Кормилица, которую он нанял, огромная черная женщина, уроженка северных прибрежных джунглей, с золотым кольцом в носу, пела девочке песни своего народа. На какое-то время девочка стихала, держа во рту большой черный сосок, но крик бушевал в ней. готовый вырваться наружу, словно отдаленные раскаты грома из-за горных вершин.
* * *
Изабель Джемелли лечили лучшие доктора Латинской Америки. После многочасового обследования педиатр с мировой известностью вынес свой вердикт: повышенная нервная возбудимость, и, проведя исследования спинного мозга малышки, пригласил специалиста по инфекционным заболеваниям. Тот прописал антибиотики, по истечении недели сколько-нибудь заметного улучшения не произошло.
Следующим был невропатолог, потом диетолог. Оба сошлись на том, что Изабель самая юная среди пациентов, которых им когда-либо приходилось пользовать. Но ни один из них не мог определить причину столь бурного проявления недовольства жизнью. Они порекомендовали Джованни обратиться к другому педиатру, а тот привел с собой психиатра. Последний провел уйму всяких исследований и заявил, что проблема не в умственном развитии ребенка, а в каких-то врожденных органических мозговых нарушениях, которые не заметили предыдущие специалисты. Педиатр возражал, и оба врача, соревнуясь в силе голоса, принялись излагать Джемелли каждый свою точку зрения.
Ребенок продолжал бушевать.
* * *
Однажды в детской появилась Ангелина Серио, сердито взглянула на орущую девочку и заявила:
— Ее сглазили. Я позову священника.
Священник-сицилиец с сальными черными волосами и бородавками на руках окропил комнату святой водой и долго читал что-то из Требника. Затем взял ребенка на руки и повернулся к Джемелли:
— Вы показывали ее врачам?
— Я потерял в них веру, — признался Джемелли.
С каждым днем Джованни охватывало все большее отчаяние. Крики девочки разносились по всему дому, не прекращались ни на минуту. Она не только не прибавляла в весе, но даже похудела. Того и гляди надорвется и умрет, думал несчастный отец.
* * *
К Джованни робко вошла Зумира, кормилица. Она предложила позвать к девочке своего двоюродного брата, макумбейру, знахаря и колдуна из ее родной деревни. Недавно он приехал в Рио. Зумира уверяла, будто он вылечил сотни людей, от которых отказались доктора, в том числе и детей, обреченных на смерть, буквально поднял их со смертного одра. Славится он также и своими любовными напитками.
Джованни с неприязнью относился к волшебству и дьявольской магии, и хотя макумба считается у большинства бразильцев второй религией, он, Джованни, верил только в Бога, пусть даже Бог и подвел его. Обращаться к колдуну — святотатство, но выбора у Джованни не было.
В ближайшее полнолуние, в полночь, Джованни и Зумира понесли девочку в «церковь» макумба — на маленькую поляну в глубине леса Тикука, рядом с бегущим потоком — обязательное условие для колдовства. Свечи в центре поляны очерчивали четырехугольную площадку. Посреди площадки стоял необычайно худой чернокожий, одетый во все белое. Увидев Джованни, он с мрачным видом протянул к нему руки:
— Дай мне ребенка.
Джованни с отвращением вручил свою дочь этому духу с горящими глазами. Ребенок вопил.
— На колени, — приказал макумбейру, и Джованни плюхнулся в грязь.
Макумбейру закрыл глаза и замахал руками перед лицом девочки.
— Дитя заговорено. — Он пронзительно взглянул на Джованни. — Твой враг навлек на него проклятие. Ты знаешь, кто именно?
Джованни пришел в замешательство.
— У меня... у меня нет врагов.
Чернокожий положил девочку на заранее приготовленное ложе из листьев. Джованни хотел унести ребенка, но пересилил себя и молча слушал, как в страхе и гневе кричит его дочь.
— Ты принес сладости?
Зумира, стоя на коленях позади Джованни, передала ему мешочек с конфетами, а тот в свою очередь протянул его макумбейру, и колдун положил мешочек на землю рядом с Изабель.
— Они любят сладкое, — пояснил он с улыбкой и принялся тихонько хлопать в ладоши.
Дах-дах-дах, дах-дах-дах...
— Они ленивы, — прошептал он. — Их нужно вызвать. Делай, как я.
И Джованни стал хлопать в ладоши, следя за длинными черными руками колдуна. То же самое делала и Зумира. Джованни это слышал. Затем макумбейру стал медленно раскачиваться на ягодицах, вращать глазами. Вдруг руки Джованни коснулось что-то мягкое.
— Цыпленок, — прошептала Зумира. — Передайте ему.
Джованни взглянул на маленького черного петушка со связанными ногами, который барахтался в ее широком подоле.
— Передайте ему!
Джованни с трудом положил перед макумбейру петушка, бившегося у него в руках. Костлявыми пальцами левой руки колдун стиснул шею птицы, в его правой руке блеснул нож, и на белую одежду брызнула густая черная кровь. Она капала на лицо заходящейся в плаче малышки, когда макумбейру поднял над ней умирающую в судорогах птицу.
— Нет, — закричал Джованни, вскочив на ноги. — Нет!
Макумбейру резко повернулся и ткнул в него окровавленным пальцем:
— Ты не смеешь...
Джованни ударил чернокожего тростью по руке, и тот взвыл от боли. Схватив свою дочь, Джованни крепко прижал ее к груди и, вытирая кровь с искаженного криком личика, заковылял из леса.
— Ш-ш-ш... — успокаивал он девочку. — Не плачь, дорогая. Не плачь!
Он решил испробовать всевозможные способы, чтобы развлечь ребенка, избавить от снедавшего его беспокойства.
Он плотно задернул шторы в детской. Затемнил свет.
Никаких перемен.
Выключил свет.
Ничего, кроме крика.
Он хлопал в ладоши, дергал себя за нос.
Ничего не изменилось.
Лаял собакой.
Опять ничего.
Раздвинул шторы, в комнату хлынул золотой свет солнца.
Изабель кричала.
Он поставил в детскую телевизор. Шли мультики.
На мгновение девочка успокоилась, ее личико озарила улыбка, когда она попыталась сосредоточиться на дергающихся фигурках.
И снова залилась плачем.
У Джованни отлегло от сердца. Это был хоть какой-то отклик. Положительный отклик. Уж теперь-то он докопается, в чем дело.
Он принес в детскую пятнадцатимиллиметровый проектор, экран, звуковую систему и дюжину фильмов, в основном мультики. Установил проектор, задернул шторы и включил экран. По стене побежали танцующие поросята, плещущиеся в воде утки, таскающие мясо мыши, трусливые койоты... Они вели машины, управляли каноэ, врезались в стены, кидались бутылками... Вопили, выли, визжали, хихикали, совсем как гуманоиды. Но Джованни не смотрел на экран. Глаза его были прикованы к дочери. Время от времени она затихала, то ли надорвавшись от крика, то ли забыв на миг свой гнев, свою печаль. Затем снова принималась плакать. В чем же дело? — размышлял Джованни. Что-то в этом есть. Ребенок успокаивается, когда фигурка на экране либо прыгает, либо двигается очень осторожно, словно крадется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
* * *
Изабель Джемелли лечили лучшие доктора Латинской Америки. После многочасового обследования педиатр с мировой известностью вынес свой вердикт: повышенная нервная возбудимость, и, проведя исследования спинного мозга малышки, пригласил специалиста по инфекционным заболеваниям. Тот прописал антибиотики, по истечении недели сколько-нибудь заметного улучшения не произошло.
Следующим был невропатолог, потом диетолог. Оба сошлись на том, что Изабель самая юная среди пациентов, которых им когда-либо приходилось пользовать. Но ни один из них не мог определить причину столь бурного проявления недовольства жизнью. Они порекомендовали Джованни обратиться к другому педиатру, а тот привел с собой психиатра. Последний провел уйму всяких исследований и заявил, что проблема не в умственном развитии ребенка, а в каких-то врожденных органических мозговых нарушениях, которые не заметили предыдущие специалисты. Педиатр возражал, и оба врача, соревнуясь в силе голоса, принялись излагать Джемелли каждый свою точку зрения.
Ребенок продолжал бушевать.
* * *
Однажды в детской появилась Ангелина Серио, сердито взглянула на орущую девочку и заявила:
— Ее сглазили. Я позову священника.
Священник-сицилиец с сальными черными волосами и бородавками на руках окропил комнату святой водой и долго читал что-то из Требника. Затем взял ребенка на руки и повернулся к Джемелли:
— Вы показывали ее врачам?
— Я потерял в них веру, — признался Джемелли.
С каждым днем Джованни охватывало все большее отчаяние. Крики девочки разносились по всему дому, не прекращались ни на минуту. Она не только не прибавляла в весе, но даже похудела. Того и гляди надорвется и умрет, думал несчастный отец.
* * *
К Джованни робко вошла Зумира, кормилица. Она предложила позвать к девочке своего двоюродного брата, макумбейру, знахаря и колдуна из ее родной деревни. Недавно он приехал в Рио. Зумира уверяла, будто он вылечил сотни людей, от которых отказались доктора, в том числе и детей, обреченных на смерть, буквально поднял их со смертного одра. Славится он также и своими любовными напитками.
Джованни с неприязнью относился к волшебству и дьявольской магии, и хотя макумба считается у большинства бразильцев второй религией, он, Джованни, верил только в Бога, пусть даже Бог и подвел его. Обращаться к колдуну — святотатство, но выбора у Джованни не было.
В ближайшее полнолуние, в полночь, Джованни и Зумира понесли девочку в «церковь» макумба — на маленькую поляну в глубине леса Тикука, рядом с бегущим потоком — обязательное условие для колдовства. Свечи в центре поляны очерчивали четырехугольную площадку. Посреди площадки стоял необычайно худой чернокожий, одетый во все белое. Увидев Джованни, он с мрачным видом протянул к нему руки:
— Дай мне ребенка.
Джованни с отвращением вручил свою дочь этому духу с горящими глазами. Ребенок вопил.
— На колени, — приказал макумбейру, и Джованни плюхнулся в грязь.
Макумбейру закрыл глаза и замахал руками перед лицом девочки.
— Дитя заговорено. — Он пронзительно взглянул на Джованни. — Твой враг навлек на него проклятие. Ты знаешь, кто именно?
Джованни пришел в замешательство.
— У меня... у меня нет врагов.
Чернокожий положил девочку на заранее приготовленное ложе из листьев. Джованни хотел унести ребенка, но пересилил себя и молча слушал, как в страхе и гневе кричит его дочь.
— Ты принес сладости?
Зумира, стоя на коленях позади Джованни, передала ему мешочек с конфетами, а тот в свою очередь протянул его макумбейру, и колдун положил мешочек на землю рядом с Изабель.
— Они любят сладкое, — пояснил он с улыбкой и принялся тихонько хлопать в ладоши.
Дах-дах-дах, дах-дах-дах...
— Они ленивы, — прошептал он. — Их нужно вызвать. Делай, как я.
И Джованни стал хлопать в ладоши, следя за длинными черными руками колдуна. То же самое делала и Зумира. Джованни это слышал. Затем макумбейру стал медленно раскачиваться на ягодицах, вращать глазами. Вдруг руки Джованни коснулось что-то мягкое.
— Цыпленок, — прошептала Зумира. — Передайте ему.
Джованни взглянул на маленького черного петушка со связанными ногами, который барахтался в ее широком подоле.
— Передайте ему!
Джованни с трудом положил перед макумбейру петушка, бившегося у него в руках. Костлявыми пальцами левой руки колдун стиснул шею птицы, в его правой руке блеснул нож, и на белую одежду брызнула густая черная кровь. Она капала на лицо заходящейся в плаче малышки, когда макумбейру поднял над ней умирающую в судорогах птицу.
— Нет, — закричал Джованни, вскочив на ноги. — Нет!
Макумбейру резко повернулся и ткнул в него окровавленным пальцем:
— Ты не смеешь...
Джованни ударил чернокожего тростью по руке, и тот взвыл от боли. Схватив свою дочь, Джованни крепко прижал ее к груди и, вытирая кровь с искаженного криком личика, заковылял из леса.
— Ш-ш-ш... — успокаивал он девочку. — Не плачь, дорогая. Не плачь!
Он решил испробовать всевозможные способы, чтобы развлечь ребенка, избавить от снедавшего его беспокойства.
Он плотно задернул шторы в детской. Затемнил свет.
Никаких перемен.
Выключил свет.
Ничего, кроме крика.
Он хлопал в ладоши, дергал себя за нос.
Ничего не изменилось.
Лаял собакой.
Опять ничего.
Раздвинул шторы, в комнату хлынул золотой свет солнца.
Изабель кричала.
Он поставил в детскую телевизор. Шли мультики.
На мгновение девочка успокоилась, ее личико озарила улыбка, когда она попыталась сосредоточиться на дергающихся фигурках.
И снова залилась плачем.
У Джованни отлегло от сердца. Это был хоть какой-то отклик. Положительный отклик. Уж теперь-то он докопается, в чем дело.
Он принес в детскую пятнадцатимиллиметровый проектор, экран, звуковую систему и дюжину фильмов, в основном мультики. Установил проектор, задернул шторы и включил экран. По стене побежали танцующие поросята, плещущиеся в воде утки, таскающие мясо мыши, трусливые койоты... Они вели машины, управляли каноэ, врезались в стены, кидались бутылками... Вопили, выли, визжали, хихикали, совсем как гуманоиды. Но Джованни не смотрел на экран. Глаза его были прикованы к дочери. Время от времени она затихала, то ли надорвавшись от крика, то ли забыв на миг свой гнев, свою печаль. Затем снова принималась плакать. В чем же дело? — размышлял Джованни. Что-то в этом есть. Ребенок успокаивается, когда фигурка на экране либо прыгает, либо двигается очень осторожно, словно крадется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128