Их чуть колышет ветерок с океана. Посреди сервированного стола, по старинному обычаю испанцев, уложен прямо на белоснежную скатерть овальный букет из густо-красных роз. Матросы в белом снимают вышитые полотенца, открывая русский «именинный» пирог.
Посуда японская и американская. Вилки, ножи и ложки, также серебряные лопатки и половники с «Кароляйн».
А из дверей все идут и идут молодцы в белоснежных рубахах, с голубыми полосками на воротниках. Такого множества белой плоти и русых голов Анна Мария давно не видывала...
– Ко-ко-ко... – начал было Вард.
Адмирал взял коробку из рук подошедшего Петра Сизова и подал госпоже Вард. Оказался огромный веер из золотой бумаги с красными цветами, хлопьями падающего снега и белыми птицами.
Евфимий Васильевич кротко улыбнулся, как бы прося быть снисходительной, подарок недорогой, но по-своему роскошный. Японцы учат: тонкий вкус свойствен и беднякам.
Мар-га-ре-та... –
вдруг высоко и торжественно вознесли имя виновницы торжества к небу матросские тенора.
Мар-га-ре-та, –
отчеканили басы.
Поздравляем мы тебя, –
согласно произнес весь хор.
Много лет тебе желаем,
Счастья в жизни завсегда.
Захлопали пробки шампанского, купленного у пилигримов на плавучем грогхаузе.
Маргарета, Маргарета,
Здравствуйте, здравствуйте...
Здравствуйте, здравствуйте, –
быстро продолжал хор.
Маргарета, Маргарета.
На резных деревянных блюдах Янцис и Букреев подали госпоже Вард на полотенцах именинный пирог с вензелями из сахарной глазури, каравай хлеба и солонку. Она встала, поблагодарила и обняла обоих матросов.
Под пение, громкое и величественное как в опере, супругам Вард и адмиралу поднесли бокалы с шампанским на серебряном блюде.
Раздались поздравительные возгласы. Варда заставили поцеловать жену.
«Слава богу! Начали! – подумал адмирал. – Кашу маслом не испортишь!» Он сел и стал переводить и объяснять госпоже Вард. Она слабо кивала, как бы с холодной благодарностью, но на ее всегда бледных щеках начинала ярко рдеть кровь.
Матросы стали обносить гостей пирогами.
– Какой красавец! – пылко сказала Анна Мария, когда близ супругов Доти прошел боцман Черный. – Какой кудрявый! Какой румянец!
Черный, знавший по-американски, взглянул на нее гордо, поднял брови и кивнул, – мол, а что же, знай наших!
Рид, подвыпив, не сводил глаз с Сибирцева.
– Вы все-таки очень похожи на американца! – разрубив воздух рукой, решительно показал он на него через стол вытянутым пальцем.
– Ах, нет, Эйли такой русский! – с восторгом воскликнула Сиомара.
Неужели американцам, как и европейцам, кажется, что для русского – наибольшее счастье показаться иностранцем? «Будь все они прокляты!» – как говорила Верочка.
– Ко-ко-ко-ко-ко... – послышалось во главе стола. Вард, остолбеневший на некоторое время, снова обрел равновесие души. Он хорошо помнил, что читал во «Frazer's Magazine», как русские одарены слухом, они лучшие певцы и музыканты после итальянцев. Но в статье сказано, что они лишены душевного равновесия. В другом журнале написано, что они все корабли ремонтируют в Англии. – Ко-ко-ко-ко...
– В их верфях в Архангельске все тиммерманы привезены из Плимута и Портсмута! Но тут, наверно, англичане врут.
– Ко-ко-ко-ко...
Заиграл оркестр, и Посьет подошел к Анне Марии.
– Не могу оторвать от тебя взгляда, – сказал он по-испански.
Мистер Доти напился у него же купленным вином. Кроме того, сегодня, с разрешения японцев, взяли виски и шампанское на шхуне «Пилигрим», которая все еще строго охраняется, как в карантине.
Алексей вытянулся перед Сиомарой и поклонился.
– Эйли! – ответила она серьезно и положила ему руку на плечо.
– Эка их наши разожгли, – говорили матросы, смотря, что выделывают ногами американцы.
– Разве это наши, это вино!
– Божественный напиток! – сказал унтер-офицер Астафьев.
Мужичье! Танцуют друг с другом!
В перерыве после вальса и мазурки Анна Мария сказала пьяному мужу:
– Позови мою команду!
Мистер Доти очнулся.
– Сиомара, я иду переодеваться, – сказала Анна Мария.
Обе испанки удалились.
Солнце еще не заходило, но уже видно, что горы своими тенями закрывают город. Гости разбрелись по комнатам и террасам. Задымились манильские и гаванские сигары.
Бело-коричневые сакуры на низких холмах вокруг храма похожи на цветущие рощи каштанов. В саду – нивы из гиацинтов и гряды гортензии. За ними стоят семьями служащие при храме японцы, все в парадных и опрятных одеждах. Друг русских и сам хозяин храма Бимо неустанно кланяется и улыбается всем проходящим.
Когда послышались резкие и грубые звуки гитар, все потянулись в главное помещение. Широко раскатанные двери кажутся в сумерках входом в пещеру среди массы вьющихся растений.
Вошел американский боцман, их знаменитый боксер, мастер кулачных боев, как уже известно матросам. Он тучный и сутулый, па коротких ногах, как чугунная свинья, отлитая на каслинском заводе, с маленькими ушами на квадратной голове, с голубыми глазками и с шеей толще, чем у Пибоди. Такую не сразу перерубишь и японской сталью.
Рядом с ним сел смуглый мордастый матрос с лицом ярким и плоским, как медный таз для варки варенья, метис или мулат. И еще пятеро гитаристов в мексиканских брюках с перьями на швах, с черными лицами и кудрявыми головами.
– Эйли! – подошла Сиомара.
Алексей заметил радость в ее серых глазах. Ее каштановые кудри лежали красивыми, мягкими волнами.
– Ты – бланш! – сказал он, чуть касаясь их.
– Си.
– Ко-ко... – начал было Вард, получивший для себя табуретку.
Появилась Анна Мария. Ее пышные белокурые волосы в рассыпанном золоте блесток падали на обнаженные плечи. Концертное или бальное платье темно-лилового тона, с узкими полосами палевых кружев по оборкам, длинные перчатки с горящими бриллиантами на пальцах и чуть мелькающее золото туфелек.
Гитары заиграли все враз, так отчетливо и разнообразно, словно играл рояль.
I love you... I love you... – почти в крике начала Пегги.
Алексей плохо разбирал слова, повторялось: «Love... Love...» Но ее сильный голос свободно выражал оттенки, ее чувства все сильней рвались на свободу после длительной тоски за решеткой бизнеса.
Пегги протянула раскинутые руки и, гордо вскинув голову, с зажигающим весельем что-то горячо воскликнула и перевела крик в чистое и сильное форте. И все замерли, чувствуя себя во власти ее прелести, веселья, таланта, которых до сих пор никто не угадывал.
Посьет побледнел, как будто на него навели дуло пистолета. Он представил другое кабаре, далеко-далеко...
Доти посмотрел на уходящую жену оловянными глазами. Все взволнованы, возбуждены необыкновенным ярким подарком красоты и звонкой мелодией Нового Света.
– Дуриссимо! – сказал Посьет про мужа Анны Марии на новом русско-испанском жаргоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
Посуда японская и американская. Вилки, ножи и ложки, также серебряные лопатки и половники с «Кароляйн».
А из дверей все идут и идут молодцы в белоснежных рубахах, с голубыми полосками на воротниках. Такого множества белой плоти и русых голов Анна Мария давно не видывала...
– Ко-ко-ко... – начал было Вард.
Адмирал взял коробку из рук подошедшего Петра Сизова и подал госпоже Вард. Оказался огромный веер из золотой бумаги с красными цветами, хлопьями падающего снега и белыми птицами.
Евфимий Васильевич кротко улыбнулся, как бы прося быть снисходительной, подарок недорогой, но по-своему роскошный. Японцы учат: тонкий вкус свойствен и беднякам.
Мар-га-ре-та... –
вдруг высоко и торжественно вознесли имя виновницы торжества к небу матросские тенора.
Мар-га-ре-та, –
отчеканили басы.
Поздравляем мы тебя, –
согласно произнес весь хор.
Много лет тебе желаем,
Счастья в жизни завсегда.
Захлопали пробки шампанского, купленного у пилигримов на плавучем грогхаузе.
Маргарета, Маргарета,
Здравствуйте, здравствуйте...
Здравствуйте, здравствуйте, –
быстро продолжал хор.
Маргарета, Маргарета.
На резных деревянных блюдах Янцис и Букреев подали госпоже Вард на полотенцах именинный пирог с вензелями из сахарной глазури, каравай хлеба и солонку. Она встала, поблагодарила и обняла обоих матросов.
Под пение, громкое и величественное как в опере, супругам Вард и адмиралу поднесли бокалы с шампанским на серебряном блюде.
Раздались поздравительные возгласы. Варда заставили поцеловать жену.
«Слава богу! Начали! – подумал адмирал. – Кашу маслом не испортишь!» Он сел и стал переводить и объяснять госпоже Вард. Она слабо кивала, как бы с холодной благодарностью, но на ее всегда бледных щеках начинала ярко рдеть кровь.
Матросы стали обносить гостей пирогами.
– Какой красавец! – пылко сказала Анна Мария, когда близ супругов Доти прошел боцман Черный. – Какой кудрявый! Какой румянец!
Черный, знавший по-американски, взглянул на нее гордо, поднял брови и кивнул, – мол, а что же, знай наших!
Рид, подвыпив, не сводил глаз с Сибирцева.
– Вы все-таки очень похожи на американца! – разрубив воздух рукой, решительно показал он на него через стол вытянутым пальцем.
– Ах, нет, Эйли такой русский! – с восторгом воскликнула Сиомара.
Неужели американцам, как и европейцам, кажется, что для русского – наибольшее счастье показаться иностранцем? «Будь все они прокляты!» – как говорила Верочка.
– Ко-ко-ко-ко-ко... – послышалось во главе стола. Вард, остолбеневший на некоторое время, снова обрел равновесие души. Он хорошо помнил, что читал во «Frazer's Magazine», как русские одарены слухом, они лучшие певцы и музыканты после итальянцев. Но в статье сказано, что они лишены душевного равновесия. В другом журнале написано, что они все корабли ремонтируют в Англии. – Ко-ко-ко-ко...
– В их верфях в Архангельске все тиммерманы привезены из Плимута и Портсмута! Но тут, наверно, англичане врут.
– Ко-ко-ко-ко...
Заиграл оркестр, и Посьет подошел к Анне Марии.
– Не могу оторвать от тебя взгляда, – сказал он по-испански.
Мистер Доти напился у него же купленным вином. Кроме того, сегодня, с разрешения японцев, взяли виски и шампанское на шхуне «Пилигрим», которая все еще строго охраняется, как в карантине.
Алексей вытянулся перед Сиомарой и поклонился.
– Эйли! – ответила она серьезно и положила ему руку на плечо.
– Эка их наши разожгли, – говорили матросы, смотря, что выделывают ногами американцы.
– Разве это наши, это вино!
– Божественный напиток! – сказал унтер-офицер Астафьев.
Мужичье! Танцуют друг с другом!
В перерыве после вальса и мазурки Анна Мария сказала пьяному мужу:
– Позови мою команду!
Мистер Доти очнулся.
– Сиомара, я иду переодеваться, – сказала Анна Мария.
Обе испанки удалились.
Солнце еще не заходило, но уже видно, что горы своими тенями закрывают город. Гости разбрелись по комнатам и террасам. Задымились манильские и гаванские сигары.
Бело-коричневые сакуры на низких холмах вокруг храма похожи на цветущие рощи каштанов. В саду – нивы из гиацинтов и гряды гортензии. За ними стоят семьями служащие при храме японцы, все в парадных и опрятных одеждах. Друг русских и сам хозяин храма Бимо неустанно кланяется и улыбается всем проходящим.
Когда послышались резкие и грубые звуки гитар, все потянулись в главное помещение. Широко раскатанные двери кажутся в сумерках входом в пещеру среди массы вьющихся растений.
Вошел американский боцман, их знаменитый боксер, мастер кулачных боев, как уже известно матросам. Он тучный и сутулый, па коротких ногах, как чугунная свинья, отлитая на каслинском заводе, с маленькими ушами на квадратной голове, с голубыми глазками и с шеей толще, чем у Пибоди. Такую не сразу перерубишь и японской сталью.
Рядом с ним сел смуглый мордастый матрос с лицом ярким и плоским, как медный таз для варки варенья, метис или мулат. И еще пятеро гитаристов в мексиканских брюках с перьями на швах, с черными лицами и кудрявыми головами.
– Эйли! – подошла Сиомара.
Алексей заметил радость в ее серых глазах. Ее каштановые кудри лежали красивыми, мягкими волнами.
– Ты – бланш! – сказал он, чуть касаясь их.
– Си.
– Ко-ко... – начал было Вард, получивший для себя табуретку.
Появилась Анна Мария. Ее пышные белокурые волосы в рассыпанном золоте блесток падали на обнаженные плечи. Концертное или бальное платье темно-лилового тона, с узкими полосами палевых кружев по оборкам, длинные перчатки с горящими бриллиантами на пальцах и чуть мелькающее золото туфелек.
Гитары заиграли все враз, так отчетливо и разнообразно, словно играл рояль.
I love you... I love you... – почти в крике начала Пегги.
Алексей плохо разбирал слова, повторялось: «Love... Love...» Но ее сильный голос свободно выражал оттенки, ее чувства все сильней рвались на свободу после длительной тоски за решеткой бизнеса.
Пегги протянула раскинутые руки и, гордо вскинув голову, с зажигающим весельем что-то горячо воскликнула и перевела крик в чистое и сильное форте. И все замерли, чувствуя себя во власти ее прелести, веселья, таланта, которых до сих пор никто не угадывал.
Посьет побледнел, как будто на него навели дуло пистолета. Он представил другое кабаре, далеко-далеко...
Доти посмотрел на уходящую жену оловянными глазами. Все взволнованы, возбуждены необыкновенным ярким подарком красоты и звонкой мелодией Нового Света.
– Дуриссимо! – сказал Посьет про мужа Анны Марии на новом русско-испанском жаргоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118