В тихом звучании голоса Сэл уловил что-то необычное и в то же время очень знакомое. Он повторял музыкальную фразу снова и снова, и каждый раз голос вторил ему, но только на третий раз Сэлу удалось придать мелодии ту выразительность, к которой он стремился, и сердце его наполнилось восторгом. А голос все подпевал. Сэл улыбнулся про себя. Так, так, давай! Было что-то странное и волнующее в этом звучавшем в темноте голосе.
Последний печальный аккорд пронесся в прохладном воздухе столовой. Сэл перестал петь, убрал ногу с педали и потянулся за сигаретой. Медленно зажег ее, выдохнул дым и уставился в темноту.
— О'кей, мой дублер, давай сюда.
Минута тишины, тихое шуршание отодвигаемого стула, звук шагов, и через секунду на освещенном пятачке около спинета появилась дочка Джемелли.
— Извините, я вам помешала, — испуганно произнесла она.
Он положил сигарету в пепельницу и как мог серьезно сказал:
— Похоже, вы все время подкарауливаете меня в темноте. Мне это определенно не нравится.
— Простите, — сказала она, — я не хотела вас беспокоить. — Она повернулась, собираясь уйти.
— Минутку, минутку, — остановил он ее. — Где вы учились петь?
Она пожала плечами.
— Когда была маленькой, пела в хоре, а теперь пою под пластинки. Всю жизнь.
— А вы никогда не пели с оркестром? На сцене?
— Нет, — ответила она медленно. — Только с тем французским мальчиком в спальне, после того, как мы занимались любовью. И то совсем немного.
Он снова сделал затяжку. До них доносились голоса спорящих о чем-то матросов.
— Вы сами написали эту песню? Правда? — спросила она, глядя на Сэла.
— Только пишу. Это далеко не одно и то же.
— Чудесная песня.
Сэл почувствовал прилив гордости.
— Спасибо.
— Когда вы ее закончите?
— Пока трудно сказать. Иногда на это уходит час, иногда — годы.
— По-моему, песня замечательная, — повторила девушка. Она подошла поближе и оперлась о спинет, как накануне Мэгги.
Какое-то мгновение Сэл смотрел на нее, потом спросил:
— Послушайте, вы когда-нибудь пели в сопровождении пианино? Только вы и пианино?
Она замотала головой.
— Нет, нет, я так не могу.
— Почему?
Она снова покачала головой.
— Не могу. Я пою недостаточно хорошо.
Ее прямота и чистосердечие поразили Сэла.
— Послушайте, все на этой отсыревшей посудине будут только рады, если услышат еще кого-нибудь, кроме капитана Маклиша. — Он усмехнулся, но она оставалась сосредоточенной и притихшей. — Видите ли, — продолжал Сэл, — вы никогда не узнаете, как выглядите, если хоть раз не посмотрите на свою фотографию.
На ее лице отразилось недоумение:
— Что?
— Всего лишь Ну-Оулинс.
— А, Нью-Орлеан, — сказала она. — Луи Армстронг, Сидни Бичет, Уинстон Марсалис.
— Ого, похоже, вы знаете всех нью-орлеанских джазистов, — поддел он ее.
Она обошла спинет и встала рядом с Сэлом. Вытащила из его пачки сигарету, взяла коробок спичек.
— Вы из Нью-Орлеана? — Она взглянула на него.
Сэл покачал головой.
— Нет, я родом из Торонто, но много ездил. Еще вчера я вам сказал, что я канадец.
Казалось, она была разочарована.
— Ах да, совсем забыла. Ваша игра иногда напоминает старые пластинки, купленные мне папой. Нью-орлеанский джаз.
Сэл откинулся на стуле и пристально посмотрел на девушку.
— Вам ведь нравятся эти старые мелодии, да?
С видом взрослой женщины она затянулась сигаретой.
— Я вообще люблю музыку, но особенно эти старые, простые мелодии.
— Тогда давайте разучим одну из них.
— Вы хотите, чтобы я потом пела перед публикой?
— Да, «божьи одуванчики» на этой посудине будут в восторге. — Досада от того, что ему помешали работать над песней, улетучилась вместе с творческой аурой. К тому же его привлекла идея аккомпанировать еще кому-нибудь, кроме Маклиша. И наконец, приятно было находиться в компании такой прелестной девушки, хотя держалась она чересчур серьезно. Даже не улыбалась. — Ну что, хотите вы петь? Стать певицей?
Лицо ее приняло строгое выражение.
— Больше всего на свете. — Она сказала это таким тоном, будто захотела достать звезду с неба.
— Тогда сейчас самое время начать. Кстати, о какой песне вы говорили вчера ночью?
Она сделала вид, будто пытается вспомнить, хотя поняла, о чем идет речь, и Сэл догадался об этом.
— А, — произнесла она наконец, — «Любимый мужчина».
— Верно, «Любимый мужчина». Какие там переходы? Какая тональность? — спросил он себя, и пальцы легко забегали по клавиатуре, перебирая мелодию, словно стенографируя ее. В одном месте он запнулся и, пробормотав: — Да, да, так, — продолжал играть, пока не дошел до конца. — Так... Теперь необходимо найти нужную тональность. Какой у вас голос?
— Я... я... не уверена, что...
— Ну, когда вы пели в церковном хоре, где вы стояли — с сопрано или меццо-сопрано?
— С сопрано.
— Значит, где-то здесь. — И Сэл взял несколько аккордов. — Слова знаете?
— Это моя любимая песня.
— Вот, — сказал он, ставя перед ней микрофон. — Вы когда-нибудь пользовались им?
Она покачала головой.
— Никогда.
— Неважно. Да не смотрите вы так печально. Все имеет свое начало. А начало в любом деле — это самое лучшее.
«Не распускайте руки, мистер Марко Толедано, — сказал себе Сэл, устанавливая микрофон на нужную высоту. — Ей шестнадцать. — Он невольно усмехнулся. — Стареешь, парень. Когда-то ты думал, что шестнадцать как раз то, что надо».
— Чему вы улыбаетесь? — серьезно спросила она.
— Так, ничему. Ну вот, с микрофоном можно петь не очень громко, — сказал он наставительно. — Понимаете, микрофон передает тончайшие оттенки звука и усиливает его. Делает объемнее.
Она кивнула.
— Понимаю.
— Не приближайтесь к микрофону. И не слишком удаляйтесь от него. — Она стояла в напряженной позе, вся вытянувшись. — Расслабьтесь, микрофон не кусается.
Девушка молча на него смотрела, ожидая дальнейших указаний. Сэл вернулся к инструменту.
— Итак, что это была за тональность? — Он взял несколько аккордов и взглянул на девушку. Она вся дрожала. Продолжая играть, он спросил: — Ну как? Готовы?
Она судорожно сглотнула и кивнула головой. Сэл взял еще несколько аккордов, она молчала.
— Вступать нужно вовремя, — мягко, но строго напомнил он.
Все еще дрожа, она затравленно посмотрела на него и прошептала:
— Я... я не знаю когда.
Сэл одобрил ее улыбкой.
— Я начинаю, и вы сразу вступаете.
— Хорошо, — выдохнула она.
Сэл проиграл вступление и то ли заговорил, то ли запел хриплым шепотом:
«Не знаю почему, но мне так грустно...»
Девушка присоединилась к нему и не отставала.
Ее голос, усиленный Микрофоном, вызвал у Сэла такое волнение, что мурашки побежали по голове. Он звучал все увереннее, и Сэл замолчал, не надо было подсказывать. Сэл только наблюдал за ней, раскрыв рот от удивления. Но девушка ничего не замечала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
Последний печальный аккорд пронесся в прохладном воздухе столовой. Сэл перестал петь, убрал ногу с педали и потянулся за сигаретой. Медленно зажег ее, выдохнул дым и уставился в темноту.
— О'кей, мой дублер, давай сюда.
Минута тишины, тихое шуршание отодвигаемого стула, звук шагов, и через секунду на освещенном пятачке около спинета появилась дочка Джемелли.
— Извините, я вам помешала, — испуганно произнесла она.
Он положил сигарету в пепельницу и как мог серьезно сказал:
— Похоже, вы все время подкарауливаете меня в темноте. Мне это определенно не нравится.
— Простите, — сказала она, — я не хотела вас беспокоить. — Она повернулась, собираясь уйти.
— Минутку, минутку, — остановил он ее. — Где вы учились петь?
Она пожала плечами.
— Когда была маленькой, пела в хоре, а теперь пою под пластинки. Всю жизнь.
— А вы никогда не пели с оркестром? На сцене?
— Нет, — ответила она медленно. — Только с тем французским мальчиком в спальне, после того, как мы занимались любовью. И то совсем немного.
Он снова сделал затяжку. До них доносились голоса спорящих о чем-то матросов.
— Вы сами написали эту песню? Правда? — спросила она, глядя на Сэла.
— Только пишу. Это далеко не одно и то же.
— Чудесная песня.
Сэл почувствовал прилив гордости.
— Спасибо.
— Когда вы ее закончите?
— Пока трудно сказать. Иногда на это уходит час, иногда — годы.
— По-моему, песня замечательная, — повторила девушка. Она подошла поближе и оперлась о спинет, как накануне Мэгги.
Какое-то мгновение Сэл смотрел на нее, потом спросил:
— Послушайте, вы когда-нибудь пели в сопровождении пианино? Только вы и пианино?
Она замотала головой.
— Нет, нет, я так не могу.
— Почему?
Она снова покачала головой.
— Не могу. Я пою недостаточно хорошо.
Ее прямота и чистосердечие поразили Сэла.
— Послушайте, все на этой отсыревшей посудине будут только рады, если услышат еще кого-нибудь, кроме капитана Маклиша. — Он усмехнулся, но она оставалась сосредоточенной и притихшей. — Видите ли, — продолжал Сэл, — вы никогда не узнаете, как выглядите, если хоть раз не посмотрите на свою фотографию.
На ее лице отразилось недоумение:
— Что?
— Всего лишь Ну-Оулинс.
— А, Нью-Орлеан, — сказала она. — Луи Армстронг, Сидни Бичет, Уинстон Марсалис.
— Ого, похоже, вы знаете всех нью-орлеанских джазистов, — поддел он ее.
Она обошла спинет и встала рядом с Сэлом. Вытащила из его пачки сигарету, взяла коробок спичек.
— Вы из Нью-Орлеана? — Она взглянула на него.
Сэл покачал головой.
— Нет, я родом из Торонто, но много ездил. Еще вчера я вам сказал, что я канадец.
Казалось, она была разочарована.
— Ах да, совсем забыла. Ваша игра иногда напоминает старые пластинки, купленные мне папой. Нью-орлеанский джаз.
Сэл откинулся на стуле и пристально посмотрел на девушку.
— Вам ведь нравятся эти старые мелодии, да?
С видом взрослой женщины она затянулась сигаретой.
— Я вообще люблю музыку, но особенно эти старые, простые мелодии.
— Тогда давайте разучим одну из них.
— Вы хотите, чтобы я потом пела перед публикой?
— Да, «божьи одуванчики» на этой посудине будут в восторге. — Досада от того, что ему помешали работать над песней, улетучилась вместе с творческой аурой. К тому же его привлекла идея аккомпанировать еще кому-нибудь, кроме Маклиша. И наконец, приятно было находиться в компании такой прелестной девушки, хотя держалась она чересчур серьезно. Даже не улыбалась. — Ну что, хотите вы петь? Стать певицей?
Лицо ее приняло строгое выражение.
— Больше всего на свете. — Она сказала это таким тоном, будто захотела достать звезду с неба.
— Тогда сейчас самое время начать. Кстати, о какой песне вы говорили вчера ночью?
Она сделала вид, будто пытается вспомнить, хотя поняла, о чем идет речь, и Сэл догадался об этом.
— А, — произнесла она наконец, — «Любимый мужчина».
— Верно, «Любимый мужчина». Какие там переходы? Какая тональность? — спросил он себя, и пальцы легко забегали по клавиатуре, перебирая мелодию, словно стенографируя ее. В одном месте он запнулся и, пробормотав: — Да, да, так, — продолжал играть, пока не дошел до конца. — Так... Теперь необходимо найти нужную тональность. Какой у вас голос?
— Я... я... не уверена, что...
— Ну, когда вы пели в церковном хоре, где вы стояли — с сопрано или меццо-сопрано?
— С сопрано.
— Значит, где-то здесь. — И Сэл взял несколько аккордов. — Слова знаете?
— Это моя любимая песня.
— Вот, — сказал он, ставя перед ней микрофон. — Вы когда-нибудь пользовались им?
Она покачала головой.
— Никогда.
— Неважно. Да не смотрите вы так печально. Все имеет свое начало. А начало в любом деле — это самое лучшее.
«Не распускайте руки, мистер Марко Толедано, — сказал себе Сэл, устанавливая микрофон на нужную высоту. — Ей шестнадцать. — Он невольно усмехнулся. — Стареешь, парень. Когда-то ты думал, что шестнадцать как раз то, что надо».
— Чему вы улыбаетесь? — серьезно спросила она.
— Так, ничему. Ну вот, с микрофоном можно петь не очень громко, — сказал он наставительно. — Понимаете, микрофон передает тончайшие оттенки звука и усиливает его. Делает объемнее.
Она кивнула.
— Понимаю.
— Не приближайтесь к микрофону. И не слишком удаляйтесь от него. — Она стояла в напряженной позе, вся вытянувшись. — Расслабьтесь, микрофон не кусается.
Девушка молча на него смотрела, ожидая дальнейших указаний. Сэл вернулся к инструменту.
— Итак, что это была за тональность? — Он взял несколько аккордов и взглянул на девушку. Она вся дрожала. Продолжая играть, он спросил: — Ну как? Готовы?
Она судорожно сглотнула и кивнула головой. Сэл взял еще несколько аккордов, она молчала.
— Вступать нужно вовремя, — мягко, но строго напомнил он.
Все еще дрожа, она затравленно посмотрела на него и прошептала:
— Я... я не знаю когда.
Сэл одобрил ее улыбкой.
— Я начинаю, и вы сразу вступаете.
— Хорошо, — выдохнула она.
Сэл проиграл вступление и то ли заговорил, то ли запел хриплым шепотом:
«Не знаю почему, но мне так грустно...»
Девушка присоединилась к нему и не отставала.
Ее голос, усиленный Микрофоном, вызвал у Сэла такое волнение, что мурашки побежали по голове. Он звучал все увереннее, и Сэл замолчал, не надо было подсказывать. Сэл только наблюдал за ней, раскрыв рот от удивления. Но девушка ничего не замечала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128