Стараясь загладить свою неловкость, адмирал предложил Кэт свою фуражку в качестве подстилки. Чем она немедленно и воспользовалась -откинув юбки, радистка опустила свой небольшой, но крепкий зад в адмиральскую фуражку, которая, к некоторому разочарованию адмирала, пришлась ей в самую пору. Свою досаду он решительно обрушил на еще всхлипывавшего Ибикусова:
– Хватит, Ибикусов дурака валять, давайте-ка выкладывайте все, как на духу.
– Что выкладывать-то? – неуверенно спросил бесстрашный журналист, продолжая шмыгать носом. – Вам, похоже, и так все известно.
– Успокойтесь, Ибикусов, – вступила в разговор Кэт. – Вот возьмите носовой платок. Высморкайтесь и расскажите нам все, как было. Хорошо? A платок можете оставить себе.
Ибикусов тяжело вздохнул и заговорил:
– Мы тогда сороковины отмечали. Ну этого, как его, Брежнева. Уж не знаю, почему его так жалко было. Но главное – нажрались, как свиньи. В «КП» гуляли. То бишь в «Красной Панораме», – уточнил Ибикусов. – Я тогда там внештатником был. Днем на журфаке учился, а вечером иногда на кладбище подрабатывал – могилы копал. Да, ну так вот, начали мы нормально, в смысле застолья. A потом из других газет подвалили, еще водки принесли, и там уже пошло... Один только Швондер был более-менее. Он все Колготкину увещевал не танцевать на столе. Но она так в раж вошла, что пообещала ему на плешь помочиться, если будет ей еще мешать. Тогда он до Березкиной довязался -мол, зачем вы, товарищ, раздеваетесь? A Блинчиков, ну, вы его знаете -редактор «Советской Юности», ему так нагло и говорит: «Иди ты, Швондер, в жопу. Лучше вон занавески потуши – воняют противно». A это Воронков поблевал в углу, да и занавесками утерся. Ну а чтобы скрыть следы, взял да и поджег их. A сам, здоровенный такой, навалился на Харламушкину, а она из-под него кричит: «Я своему хахалю на тебя пожалуюсь!». A кто ее трахает, всем известно. «И вообще, – говорит, – у тебя не стоит, и не тереби мои трусы, придурок». В общем, все шло нормально, девицы уже полураздеты, выпивка еще есть, Швондер у своего дружка, у поэта Феликса Алина на груди рыдает – то ли Брежнева жаль, то ли занавески. Свинтусов ему шутки ради в карман мочится. Веселье в разгаре. Подробнее, конечно, не помню, сам уже жуть как набрался. Да и что там вспоминать, все как обычно было. Помню только -кто-то из-под стола до моей ширинки довязался. Я, конечно, спрашиваю: «Кто там балует?». Нет, молчат под столом, только сопят, наверно, сосут что-то. И тут как назло появляется физия Швондера: «Тут тебя кое-кто ищет», говорит. Ну, я вышел с ним, думал, что серьезное. Трахать кого групповухой будем. Ан нет, две какие-то мрачные личности в коридоре стоят, а Швондер, жопа такая, перед ними так и приплясывает. «Ибикусов?», говорят и, не дожидаясь ответа: «Одевайтесь, поедете с нами». Ну все, думаю – крышка. И никогда я теперь не узнаю, кто там под столом сопел. «A в чем дело, товарищи?», спрашиваю, время тяну. «Работа для вас есть», один из них отвечает и гадко так ухмыляется.
– Они как-то представились? – перебила Кручинина.
– Нет, – упавшим голосом ответил Ибикусов. – Но я сразу понял, что из каких-то серьезных органов. Они меня повели в машину и куда-то повезли. Когда выгрузили, вижу – ночь, кладбище и тишина.
– Матвеевское кладбище? – попытался уточнить адмирал.
– Да нет, вроде не Матвеевское, – неуверенно ответил Ибикусов. – Эти двое вытащили из багажника маленький детский гробик, обитый металлом, указали мне место и велели копать могилку. Я помню, было очень холодно, но ясно, на небе ярко сиял месяц...
– Это описано и в стихах, – не удержалась радистка и процитировала:
Там, за оградою чугунной,
В пыли морозных одеял,
Сквозь мглу ночную серпик лунный,
Как детский гробик, воссиял...
– Откуда вы знаете эти стихи? – с ужасом вопросил Ибикусов.
– Из сборника кисляцкой народной поэзии, – ответила Кэт.
– Их написал я, – грустно, безо всякой рисовки сказал Ибикусов. -Как раз после того случая.
– И что же было дальше? – поторопил Евтихий Федорович.
– A что дальше? Ну, закопал я этот гробик, те двое меня поблагодарили, пожали руку, заплатили десятку и отвезли домой. A когда я на следующий день очухался с гудящей башкой, то уже и не мог точно сказать – то ли все это на самом деле было, то ли просто привиделось по пьянке.
– A те двое, – продолжал выспрашивать адмирал, – вы знаете, кто они такие?
– Да я даже их лиц не запомнил, – ответил репортер. – У меня тогда все лица в одно сливались, да они еще в таких шляпах были, что всю рожу закрывают. Помню только, что они о чем-то между собой беседовали, пока я мерзлую землю долбил, и называли друг друга – Антон Эдуардович и Феликс Степанович. Или нет – Феликс Антонович и Степан Эдуардович...
Адмирал и радистка переглянулись.
– A может быть, Антон Степанович и Феликс Эдуардович? – небрежно, стараясь не выдать волнения, спросил Рябинин.
– Да, может, и так, – не стал спорить Ибикусов. – Потом, они еще в разговоре несколько раз упоминали какого-то Петра Александровича... – При этих словах Рябинин и Кручинина вновь переглянулись. – Вот, собственно, и все. – Репортер немного помолчал, а потом с жаром добавил: – Нет, не все. Не все!
– A что еще? – заинтересовалась Кэт. Ибикусов как-то странно глянул на нее.
– Понимаете, – совсем тихо заговорил он, – в гробу был живой ребенок. Я слышал, как он кричал, бился о крышку... O-о-о, этот крик я слышу каждую ночь! – вырвалось у Ибикусова. – Вы понимаете, что это значит?!
– Успокойтесь, пожалуйста, – ласково погладила его по руке радистка. – Ребенок жив, а в гробу были просто кирпичи.
– Правда? – доверчиво переспросил Ибикусов и, обессиленный, упал на уголь.
– Оставим его, – вполголоса сказала адмиралу радистка. – Мы узнали все, что могли.
– Ну и что мы узнали? – пожал плечами адмирал. – Что журналисты в Кислоярске – пьяницы и распутники? Так они везде такие. Ну разве что за некоторым исключением.
– Не только, – обаятельно улыбнулась Кэт. – Мы узнали, что похороны инсценировали Антон Степанович Рейкин и Феликс Эдуардович Железякин. Вот только для чего им это было нужно?
– Для чего – узнаем, – уверенно ответил Рябинин. – A вот Петр Александрович, которого они упоминали – это... Не догадываетесь, Катерина Ильинична?
– Петр Александрович Плетнев, друг Пушкина, издатель «Современника»? – неуверенно предположила Кэт.
– Ну что вы! – сказал адмирал, помогая даме встать и поднимая с кучи угля свою фуражку. – Вспомните, что наш друг Ибикусов имеет обыкновение путать имена с отчествами...
– Неужели... Да-да-да! – C этими словами Кэт выбежала из угольного отсека. Адмирал, улыбаясь в бородку, не спеша двинулся следом за ней.
* * *
– Доктор, это правда? – тихо спросила Вероника, приоткрыв глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115