Ну, я дал ей понюхать свою скляночку, -Серапионыч самодовольно похлопал себя по сюртуку, – и результат не замедлил сказаться. Пациентка тут же пришла в себя и поведала мне о том, что же с нею случилось. Ну а я так понял, что это дело, дорогой Василий Николаевич, как раз для вас!
– Ну и в чем же дело? – теперь уже чуть нетерпеливо спросил Дубов.
– Ах! – трагически закатила глаза Кассирова. – Дело в том, что меня обманули на крупную сумму.
– Я вам сочувствую, – вздохнул Василий, – но чтобы помочь, мне нужны более конкретные данные. Когда и при каких обстоятельствах это произошло?
Софья молчала, как бы прикидывая, что стоит говорить сыщику, а о чем лучше было бы все-таки умолчать. Неловкую паузу прервал Серапионыч:
– Дорогая госпожа Кассирова, Василию Николаевичу вы можете доверять так же всецело, как и мне. И даже еще всецелее.
– Да-да, конечно, – кивнула Кассирова. – Но я, право же, теряюсь, с чего начать...
– Начните с начала, – предложил Василий.
– В общем, я решила продать имеющиеся у меня ценные бумаги, – нехотя заговорила Софья, – а этот мерзавец всучил мне...
– Ну, о том, что он вам всупонил, меня уже просветил доктор, -хладнокровно перебил детектив. – Расскажите, госпожа Кассирова, что это за ценные бумаги. – Потерпевшая молчала, как бы все еще раздумывая – говорить или не говорить. – Может быть, облигации или акции какого-то предприятия? – Софья покачала головой. – А, догадался! – немного театрально хлопнул себя по лбу Василий. – Недавно в печати пронеслись слухи об очередном компромате на нашего Президента...
– Нет-нет, ну что вы! – испуганно возмутилась Кассирова.
– Голубушка, от Василия Николаича не нужно ничего утаивать, – снова вмешался Серапионыч. – Расскажите ему все как есть.
– Ну ладно, – наконец-то решилась Кассирова, – речь идет о культурных ценностях, имеющих, как вы понимаете, и чисто материальную цену. Недавно я разбирала наш семейный архив и, кроме всего прочего, обнаружила там письма Тургенева, писанные к моей прабабушке Татьяне Никитичне Каменецкой. Вообще-то в нашей семье действительно ходили предания о знакомстве Татьяны Никитичны с Иваном Сергеичем, но только из этих писем и еще из ее дневников стало ясно, сколь глубокие чувства она к нему питала. Правда, для Ивана Сергеича прабабушка была лишь мимолетным увлеченьем, хотя он высоко ценил и ее ум, и литературный вкус.
– Так что же, значит, вы решили продать письма Тургенева? – уточнил Дубов.
– Я не хотела! – чуть не выкрикнула Кассирова, как бы уловив в голосе Дубова осуждающие нотки. – Но обстоятельства вынудили меня... Он обещал, что письма будут сохранены для истинных знатоков и любителей литературы!
– А вы, как я понимаю, литературный профессионал, – не без ехидства заметил Дубов.
– Василий Николаич, ну зачем вы так, – с упреком покачал головой Серапионыч. – Госпожа Кассирова перенесла тяжелую душевную травму, а вы...
– Нет-нет, Василий Николаевич совершенно прав, – перебила Кассирова, – и поделом мне! Но деньги мне нужны не для каких-то шахер-махеров, а чтобы издать собрание своих избранных произведений.
– Да уж, причина более чем уважительная, – старательно изображая сочувствие, вздохнул Василий.
– Господин Дубов, – патетически подхватила поэтесса, – выход в свет моего собрания целиком зависит от вас! И если вы вернете похищенные деньги, то моя лучшая поэма «Смерть на Ниле» будет открываться посвящением лично вам!
И не успел Василий опомниться, как госпожа Кассирова поднялась со стула во весь свой могучий рост и замогильным голосом начала чтение:
– Это было давно, это было в Древнем Египте,
В самом прекрасном из прошлых моих воплощений.
Я была возлюбленной страстной жреца Oмона,
Что возносил каждодневно Oмону хвалу во Храме.
Но вот взяла его смерть, и осталась я одинока,
Одна, как чайка на море или верблюд в пустыне,
И стала мне жизнь постыла, любви лишенной...
Конечно, Василий Николаевич был наслышан о гениальности Софьи Кассировой, но он и в страшном сне представить не мог, что ее гениальность приняла именно такие формы и размеры. А мысль о том, что эти стихи в публикации будут связаны с его, Дубова, именем, заставила сыщика невольно застонать. Поэтесса приняла его постанывание за знак одобрения и даже восторга и принялась вещать с еще большим вдохновением:
– И вот однажды, молясь в опустевшем храме,
Я услыхала голос, и этот голос промолвил:
"Будет тебе за любовь за твою награда.
Знай, твой любимый запрятал алмазы и злато
В месте надежном, и стражей надежных приставил
На берегу священном священного Нила,
А сторожами поставил двух крокодилов священных...
Больших трудов стоило Василию вклиниться в бурный поэтический поток. Воспользовавшись эффектной паузой после слов «Чу! Идет жрец Омона!», детектив попытался вернуть Кассирову со знойных брегов древнего Нила в прозаичную Кислоярскую действительность:
– Госпожа Кассирова, будьте любезны, расскажите, как все это случилось.
– Ах да, извините, я несколько увлеклась, – смущенно проговорила Кассирова, грузно опускаясь на стул. – Вы понимаете, Василий Николаич, я раньше никогда не занималась продажей культурных ценностей. Я отправилась к «стенке» – ну, знаете, в скверике, где художники торгуют картинами...
– Да уж, Егор Трофимыч говорил мне, что у милиции все руки не дойдут до этой «стенки», – как бы между прочим заметил Василий.
– Что же дурного в том, что художники продают свои картины? -удивился Серапионыч.
– Если бы художники, – махнул рукой Дубов, – и если бы свои. Там, знаете ли, такие делишки проворачиваются, что просто ахнешь. Например, не так давно один якобы художник продал якобы за десять долларов картину «Пастушок с огурцом», и некий покупатель попытался вывезти ее за границу как яркий образчик постсоветского кича. А оказалось, что под верхним слоем скрывался Рембрандт, похищенный из одной частной коллекции!.. Впрочем, пардон, я вас перебил. Продолжайте, пожалуйста.
– Ну, сначала я подошла к торговцам картинами. Стала у них спрашивать, кому я могла бы продать ценные рукописи, а они мне – дескать, что вы, мы только картинами занимаемся, рукописи не по нашей части.
– Просто они к незнакомым относятся настороженно, – заметил Дубов. -Должно быть, приняли вас за агента милиции или ОБХСС. А вообще они хоть черта готовы купить и продать, лишь бы «навариться».
– Тогда я присела на скамейку и стала думать, что делать дальше, -продолжала Кассирова. – А на скамейке как раз пил пиво бедно какой-то одетый господин в старом плаще и в мятой шляпе.
– И вы предложили ему выгодную сделку?
– Нет-нет, поначалу я вообще приняла его за забулдыгу, который мается «после вчерашнего». Но он сам со мною заговорил – сначала предложил угоститься пивом, а когда я отказалась, то заговорил о поэзии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
– Ну и в чем же дело? – теперь уже чуть нетерпеливо спросил Дубов.
– Ах! – трагически закатила глаза Кассирова. – Дело в том, что меня обманули на крупную сумму.
– Я вам сочувствую, – вздохнул Василий, – но чтобы помочь, мне нужны более конкретные данные. Когда и при каких обстоятельствах это произошло?
Софья молчала, как бы прикидывая, что стоит говорить сыщику, а о чем лучше было бы все-таки умолчать. Неловкую паузу прервал Серапионыч:
– Дорогая госпожа Кассирова, Василию Николаевичу вы можете доверять так же всецело, как и мне. И даже еще всецелее.
– Да-да, конечно, – кивнула Кассирова. – Но я, право же, теряюсь, с чего начать...
– Начните с начала, – предложил Василий.
– В общем, я решила продать имеющиеся у меня ценные бумаги, – нехотя заговорила Софья, – а этот мерзавец всучил мне...
– Ну, о том, что он вам всупонил, меня уже просветил доктор, -хладнокровно перебил детектив. – Расскажите, госпожа Кассирова, что это за ценные бумаги. – Потерпевшая молчала, как бы все еще раздумывая – говорить или не говорить. – Может быть, облигации или акции какого-то предприятия? – Софья покачала головой. – А, догадался! – немного театрально хлопнул себя по лбу Василий. – Недавно в печати пронеслись слухи об очередном компромате на нашего Президента...
– Нет-нет, ну что вы! – испуганно возмутилась Кассирова.
– Голубушка, от Василия Николаича не нужно ничего утаивать, – снова вмешался Серапионыч. – Расскажите ему все как есть.
– Ну ладно, – наконец-то решилась Кассирова, – речь идет о культурных ценностях, имеющих, как вы понимаете, и чисто материальную цену. Недавно я разбирала наш семейный архив и, кроме всего прочего, обнаружила там письма Тургенева, писанные к моей прабабушке Татьяне Никитичне Каменецкой. Вообще-то в нашей семье действительно ходили предания о знакомстве Татьяны Никитичны с Иваном Сергеичем, но только из этих писем и еще из ее дневников стало ясно, сколь глубокие чувства она к нему питала. Правда, для Ивана Сергеича прабабушка была лишь мимолетным увлеченьем, хотя он высоко ценил и ее ум, и литературный вкус.
– Так что же, значит, вы решили продать письма Тургенева? – уточнил Дубов.
– Я не хотела! – чуть не выкрикнула Кассирова, как бы уловив в голосе Дубова осуждающие нотки. – Но обстоятельства вынудили меня... Он обещал, что письма будут сохранены для истинных знатоков и любителей литературы!
– А вы, как я понимаю, литературный профессионал, – не без ехидства заметил Дубов.
– Василий Николаич, ну зачем вы так, – с упреком покачал головой Серапионыч. – Госпожа Кассирова перенесла тяжелую душевную травму, а вы...
– Нет-нет, Василий Николаевич совершенно прав, – перебила Кассирова, – и поделом мне! Но деньги мне нужны не для каких-то шахер-махеров, а чтобы издать собрание своих избранных произведений.
– Да уж, причина более чем уважительная, – старательно изображая сочувствие, вздохнул Василий.
– Господин Дубов, – патетически подхватила поэтесса, – выход в свет моего собрания целиком зависит от вас! И если вы вернете похищенные деньги, то моя лучшая поэма «Смерть на Ниле» будет открываться посвящением лично вам!
И не успел Василий опомниться, как госпожа Кассирова поднялась со стула во весь свой могучий рост и замогильным голосом начала чтение:
– Это было давно, это было в Древнем Египте,
В самом прекрасном из прошлых моих воплощений.
Я была возлюбленной страстной жреца Oмона,
Что возносил каждодневно Oмону хвалу во Храме.
Но вот взяла его смерть, и осталась я одинока,
Одна, как чайка на море или верблюд в пустыне,
И стала мне жизнь постыла, любви лишенной...
Конечно, Василий Николаевич был наслышан о гениальности Софьи Кассировой, но он и в страшном сне представить не мог, что ее гениальность приняла именно такие формы и размеры. А мысль о том, что эти стихи в публикации будут связаны с его, Дубова, именем, заставила сыщика невольно застонать. Поэтесса приняла его постанывание за знак одобрения и даже восторга и принялась вещать с еще большим вдохновением:
– И вот однажды, молясь в опустевшем храме,
Я услыхала голос, и этот голос промолвил:
"Будет тебе за любовь за твою награда.
Знай, твой любимый запрятал алмазы и злато
В месте надежном, и стражей надежных приставил
На берегу священном священного Нила,
А сторожами поставил двух крокодилов священных...
Больших трудов стоило Василию вклиниться в бурный поэтический поток. Воспользовавшись эффектной паузой после слов «Чу! Идет жрец Омона!», детектив попытался вернуть Кассирову со знойных брегов древнего Нила в прозаичную Кислоярскую действительность:
– Госпожа Кассирова, будьте любезны, расскажите, как все это случилось.
– Ах да, извините, я несколько увлеклась, – смущенно проговорила Кассирова, грузно опускаясь на стул. – Вы понимаете, Василий Николаич, я раньше никогда не занималась продажей культурных ценностей. Я отправилась к «стенке» – ну, знаете, в скверике, где художники торгуют картинами...
– Да уж, Егор Трофимыч говорил мне, что у милиции все руки не дойдут до этой «стенки», – как бы между прочим заметил Василий.
– Что же дурного в том, что художники продают свои картины? -удивился Серапионыч.
– Если бы художники, – махнул рукой Дубов, – и если бы свои. Там, знаете ли, такие делишки проворачиваются, что просто ахнешь. Например, не так давно один якобы художник продал якобы за десять долларов картину «Пастушок с огурцом», и некий покупатель попытался вывезти ее за границу как яркий образчик постсоветского кича. А оказалось, что под верхним слоем скрывался Рембрандт, похищенный из одной частной коллекции!.. Впрочем, пардон, я вас перебил. Продолжайте, пожалуйста.
– Ну, сначала я подошла к торговцам картинами. Стала у них спрашивать, кому я могла бы продать ценные рукописи, а они мне – дескать, что вы, мы только картинами занимаемся, рукописи не по нашей части.
– Просто они к незнакомым относятся настороженно, – заметил Дубов. -Должно быть, приняли вас за агента милиции или ОБХСС. А вообще они хоть черта готовы купить и продать, лишь бы «навариться».
– Тогда я присела на скамейку и стала думать, что делать дальше, -продолжала Кассирова. – А на скамейке как раз пил пиво бедно какой-то одетый господин в старом плаще и в мятой шляпе.
– И вы предложили ему выгодную сделку?
– Нет-нет, поначалу я вообще приняла его за забулдыгу, который мается «после вчерашнего». Но он сам со мною заговорил – сначала предложил угоститься пивом, а когда я отказалась, то заговорил о поэзии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115