– Какому доктору? Почему?
– Психическому. Обещай!
– Но я…
Однако она уже устроилась у меня на коленях, поцелуем закрыла мне рот, а рукою ласкала грудь, постепенно спускаясь ниже и ниже.
– Но у тебя готовится ужин… потом… – залепетал я.
– Обещай!
3
Через четыре дня я пошел в госпиталь. Он был еще дальше от моего дома, чем Адмиралтейство, и я чертовски устал. Я щурился под ослепительным местным солнцем, старался идти помедленнее, но все равно вышагивал как какой-нибудь гардемарин в Академии и пришел на целый час раньше назначенного доктором времени. Может, я и впрямь ненормальный?
В комнате ожидания я нашел на столике крошечные дискеты, вставил одну из них в свой электронный блокнот и начал просматривать земные журналы. Они были относительно свежими, двухлетней давности, а значит, их доставили сюда всего восемь месяцев назад.
– О вас написано в передовой статье, мистер Сифорт, – раздался рядом женский голос. Я поднял глаза. Это была медсестра.
– Простите, я не…
Но экзальтированная медсестра не слушала моего смущенного лепета.
– Эта статья сразу после рекламы, переверните страницы с объявлениями, – объяснила она.
Я пролистал на экранчике несколько страниц и, к своему ужасу, увидел собственный портрет. Какое изможденное лицо!
– Я не искал эту статью, – начал оправдываться я, – просто хотел…
– Вначале о вас писали во всех журналах! – стрекотала медсестра, не давая мне вставить и слова. – Герой орбитальной станции планеты Майнингкэмп, спаситель «Гибернии» и так далее. Потом эта шумиха затихла. – Я выключил блокнот, а она, непрестанно улыбаясь, продолжала тараторить:
– А когда вы отбились от рыб и спасли «Дерзкий», журналы пуще прежнего разразились статьями о вас. «Голоуик» назвал вас самым престижным женихом, которого не портит даже ожог.
– Бог мой, что вы несете, – пробормотал я, неуклюже встал и уронил на столик блокнот.
– Если вы собираете вырезки о себе, мистер Сифорт, то мы можем вам помочь…
– Нет! – поспешно крикнул я.
– Привет, Сифорт, – выглянул из кабинета доктор Тендрес.
– Спасибо, мисс… э… мисс. Спасибо за указание… то есть за предложение, – замямлил я, вконец растерявшись, и улизнул от нее в кабинет доктора.
– Как вы себя чувствуете? – бодро спросил он. Шторы в кабинете были подняты, но стол доктора стоял в тени.
– Гораздо лучше, – ответил я, присел на стул прямо перед столом и положил фуражку на колени.
– Вам все еще снятся кошмары?
– Уже нет. – В последние дни мне и вправду ничего не снилось. По ночам я был занят совсем другим, так что мне было не до сна.
– Расскажите о ваших кошмарах.
Я вспомнил, что этот же вопрос доктор задавал мне несколько недель назад. Тогда я отказался отвечать, но это оказалось ошибкой. Я набрал в грудь воздуха и начал выкладывать:
– В одном из кошмаров отец приводит меня в Академию. Вы знаете, это записано в истории болезни. Иногда мне снятся люди, которых я убил: Туак, Рогов и другие. Они приходят ко мне во сне, чтобы отомстить. Иногда снится мое жестокое обращение с Филипом Таером. Он погиб лейтенантом, когда на «Дерзкий» напали космические рыбы.
– Вы сильно переживаете?
– Что касается мистера Таера… Пожалуй, я был к нему несправедлив, причинил ему слишком много страданий. Теперь я раскаиваюсь. А что касается других… – Я задумался, пытаясь ответить честно. – Не знаю. Понимаете, я вынужден был их казнить.
– Вы очень хотите снова командовать кораблем?
– Да, очень, – тут же выпалил я.
– Тогда вы должны рассказать мне всю правду.
– Все, что я сказал, чистая правда.
– Верю. Но может быть, это лишь часть правды? – Он встал, подошел к окну, сцепил руки за спиной. – Что вы думаете о самом себе?
Пришлось встать и мне.
– Сэр, я обязан отвечать на этот вопрос? – спросил я, терзая свою фуражку.
– Вам тяжело об этом говорить? – Он обернулся и посмотрел мне в глаза.
– Не то слово. Мучительно. – Я с трудом, но заставил себя выдержать его взгляд.
– Вы не обязаны отвечать. Я прошу вас только об одном: или говорите правду, или вовсе не говорите. Я медленно осел на стул.
– Ладно. – Я собрался с духом и заговорил:
– Я считаю себя бестолковым. Я не сумел выполнить свой долг как следует. Из-за меня пострадало множество людей и моя душа. Я знаю, что начальство придерживается другого мнения, но мне-то правда известна.
– О каких страданиях вы говорите?
– О боли, смерти, проклятии.
Последовало долгое молчание. Наконец я понял, что доктор ждет от меня более вразумительного объяснения, и продолжил:
– Я причинил много зла людям. Некоторые погибли, потому что я не принял вовремя надлежащих мер. Всего этого можно было избежать. Кроме того, я сам себя обесчестил и погубил свою душу.
– Вы имеете в виду клятву?
– Конечно. – Я постарался заглушить в себе раздражение. Если доктор не понимает меня, то я должен объяснить так чтоб он понял. – Я застрелил женщину, хотя поклялся не причинять ей вреда. Я сознательно дал эту клятву, чтоб получить возможность проникнуть в помещение, где забаррикадировалась та женщина, и застрелить ее. Как видите, я заранее знал, что нарушу клятву.
– Разве цель не оправдывала средства?
– Разумеется, я пошел на это не забавы ради. Мне надо было спасти корабль и всех людей на его борту. Адмирал Брентли и прочее начальство Адмиралтейства полагают, что спасение «Дерзкого» оправдывает мое клятвопреступничество. Но я считаю иначе. – Разумеется, Господь Бог тоже меня не оправдал.
– Нашей официальной религией является Церковь Воссоединения, все мы служим Единому Истинному Богу, но у нас до сих пор нет единого понимания воли Господней, – осторожно возразил доктор.
– Давайте не будем заниматься софистикой, – вспылил я.
– Это не со…
– Это ересь! – крикнул я.
Он замолчал. Я опомнился и тоже умолк.
Наконец он холодно сказал:
– Я не собираюсь обсуждать с вами теологические вопросы, капитан Сифорт. У меня другие задачи.
Я мрачно молчал, кляня себя за вспыльчивость. Теперь доктор не даст мне разрешения на полеты.
Гнетущая тишина действовала мне на нервы. Наконец я не выдержал.
– Простите, сэр, – сказал я как можно спокойнее. – Понимаю, что моя несдержанность расценена вами как лишнее доказательство моей профессиональной непригодности.
– Я расценил это как повышенную религиозность. – Доктор Тендрес сел за стол. – Как вы думаете: отразятся ли ваши грехи на вашей работоспособности?
– Погублена моя душа, но не способности к службе, – равнодушно ответил я. К чему теперь волноваться? Все равно к полетам мне уже не вернуться.
– Вы способны быть счастливым?
– Был однажды. Очень недолго.
– Когда?
– На борту «Порции», когда у меня были жена и сын. А потом они умерли.
– А сейчас?
– Сейчас – нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132