— Где он живет? — Магеллан вскочил с места и нервно зашагал по комнате. В подобных ситуациях он всегда приходил в сильное возбуждение. Ромо чуть шею себе не свернул, следя за ним взглядом и вертя во все стороны головой.
— Живет на берегу в хибаре с одной проституткой, которая раньше работала на меня. Шлюха, надо сказать, никудышная, чуть что — начинает реветь. Я по-быстрому отделался от нее. Так она теперь горничная в отеле.
— А давно он здесь ошивается? — поинтересовался Зунига.
— Кажется, с марта. Тогда я и заметил его. «Джип» у него классный. Глаз не оторвешь. Ярко-красного цвета. Припаркован возле этих жалких хибар на Плайя-Перро. Всю жизнь о таком мечтал. Потому, собственно, и обратил внимание на этого парня. Гринго. Поселился у бывшей проститутки на Дог-Бич, и вдруг такой роскошный новенький «джип»! — Он быстро перевел взгляд с Магеллана на Зунигу. — Ведь подозрительно, а? Ну и стал я за ним следить. А тут шеф на прошлой неделе звонит, спрашивает о человеке, приметы его говорит, я, само собой, подумал о нем.
— И много он отвалил за фальшивые документы? — снова спросил Зунига.
В глазах Ромо мелькнули алчные огоньки.
— Двадцать стодолларовых купюр. Ничего себе! Да? Ну, думаю, надо сесть ему на хвост. А уж когда шеф позвонил на прошлой неделе и сказал, чтобы я...
— Он живет вдвоем с проституткой? — перебил его Магеллан, приложив к виску запотевшую бутылку виски, которую достал из мини-бара.
— Нет. У нее две дочки. Маленькие девочки. Светловолосые. Потаскухе, видно, нравятся гринго.
— Эй, значит, и ты ей понравишься, — сказал Магеллан Зуниге-индейцу и улыбнулся. Впервые за все время.
Зунига метнул в сторону Магеллана взгляд, полный презрения и ненависти, и повернулся к Ромо.
— А оружия он не купил вместе с документами?
Ромо покачал головой.
— А чем он занимается? Есть у него постоянная работа?
Ромо пожал плечами: мол, станет он интересоваться всякими проходимцами. Делать ему, что ли, нечего?
— Пьет. Пьет и нюхает кокаин. Целыми днями сидит на берегу и смотрит на волны. Словом, типичный бездельник, хиппи. А то садится в «джип» и катит куда-нибудь подальше, где ни души не встретишь, раздевается и голый бегает по песку.
Магеллан и Зунига переглянулись.
— Он что, чокнутый? — Зунига сунул в рот шоколадный батончик. — Сумасшедший?
— Нет, гринго все бегают, знаете, ну como se dice... jog. — Последнее слово он произнес по-английски, и означало оно «бегать трусцой». — Только он почему-то раздевается догола.
— И когда же он бегает? Днем или ночью?
— Во второй половине дня, ближе к вечеру. Заодно наблюдает, как солнце погружается в океан.
Разговор прекратился. Мужчины переглянулись, и каждый отдался собственным мыслям. Но продолжалось это недолго. Словно по команде, они подняли головы, Магеллан извлек из мини-холодильника еще одну бутылку богемского пива, а Зунига спросил:
— Чем он еще занимается?
— Напивается в здешнем баре до чертиков, потом на пианино играет.
— Он что, пианист? — спросил Магеллан, потягивая пиво и глядя через раздвижные двери балкона на взморье.
— Да, — многозначительно произнес Ромо, кивнув головой. — Прекрасно играет. Я люблю его слушать.
Магеллан хихикнул и с презрительной усмешкой повернулся к толстяку.
— И часто он бывает в баре? — снова вступил в разговор Зунига. — По каким дням?
Ромо так высоко вскинул плечи, что расстегнулась рубашка, обнажив жирную коричневую грудь, густо заросшую волосами.
— Трудно сказать, по каким именно дням. Но всегда поздно, за полночь. Приходит и пьет. А когда Гектор, штатный пианист, отдыхает, играет вместо него.
Зунига откинулся на спинку стула и опять переглянулся с Магелланом. Ромо в замешательстве спросил:
— Ну что, это он?
Зунига скатал из обертки шоколадного батончика плотный шарик и осторожно положил в пепельницу.
— Не исключено.
Ромо широко улыбнулся, обнажив плотный ряд золотых зубов.
— Шеф должен быть мною доволен. Ничто мимо меня не пройдет.
Пусть Ромо похваляется, им это до фонаря. Главное — дело. И Зунига сказал:
— Нужна машина...
Ромо не дал ему договорить:
— Берите мой «кадиллак». Самая лучшая машина в Сан-Лукасе.
— И самая приметная, идиот, — не выдержав, рассмеялся Магеллан.
Ромо явно обиделся, и Зунига поспешил загладить неловкость:
— Нам нужен автомобиль попроще, самый что ни на есть заурядный... Не новый и не очень старый, что-нибудь среднее. Comprende?
— А как насчет оружия? Могу снабдить...
Зунига наклонился к Ромо и, коснувшись его сверкавшей бриллиантом руки, тихо, но строго сказал:
— Послушайте, Адольфо, не задавайте нам, пожалуйста, никаких вопросов. Ясно? Пожалуйста. Понадобится нам что-нибудь — скажем. Вы должны исполнять любую нашу просьбу точно и по возможности быстро... И смотрите не промахнитесь, а то придется доложить шефу в Мехико. И тогда снова пришлют двоих вроде нас, тоже на поиски, но уже не пианиста, а кого-то другого. Вам ясно, что я имею в виду, Адольфо Ромо?
Тот поспешно кивнул:
— Да, да.
— Итак, — спокойно, словно уговаривая ребенка, продолжал Зунига, — вы не задаете нам никаких вопросов, не обсуждаете в присутствии женщин дела, находите простенький автомобиль и ставите его на гостиничной парковке еще до наступления темноты. Пока это все. А сейчас оставьте нас одних.
Ромо тупо кивал, а когда до него наконец дошло, вскочил на ноги и стал неловко пятиться назад, что-то бормоча себе под нос, — он явно не привык выслушивать подобные приказы.
Суровым проницательным взглядом индейца Зунига смотрел вслед огромному сутулому Ромо, вместо того чтобы, как это положено, проводить связного к выходу: Но уж очень хотелось поставить на место этого жирного тупицу, который с первой же минуты их встречи в аэропорту повел себя как настоящий игрок.
Прежде чем покинуть номер, перепуганный насмерть Ромо поспешил заверить индейца и его напарника:
— Ровно через час машина будет ждать на стоянке.
— Ну и кретин, — заметил Магеллан, когда за Ромо захлопнулась дверь. — Неужели это шеф его сюда назначил?
— Он долго не продержится, — заявил Зунига. — В следующий раз, когда мы приедем, его здесь уже не будет.
Магеллан подошел к столу и расположил фотографии так, чтобы удобнее было их разглядывать.
— На героя он не похож.
Зунига задумчиво покачал головой.
— Шеф говорит, что он убил четверых причастных к этому делу. Так ему его осведомитель сказал. Четверых мафиози. Причем очень крупных.
— Все четверо американцы. Понимаешь? Американцы. — Магеллан холодно улыбнулся. — Американцы все трусы и бездельники. Убить гринго ничего не стоит.
Первые семь лет жизни Магеллан провел в публичном доме и видел, как к его матери непрерывным потоком тянулись пьяные молодые техасцы. С одним из них мать убежала, а сына отправила к своему брату в пустыню Чихуахуа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128