Как бы там ни было, я пронесла чувство к нему через всю свою долгую и, надеюсь, небесполезную жизнь". Так, ну дальше тут что-то о лекарствах, которые ей прописал Никифор Павлович... Ага, вот: «Не забыть бы дать указание Аннушке, чтобы после моей...»
– Ну, что же, что же? – нетерпеливо вопросил Серапионыч, когда молчание Дубова затянулось.
– А на этом рукопись обрывается, – показал детектив Наде и доктору пустые страницы. – Видимо, больше уже Татьяна Никитична в свой дневник ничего не записала.
– Да, но не могла же она оборвать дневник чуть не на полуслове, -возразила Надя. – Дайте взглянуть. Видите, вот здесь, возле скобок, остатки вырванного листа. На нем, видимо, и окончание записей.
– Ну-ка, ну-ка, – Василий извлек из кармана огромную лупу, с которой никогда не расставался, и внимательно рассмотрел то место, которое указала Надежда. А затем перевел лупу на соседнюю, чистую страницу. – Татьяна Никитична писала с сильным нажимом, – пояснил он, – и если на отсутствующем листе что-то написано, то можно будет прочесть оттиск... О, кое-что я уже вижу! Владлен Серапионыч, записывайте.
Доктор схватил со стола карандаш и листок бумаги, а Василий начал медленно, то и дело прерываясь, диктовать:
– ...смерти предать... предать огню... письма Ивана Сер... А дальше уж совсем ничего не разберешь.
– Ну ясно – предать огню письма Ивана Сергеича Тургенева, -подытожил Серапионыч. – И я понимаю Татьяну Никитичну – совершенно естественное желание, чтобы никто не копался в ее отношениях с писателем. Но потом она рассудила, что письма Тургенева – все-таки достояние мировой культуры, и вырвала этот листок.
– Уверена, что все было совсем иначе, – заявила Надя. – Татьяна Никитична оставила пожелание в силе, но Аннушка – вероятно, ее дочка или близкая подруга – не решилась уничтожить письма и оставила их в семейном архиве. А листок из дневника вырвала сама Софья Кассирова, чтобы...
– Ах, Наденька, вы опять за свое, – не выдержал Серапионыч. – Я уж представляю, в каких черных красках вы распишете ее завтрашнюю встречу с посредником!
– Нет-нет, дорогой доктор, на сей раз я не смогу отойти от объективной передачи информации, – обаятельно улыбнулась Надя. – Даже если бы очень этого захотела...
* * *
Разговор Софьи Кассировой и посредника шел в повышенных тонах, хотя собеседники старались особо не шуметь, так как дело происходило в людном месте, а точнее – в кафе «Кислоярочка», том самом, где неделю тому назад поэтесса совершила столь неудачную сделку.
– Ну, наконец-то вы проявились, госпожа Кассирова, – говорил посредник, теребя шляпу, лежащую у него на коленях. – А то я уж грешным делом начал думать, что вы получили деньги и смылись. А о моих процентах и думать забыли.
– Какие еще проценты! – взвилась Кассирова. – Этот ваш бизнесмен сраный, – последнее слово поэтесса выговорила с особым смаком, – вместо денег подсунул мне пустые бумажки! Я вообще осталась и без товара, и без денег, а вы с меня еще требуете какие-то проценты!
– Сами виноваты, сударыня, – хладнокровно парировал посредник. – Я вам его не навязывал. Вы сами просили, чтобы я вас вывел на покупателя. Вот и получили, чего хотели.
– Я хотела сбагрить товар и получить приличные бабки! – выкрикнула Софья и, спохватившись, заговорила тише: – Я давала верный товар, а что мне всунул ваш бизнесмен? – Кассирова извлекла из сумочки увесистую пачку, перетянутую банковской лентой, и чуть не швырнула ею в лицо собеседника. -Мало того что бумажек внутрь напихал, так даже сверху не настоящие баксы положил, а ксерокопию!
– Тише! – испуганно зашипел посредник, так как посетители уже начали обращать на них внимание. Лишь дама за соседним столиком, сидевшая к ним спиной, даже не оглянулась. Ни Кассирова, ни посредник даже не догадывались, что их соседка ни кто иная как московская журналистка Надежда Чаликова, а в сумочке, что висит у нее через плечо, спрятан портативный диктофон – ее верный спутник, побывавший вместе с хозяйкой во многих горячих точках бывшей дружной семьи советских народов.
Диктофон беспристрастно записывал слова посредника:
– А почему я должен вам верить? Покупателя я знаю давно и, между прочим, знаю как порядочного человека. Может быть, это вы сами бумажек внутрь наложили, а теперь вешаете мне вермишель на уши, чтобы, елки-моталки, процентов не отдавать.
– Ну так устройте мне встречу с этим вашим порядочным бизнесменом, -предложила Софья. – Больно уж хочется еще раз в его честные глаза посмотреть.
– Встречу? Это можно, – подумав, ответил посредник. – Но после того как заплатите десять тысяч. Ну ладно – пускай пять, но исключительно из уважения к вашему поэтическому таланту.
Кассирова театрально вскинула руку, едва не опрокинув кофе себе на платье:
– Боже мой, я только теперь догадалась – вы с ним в сговоре!
– А вот это уже клевета, – ухмыльнулся посредник.
– Ну так подайте на меня в суд, раз клевета, – «наезжала» Софья. -Ничего, я вас выведу на чистую воду!
– Сидеть будем вместе, гражданка Кассирова, – хладнокровно ответил посредник. – Вернее, сидеть будете вы за незаконную распродажу культурных ценностей...
– Какую еще распродажу?! – не выдержала Кассирова. – Распродажа -это когда за «бабки», а за резаную бумагу – не распродажа, а самый настоящий «кидок»!
– Что за выражения – «бабки», «кидок», – скорбно покачал головой посредник. – Можно подумать, вы не поэтесса, а не знаю кто! Лучше отдайте проценты, и расстанемся по-доброму.
– Чем отдайте? – истерично выкрикнула Кассирова. – Пустыми бумажками?!
Слушая эти словесные баталии, Чаликова понимала, что разговор идет по кругу и никакого конструктивного решения не предвидится. Однако Надежда продолжала записывать на диктофон все, что доносилось от соседнего столика – в слабой надежде, что в беседе промелькнет нечто такое, что поможет им с Василием выйти на верный путь.
* * *
Дубов, Чаликова и Серапионыч сидели вокруг стола в рабочем кабинете частного детектива и внимательно слушали то, что вещал диктофон, лежащий посреди стола.
– Что за выражения – «бабки», «кидок», – звучал монотонный голос посредника. – Можно подумать, вы не поэтесса, а не знаю кто! Лучше отдайте проценты, и расстанемся по-доброму.
– Чем отдайте? – отвечал беспокойный голос Кассировой. – Пустыми бумажками?!
Чаликова нажала кнопку:
– Ну, убедились теперь, дорогой доктор, что за птица эта ваша Софья Кассирова?
– Всем нам свойственно ошибаться в людях, – глубокомысленно глянул в потолок Серапионыч.
– И что же, это вся запись? – удивился Дубов.
– Да нет, пленки хватило еще минут на десять, да и после того они еще целый час препирались, – вздохнула Надя, – но так ни до чего и не договорились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
– Ну, что же, что же? – нетерпеливо вопросил Серапионыч, когда молчание Дубова затянулось.
– А на этом рукопись обрывается, – показал детектив Наде и доктору пустые страницы. – Видимо, больше уже Татьяна Никитична в свой дневник ничего не записала.
– Да, но не могла же она оборвать дневник чуть не на полуслове, -возразила Надя. – Дайте взглянуть. Видите, вот здесь, возле скобок, остатки вырванного листа. На нем, видимо, и окончание записей.
– Ну-ка, ну-ка, – Василий извлек из кармана огромную лупу, с которой никогда не расставался, и внимательно рассмотрел то место, которое указала Надежда. А затем перевел лупу на соседнюю, чистую страницу. – Татьяна Никитична писала с сильным нажимом, – пояснил он, – и если на отсутствующем листе что-то написано, то можно будет прочесть оттиск... О, кое-что я уже вижу! Владлен Серапионыч, записывайте.
Доктор схватил со стола карандаш и листок бумаги, а Василий начал медленно, то и дело прерываясь, диктовать:
– ...смерти предать... предать огню... письма Ивана Сер... А дальше уж совсем ничего не разберешь.
– Ну ясно – предать огню письма Ивана Сергеича Тургенева, -подытожил Серапионыч. – И я понимаю Татьяну Никитичну – совершенно естественное желание, чтобы никто не копался в ее отношениях с писателем. Но потом она рассудила, что письма Тургенева – все-таки достояние мировой культуры, и вырвала этот листок.
– Уверена, что все было совсем иначе, – заявила Надя. – Татьяна Никитична оставила пожелание в силе, но Аннушка – вероятно, ее дочка или близкая подруга – не решилась уничтожить письма и оставила их в семейном архиве. А листок из дневника вырвала сама Софья Кассирова, чтобы...
– Ах, Наденька, вы опять за свое, – не выдержал Серапионыч. – Я уж представляю, в каких черных красках вы распишете ее завтрашнюю встречу с посредником!
– Нет-нет, дорогой доктор, на сей раз я не смогу отойти от объективной передачи информации, – обаятельно улыбнулась Надя. – Даже если бы очень этого захотела...
* * *
Разговор Софьи Кассировой и посредника шел в повышенных тонах, хотя собеседники старались особо не шуметь, так как дело происходило в людном месте, а точнее – в кафе «Кислоярочка», том самом, где неделю тому назад поэтесса совершила столь неудачную сделку.
– Ну, наконец-то вы проявились, госпожа Кассирова, – говорил посредник, теребя шляпу, лежащую у него на коленях. – А то я уж грешным делом начал думать, что вы получили деньги и смылись. А о моих процентах и думать забыли.
– Какие еще проценты! – взвилась Кассирова. – Этот ваш бизнесмен сраный, – последнее слово поэтесса выговорила с особым смаком, – вместо денег подсунул мне пустые бумажки! Я вообще осталась и без товара, и без денег, а вы с меня еще требуете какие-то проценты!
– Сами виноваты, сударыня, – хладнокровно парировал посредник. – Я вам его не навязывал. Вы сами просили, чтобы я вас вывел на покупателя. Вот и получили, чего хотели.
– Я хотела сбагрить товар и получить приличные бабки! – выкрикнула Софья и, спохватившись, заговорила тише: – Я давала верный товар, а что мне всунул ваш бизнесмен? – Кассирова извлекла из сумочки увесистую пачку, перетянутую банковской лентой, и чуть не швырнула ею в лицо собеседника. -Мало того что бумажек внутрь напихал, так даже сверху не настоящие баксы положил, а ксерокопию!
– Тише! – испуганно зашипел посредник, так как посетители уже начали обращать на них внимание. Лишь дама за соседним столиком, сидевшая к ним спиной, даже не оглянулась. Ни Кассирова, ни посредник даже не догадывались, что их соседка ни кто иная как московская журналистка Надежда Чаликова, а в сумочке, что висит у нее через плечо, спрятан портативный диктофон – ее верный спутник, побывавший вместе с хозяйкой во многих горячих точках бывшей дружной семьи советских народов.
Диктофон беспристрастно записывал слова посредника:
– А почему я должен вам верить? Покупателя я знаю давно и, между прочим, знаю как порядочного человека. Может быть, это вы сами бумажек внутрь наложили, а теперь вешаете мне вермишель на уши, чтобы, елки-моталки, процентов не отдавать.
– Ну так устройте мне встречу с этим вашим порядочным бизнесменом, -предложила Софья. – Больно уж хочется еще раз в его честные глаза посмотреть.
– Встречу? Это можно, – подумав, ответил посредник. – Но после того как заплатите десять тысяч. Ну ладно – пускай пять, но исключительно из уважения к вашему поэтическому таланту.
Кассирова театрально вскинула руку, едва не опрокинув кофе себе на платье:
– Боже мой, я только теперь догадалась – вы с ним в сговоре!
– А вот это уже клевета, – ухмыльнулся посредник.
– Ну так подайте на меня в суд, раз клевета, – «наезжала» Софья. -Ничего, я вас выведу на чистую воду!
– Сидеть будем вместе, гражданка Кассирова, – хладнокровно ответил посредник. – Вернее, сидеть будете вы за незаконную распродажу культурных ценностей...
– Какую еще распродажу?! – не выдержала Кассирова. – Распродажа -это когда за «бабки», а за резаную бумагу – не распродажа, а самый настоящий «кидок»!
– Что за выражения – «бабки», «кидок», – скорбно покачал головой посредник. – Можно подумать, вы не поэтесса, а не знаю кто! Лучше отдайте проценты, и расстанемся по-доброму.
– Чем отдайте? – истерично выкрикнула Кассирова. – Пустыми бумажками?!
Слушая эти словесные баталии, Чаликова понимала, что разговор идет по кругу и никакого конструктивного решения не предвидится. Однако Надежда продолжала записывать на диктофон все, что доносилось от соседнего столика – в слабой надежде, что в беседе промелькнет нечто такое, что поможет им с Василием выйти на верный путь.
* * *
Дубов, Чаликова и Серапионыч сидели вокруг стола в рабочем кабинете частного детектива и внимательно слушали то, что вещал диктофон, лежащий посреди стола.
– Что за выражения – «бабки», «кидок», – звучал монотонный голос посредника. – Можно подумать, вы не поэтесса, а не знаю кто! Лучше отдайте проценты, и расстанемся по-доброму.
– Чем отдайте? – отвечал беспокойный голос Кассировой. – Пустыми бумажками?!
Чаликова нажала кнопку:
– Ну, убедились теперь, дорогой доктор, что за птица эта ваша Софья Кассирова?
– Всем нам свойственно ошибаться в людях, – глубокомысленно глянул в потолок Серапионыч.
– И что же, это вся запись? – удивился Дубов.
– Да нет, пленки хватило еще минут на десять, да и после того они еще целый час препирались, – вздохнула Надя, – но так ни до чего и не договорились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115