Я не могла выносить его. Я поняла, что должна пойти в дом и найти ее.
Это была, конечно, глупость. Айя знала, что мы должны обязательно покинуть дом. Она как раз вовремя спасла нас. Но как я могла оставить Лавинию?
Я говорила себе, что мой долг быть рядом с детьми. Сейчас они нуждаются во мне. Но с айей они были в безопасности. Если она пришла в дом брата, то сейчас они находились там, ожидая меня.
Я знала, что должна делать. Я должна найти Лавинию. Я не должна уходить без нее. Ей, конечно, следовало бы пойти со мной; она сглупила. Она всегда была глупой. Но я все же любила ее. Мне казалось, что моя жизнь была каким-то образом переплетена с ее, и я не могла бросить ее сейчас.
Я была у дома. Я стояла прислонившись к стене, прислушиваясь. С половины слуг слышались звуки пирушки. Я представила, что Хансам там. А где же Лавиния?
Она сказала, что придет. Чего она ждала?
Дверь была открыта. Я вошла в холл. Теперь крики и смех раздавались более отчетливо. Они были очень веселыми… пьяными, я была уверена.
Молча, боясь, что Хансам может появиться в любой момент, я тайком прокралась вверх по лестнице. К счастью, эта часть дома оказалась пустынной.
Дверь в комнату Лавинии была широко раскрыта. Я прокралась по коридору и остановилась там.
То, что предстало перед моими глазами, навсегда отпечаталось в моей памяти. Беспорядок… и ужас. Стены комнаты были забрызганы кровью. И там, распластавшись поперек кровати, было обнаженное тело Лавинии. Что-то непристойное было в ее позе, и я знала, что оно было положено так намеренно. Ее глаза были широко раскрыты и полны ужаса. Ее великолепные волосы спутались от крови, а в ее ногах лежал раскрытый забрызганный кровью веер из павлиньих перьев. Тогда я поняла, что это сделал Хансам.
Я почувствовала слабость и дурноту, когда увидела, что у нее перерезано горло.
Лавиния была мертва. Красота, которая была ее гордостью, которая сделала из нее то, чем она была, в конце концов погубила ее.
Инстинктивно я поняла, что Хансам осуществил месть своим собственном способом, поскольку она сначала обнадежила его, а затем отвергла. Оскорбив его достоинство, она в его глазах совершила огромное преступление. Он ждал, чтобы отомстить за свой потерянный престиж; подарок — веер из павлиньих перьев — был предупреждением.
На какое-то время я не воспринимала ничего, кроме ужаса от всего этого.
— Лавиния… Лавиния… почему ты не пошла? Почему колебалась? Ты погубила себя.
«Как я скажу детям?» — спрашивала я себя, как будто это было самой важной вещью в мире.
Дети! Я должна к ним вернуться. Я должна заботиться о них. Я должна думать о них так же, как я думала о Флер.
Я должна немедленно выбраться из этого дома смерти. Если бы меня обнаружили, моя участь была бы такой же, как Лавинии. Я была нужна детям. Я должна была заботиться о них.
Я пошла прочь от этой сцены ужаса. Я прокралась по лестнице. Счастье сопутствовало мне, поскольку никто не появился. Выйдя через открытую дверь, я поспешила по траве.
Ночной воздух подействовал на меня отрезвляюще. Я вошла в бельведер и позволила себе несколько секунд передышки, чтобы восстановить дыхание. Я должна добраться к детям. Для этого мне необходимо было пройти по улицам. Я могла догадываться, что произошло в домах, где жили европейцы. Мятеж начался всерьез. То, чего мы боялись все эти недели, произошло, и это было намного хуже того, что я представляла.
На улицах было мало народа. Я была рада шали и сари. Айя проявила мудрость, обеспечив меня ими. Я немного сутулилась, поскольку была высокой, и мой рост мог меня выдать.
Это путешествие по улицам, казалось, заняло много времени. Я видела несколько окровавленных тел, лежавших на дорогах. Все они были европейцами. Я поняла, что происходило, и каждый раз, поворачивая за угол, ожидала столкнуться лицом к лицу с кем-то, кто понял бы мою принадлежность к ненавистной им расе.
Этой ночью моя счастливая судьба была щедрой. Насколько щедрой, я осознала позже.
Я достигла дома.
Айя, когда увидела, обняла меня.
— Я волновалась.
— Айя, — пробормотала я. — Они убили ее. Она мертва.
Она кивнула.
— Она должна была идти.
— О, да… да. Она не поверила этому. Это было ужасно. Кровь… кровь по всей комнате.
— Вспомните о детях, — сказала она.
— Где они?
— Сейчас заснули. Вас долго не было.
— Айя… что мы будем делать?
Она покорно ответила:
— Мы ждем. Мы смотрим. Сейчас вы отдыхаете. На некоторое время безопасно. Мой брат, он счастлив. Он отдает долг.
Айя провела меня в мастерскую. По всему помещению были разбросаны предметы. В воздухе стоял запах дерева. Я заметила окно, которое выходило во двор.
— Все в порядке, — сказала она. — Снаружи двор. Двор Салара. Никто не увидит.
Затем мы прошли в небольшую комнату, которая шла из мастерской. В этой комнате не было окон. Дети лежали на соломенном тюфяке на полу и крепко спали. Рядом с ними был другой тюфяк.
— Вы здесь, — указывая на него, сказала айя. — Сей час вы отдыхаете. Вы чувствуете себя очень плохо.
Чувствую себя плохо? Так оно и есть. Я безнадежно пыталась выкинуть из своей памяти ту сцену, которую, я знала, никогда не в состоянии буду забыть.
Я легла на тюфяк. Я все увидела вновь. Эта когда-то красивая комната превратилась в сцену из какого-то адского ужаса… во что-то, что я никогда не смогла бы вообразить. Кровь… кровь везде… и тело Лавинии, лежащей поперек кровати, ее когда-то выставляемая напоказ красота унижена и исчезла навсегда.
Так я лежала там, размышляя о том, как мы впервые встретились, уехали в школу… Лавиния, которая почти всегда была такой большой частью моей жизни…
И теперь… больше ее нет.
Что могла бы я сделать, чтобы спасти ее? Я должна была более настойчиво внушить ей необходимость покинуть дом. Я должна была бы заставить ее понять опасность. Но кто мог заставить Лавинию делать то, что она не хотела?
Мое лицо было мокрым от слез. Я плакала. Это немного помогло. Это как-то немного успокоило меня.
О Лавиния… Лавиния… мертва.
Кто-то из детей зашевелился во сне, как бы напоминая мне, что мой долг успокоиться, не давать печали охватить меня, ободрять их, сделать их своими.
Я часто удивлялась, как это резчику по дереву Салару удалось на протяжении всех этих недель держать нас спрятанными в своем доме.
Дом не был большим. Он жил один, так как был холост. Салар вырезал свои деревянные изделия и относил их в магазины, которые покупали их у него. Он всегда жил одиноко, поэтому это помогло.
Я узнала от айи, что его племянница Рошанара много значила для него. Он любил девочку больше, чем кого бы то ни было в своей жизни, и никогда не сможет забыть, что мы спасли ей жизнь. Когда-нибудь он навестит ее; может быть, он поселится рядом с ней и этим он обязан нам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Это была, конечно, глупость. Айя знала, что мы должны обязательно покинуть дом. Она как раз вовремя спасла нас. Но как я могла оставить Лавинию?
Я говорила себе, что мой долг быть рядом с детьми. Сейчас они нуждаются во мне. Но с айей они были в безопасности. Если она пришла в дом брата, то сейчас они находились там, ожидая меня.
Я знала, что должна делать. Я должна найти Лавинию. Я не должна уходить без нее. Ей, конечно, следовало бы пойти со мной; она сглупила. Она всегда была глупой. Но я все же любила ее. Мне казалось, что моя жизнь была каким-то образом переплетена с ее, и я не могла бросить ее сейчас.
Я была у дома. Я стояла прислонившись к стене, прислушиваясь. С половины слуг слышались звуки пирушки. Я представила, что Хансам там. А где же Лавиния?
Она сказала, что придет. Чего она ждала?
Дверь была открыта. Я вошла в холл. Теперь крики и смех раздавались более отчетливо. Они были очень веселыми… пьяными, я была уверена.
Молча, боясь, что Хансам может появиться в любой момент, я тайком прокралась вверх по лестнице. К счастью, эта часть дома оказалась пустынной.
Дверь в комнату Лавинии была широко раскрыта. Я прокралась по коридору и остановилась там.
То, что предстало перед моими глазами, навсегда отпечаталось в моей памяти. Беспорядок… и ужас. Стены комнаты были забрызганы кровью. И там, распластавшись поперек кровати, было обнаженное тело Лавинии. Что-то непристойное было в ее позе, и я знала, что оно было положено так намеренно. Ее глаза были широко раскрыты и полны ужаса. Ее великолепные волосы спутались от крови, а в ее ногах лежал раскрытый забрызганный кровью веер из павлиньих перьев. Тогда я поняла, что это сделал Хансам.
Я почувствовала слабость и дурноту, когда увидела, что у нее перерезано горло.
Лавиния была мертва. Красота, которая была ее гордостью, которая сделала из нее то, чем она была, в конце концов погубила ее.
Инстинктивно я поняла, что Хансам осуществил месть своим собственном способом, поскольку она сначала обнадежила его, а затем отвергла. Оскорбив его достоинство, она в его глазах совершила огромное преступление. Он ждал, чтобы отомстить за свой потерянный престиж; подарок — веер из павлиньих перьев — был предупреждением.
На какое-то время я не воспринимала ничего, кроме ужаса от всего этого.
— Лавиния… Лавиния… почему ты не пошла? Почему колебалась? Ты погубила себя.
«Как я скажу детям?» — спрашивала я себя, как будто это было самой важной вещью в мире.
Дети! Я должна к ним вернуться. Я должна заботиться о них. Я должна думать о них так же, как я думала о Флер.
Я должна немедленно выбраться из этого дома смерти. Если бы меня обнаружили, моя участь была бы такой же, как Лавинии. Я была нужна детям. Я должна была заботиться о них.
Я пошла прочь от этой сцены ужаса. Я прокралась по лестнице. Счастье сопутствовало мне, поскольку никто не появился. Выйдя через открытую дверь, я поспешила по траве.
Ночной воздух подействовал на меня отрезвляюще. Я вошла в бельведер и позволила себе несколько секунд передышки, чтобы восстановить дыхание. Я должна добраться к детям. Для этого мне необходимо было пройти по улицам. Я могла догадываться, что произошло в домах, где жили европейцы. Мятеж начался всерьез. То, чего мы боялись все эти недели, произошло, и это было намного хуже того, что я представляла.
На улицах было мало народа. Я была рада шали и сари. Айя проявила мудрость, обеспечив меня ими. Я немного сутулилась, поскольку была высокой, и мой рост мог меня выдать.
Это путешествие по улицам, казалось, заняло много времени. Я видела несколько окровавленных тел, лежавших на дорогах. Все они были европейцами. Я поняла, что происходило, и каждый раз, поворачивая за угол, ожидала столкнуться лицом к лицу с кем-то, кто понял бы мою принадлежность к ненавистной им расе.
Этой ночью моя счастливая судьба была щедрой. Насколько щедрой, я осознала позже.
Я достигла дома.
Айя, когда увидела, обняла меня.
— Я волновалась.
— Айя, — пробормотала я. — Они убили ее. Она мертва.
Она кивнула.
— Она должна была идти.
— О, да… да. Она не поверила этому. Это было ужасно. Кровь… кровь по всей комнате.
— Вспомните о детях, — сказала она.
— Где они?
— Сейчас заснули. Вас долго не было.
— Айя… что мы будем делать?
Она покорно ответила:
— Мы ждем. Мы смотрим. Сейчас вы отдыхаете. На некоторое время безопасно. Мой брат, он счастлив. Он отдает долг.
Айя провела меня в мастерскую. По всему помещению были разбросаны предметы. В воздухе стоял запах дерева. Я заметила окно, которое выходило во двор.
— Все в порядке, — сказала она. — Снаружи двор. Двор Салара. Никто не увидит.
Затем мы прошли в небольшую комнату, которая шла из мастерской. В этой комнате не было окон. Дети лежали на соломенном тюфяке на полу и крепко спали. Рядом с ними был другой тюфяк.
— Вы здесь, — указывая на него, сказала айя. — Сей час вы отдыхаете. Вы чувствуете себя очень плохо.
Чувствую себя плохо? Так оно и есть. Я безнадежно пыталась выкинуть из своей памяти ту сцену, которую, я знала, никогда не в состоянии буду забыть.
Я легла на тюфяк. Я все увидела вновь. Эта когда-то красивая комната превратилась в сцену из какого-то адского ужаса… во что-то, что я никогда не смогла бы вообразить. Кровь… кровь везде… и тело Лавинии, лежащей поперек кровати, ее когда-то выставляемая напоказ красота унижена и исчезла навсегда.
Так я лежала там, размышляя о том, как мы впервые встретились, уехали в школу… Лавиния, которая почти всегда была такой большой частью моей жизни…
И теперь… больше ее нет.
Что могла бы я сделать, чтобы спасти ее? Я должна была более настойчиво внушить ей необходимость покинуть дом. Я должна была бы заставить ее понять опасность. Но кто мог заставить Лавинию делать то, что она не хотела?
Мое лицо было мокрым от слез. Я плакала. Это немного помогло. Это как-то немного успокоило меня.
О Лавиния… Лавиния… мертва.
Кто-то из детей зашевелился во сне, как бы напоминая мне, что мой долг успокоиться, не давать печали охватить меня, ободрять их, сделать их своими.
Я часто удивлялась, как это резчику по дереву Салару удалось на протяжении всех этих недель держать нас спрятанными в своем доме.
Дом не был большим. Он жил один, так как был холост. Салар вырезал свои деревянные изделия и относил их в магазины, которые покупали их у него. Он всегда жил одиноко, поэтому это помогло.
Я узнала от айи, что его племянница Рошанара много значила для него. Он любил девочку больше, чем кого бы то ни было в своей жизни, и никогда не сможет забыть, что мы спасли ей жизнь. Когда-нибудь он навестит ее; может быть, он поселится рядом с ней и этим он обязан нам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115