все приметы совпадают, – уже спокойнее ответил Грымзин. – И родинка на левой ягодице в виде паучка, и имя, и возраст...
– Нет-нет, по-моему, вы что-то путаете, Евгений Максимыч, – мягко заговорил Гераклов. – Я ведь был лично знаком с покойным профессором Николаем Иванычем Курским, а с матерью Вероники даже работал в одной школе: Ольга Степановна – учителем ботаники, а я – истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115