Он лежал на холодном полу и плакал; но на самом деле он со страстным упорством нащупывал среди хаоса явлений путь туда, где он предчувствовал источник благодатной влаги, способной утолить жажду его сердца и разума.
Он плакал оттого, что снова доверился своим чувствам, и снова они обманули его. Откуда явилась у него эта потребность объяснить, открыть свои чувства? Почему он не прислушался к тем откликам, которые эти чувства рождали в чужих сердцах? Было время, когда он слышал отклики, по всегда они звучали так, чти он, негр, не мог ни понять их, ни принять, не унизив себя перед лицом того мира, в котором он впервые себя обрел. Он боялся и ненавидел проповедника, потому что проповедник советовал ему склониться и просить о милосердии, но, как бы ни нуждался он в милосердии, гордость никогда не допустит его до этого, никогда, покуда он жив, покуда светит солнце. А Джан? А Макс? Они советовали ему верить в самого себя. Однажды он уже попробовал последовать безоговорочно тому, что подсказывала ему его жизнь, не останавливаясь даже перед убийством. Он опорожнил сосуд, наполненный для него жизнью, и не встретил смысла, которого искал. Сейчас сосуд снова полон, и снова нужно его опорожнить. Но только не слепо на этот раз! Он чувствовал, что не может теперь сделать ни одного движения, повинуясь только внутреннему велению своих чувств; чувствовал, что теперь, для того чтобы действовать, ему нужен свет.
Постепенно его рыдания стихли - не потому, что он успокоился, но потому, что у него иссякли силы, - и он перевернулся на спину и стал смотреть в потолок. Он сознался, и теперь смерть вплотную придвинулась к нему. Как же ему встретить эту смерть на глазах у толпы белых, жаждущих смертью расквитаться с ним за то, что он бросил им в лицо всю обиду человека, у которого черпая кожа? Как может теперь он в смерти победить?
Он вздохнул, поднялся с пола, лег на койку и долго лежал так, не то бодрствуя, не то дремля. Потом дверь отворилась, четыре полисмена вошли и окружили койку, один тронул его за плечо.
- Вставай, малый.
Он сел и обвел их вопрошающим взглядом.
- Пойдешь опять к коронеру.
Они защелкнули наручники на его запястьях и повели его через коридор к дожидающемуся лифту. Дверцы захлопнулись, и он провалился вниз, в пространство, стоя между четырьмя рослыми молчаливыми людьми в синих мундирах. Лифт остановился, дверцы распахнулись, он увидел бушующую толпу и услышал шум голосов. Его повели по узкому проходу в толпе.
- А, сволочь!
- Смотри, какой черный!
- Убить его!
Сильный удар в висок сбил его с ног. Лица и голоса исчезли. В голове застучала боль, правая половина лица онемела. Он поднял локоть, заслоняясь, но его рывком заставили встать и идти дальше. Когда в глазах у него прояснилось, он увидел, что полисмены оттесняют от него худощавого белого мужчину. Крики слились в оглушительный рев. Впереди какой-то белый человек стучал по столу куском дерева, похожим на молоток.
- Тише! Или я всех, кроме свидетелей, удалю из зала!
Шум утих. Полисмен подтолкнул Биггера к деревянному креслу. От стены до стены простиралась сплошная масса белых лиц. Кругом с дубинками в руках стояли полисмены, краснолицые и суровые, расправив квадратные плечи, поблескивая серебряными бляхами на груди, зорко глядя по сторонам голубыми и серыми глазами. Справа от человека за столом, по трое в ряд, сидели в креслах шесть человек, держа на коленях пальто и шляпы. Биггер огляделся и увидел еще столик, на котором были сложены кучкой белые кости; рядом лежало его письмо, придавленное склянкой с чернилами. Посреди стола лежало еще несколько листов бумаги, скрепленных металлической скрепкой; это было его подписанное признание. Мистер Долтон, бледный, седой, тоже был здесь; а рядом с ним сидела миссис Долтон, прямая и неподвижная, с лицом, как всегда доверчиво приподнятым кверху и отклоненным вбок. Потом он увидел сундук, в который он с таким трудом втиснул тело Мэри, сундук, который он тащил по лестнице вниз и потом возил на вокзал. А еще, да, еще там было почерневшее лезвие топора и маленький круглый кусочек металла. Биггер почувствовал чью-то руку на своем плече и оглянулся; Макс улыбался ему:
- Ничего, Биггер, ничего. Говорить вам здесь не придется. И это все будет недолго.
Человек за столом опять постучал:
- Есть ли здесь кто-либо из родственников покойной, кто мог бы дать нам сведения о ее семье?
По залу прошел ропот. Какая-то женщина торопливо встала со своего места, подошла к миссис Долтон, взяла ее под руку, вывела вперед и усадила в кресло справа от человека за столом, лицом к тем шестерым. Это, верно, миссис Паттерсон, подумал Биггер, вспомнив компаньонку миссис Долтон, о которой говорила Пегги.
- Прошу вас поднять правую руку.
Хрупкая, восковая рука миссис Долтон нерешительно потянулась вверх. Человек за столом спросил миссис Долтон, обещает ли она в своих показаниях говорить правду, всю правду и одну только правду во имя господа бога, и миссис Долтон отвечала:
- Да, сэр, обещаю.
Биггер старался казаться равнодушным, чтобы публика не могла заметить в нем ни тени страха. Нервы у него были натянуты до предела; он внимательно вслушивался в слова слепой. Отвечая на вопросы, миссис Долтон рассказала, что ей пятьдесят три года, что она живет на бульваре Дрексель, 4605, что она бывшая школьная учительница и что она жена Генри Долтона и мать Мэри Долтон. Когда перешли к вопросам, непосредственно касавшимся Мэри, все в зале, не вставая с мест, подались вперед. Миссис Долтон сказала, что Мэри было двадцать три года, что она была не замужем; что ее жизнь застрахована на тридцать тысяч долларов, что она обладала недвижимым имуществом, оцениваемым примерно в четверть миллиона, и до дня своей смерти сохраняла полную платежеспособность. Голос миссис Долтон звучал слабо и напряженно, и, слушая ее, Биггер думал о том, насколько у него хватит сил. Лучше бы он тогда встал во весь свой рост под блуждающими лезвиями света и его изрешетили бы пулями. По крайней мере он отнял бы у них это развлечение, эту потеху, эту охотничью забаву.
- Миссис Долтон, - сказал человек за столом, - мне чрезвычайно неприятно беспокоить вас всеми этими вопросами. Но я - коронер и должен получить все необходимые сведения для того, чтобы установить личность убитой…
- Я вас слушаю, сэр, - прошептала миссис Долтон.
Осторожными движениями коронер взял с соседнего столика кусочек почерневшего металла; потом он повернулся лицом к миссис Долтон, шагнул к ее креслу и остановился. В зале было так тихо, что Биггер слышал скрип половиц под ногами коронера.
Подойдя к миссис Долтон вплотную, он бережно взял ее руку и сказал ей:
- Я кладу вам в руку металлический предмет, извлеченный полицией из кучи золы в котельной вашего дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Он плакал оттого, что снова доверился своим чувствам, и снова они обманули его. Откуда явилась у него эта потребность объяснить, открыть свои чувства? Почему он не прислушался к тем откликам, которые эти чувства рождали в чужих сердцах? Было время, когда он слышал отклики, по всегда они звучали так, чти он, негр, не мог ни понять их, ни принять, не унизив себя перед лицом того мира, в котором он впервые себя обрел. Он боялся и ненавидел проповедника, потому что проповедник советовал ему склониться и просить о милосердии, но, как бы ни нуждался он в милосердии, гордость никогда не допустит его до этого, никогда, покуда он жив, покуда светит солнце. А Джан? А Макс? Они советовали ему верить в самого себя. Однажды он уже попробовал последовать безоговорочно тому, что подсказывала ему его жизнь, не останавливаясь даже перед убийством. Он опорожнил сосуд, наполненный для него жизнью, и не встретил смысла, которого искал. Сейчас сосуд снова полон, и снова нужно его опорожнить. Но только не слепо на этот раз! Он чувствовал, что не может теперь сделать ни одного движения, повинуясь только внутреннему велению своих чувств; чувствовал, что теперь, для того чтобы действовать, ему нужен свет.
Постепенно его рыдания стихли - не потому, что он успокоился, но потому, что у него иссякли силы, - и он перевернулся на спину и стал смотреть в потолок. Он сознался, и теперь смерть вплотную придвинулась к нему. Как же ему встретить эту смерть на глазах у толпы белых, жаждущих смертью расквитаться с ним за то, что он бросил им в лицо всю обиду человека, у которого черпая кожа? Как может теперь он в смерти победить?
Он вздохнул, поднялся с пола, лег на койку и долго лежал так, не то бодрствуя, не то дремля. Потом дверь отворилась, четыре полисмена вошли и окружили койку, один тронул его за плечо.
- Вставай, малый.
Он сел и обвел их вопрошающим взглядом.
- Пойдешь опять к коронеру.
Они защелкнули наручники на его запястьях и повели его через коридор к дожидающемуся лифту. Дверцы захлопнулись, и он провалился вниз, в пространство, стоя между четырьмя рослыми молчаливыми людьми в синих мундирах. Лифт остановился, дверцы распахнулись, он увидел бушующую толпу и услышал шум голосов. Его повели по узкому проходу в толпе.
- А, сволочь!
- Смотри, какой черный!
- Убить его!
Сильный удар в висок сбил его с ног. Лица и голоса исчезли. В голове застучала боль, правая половина лица онемела. Он поднял локоть, заслоняясь, но его рывком заставили встать и идти дальше. Когда в глазах у него прояснилось, он увидел, что полисмены оттесняют от него худощавого белого мужчину. Крики слились в оглушительный рев. Впереди какой-то белый человек стучал по столу куском дерева, похожим на молоток.
- Тише! Или я всех, кроме свидетелей, удалю из зала!
Шум утих. Полисмен подтолкнул Биггера к деревянному креслу. От стены до стены простиралась сплошная масса белых лиц. Кругом с дубинками в руках стояли полисмены, краснолицые и суровые, расправив квадратные плечи, поблескивая серебряными бляхами на груди, зорко глядя по сторонам голубыми и серыми глазами. Справа от человека за столом, по трое в ряд, сидели в креслах шесть человек, держа на коленях пальто и шляпы. Биггер огляделся и увидел еще столик, на котором были сложены кучкой белые кости; рядом лежало его письмо, придавленное склянкой с чернилами. Посреди стола лежало еще несколько листов бумаги, скрепленных металлической скрепкой; это было его подписанное признание. Мистер Долтон, бледный, седой, тоже был здесь; а рядом с ним сидела миссис Долтон, прямая и неподвижная, с лицом, как всегда доверчиво приподнятым кверху и отклоненным вбок. Потом он увидел сундук, в который он с таким трудом втиснул тело Мэри, сундук, который он тащил по лестнице вниз и потом возил на вокзал. А еще, да, еще там было почерневшее лезвие топора и маленький круглый кусочек металла. Биггер почувствовал чью-то руку на своем плече и оглянулся; Макс улыбался ему:
- Ничего, Биггер, ничего. Говорить вам здесь не придется. И это все будет недолго.
Человек за столом опять постучал:
- Есть ли здесь кто-либо из родственников покойной, кто мог бы дать нам сведения о ее семье?
По залу прошел ропот. Какая-то женщина торопливо встала со своего места, подошла к миссис Долтон, взяла ее под руку, вывела вперед и усадила в кресло справа от человека за столом, лицом к тем шестерым. Это, верно, миссис Паттерсон, подумал Биггер, вспомнив компаньонку миссис Долтон, о которой говорила Пегги.
- Прошу вас поднять правую руку.
Хрупкая, восковая рука миссис Долтон нерешительно потянулась вверх. Человек за столом спросил миссис Долтон, обещает ли она в своих показаниях говорить правду, всю правду и одну только правду во имя господа бога, и миссис Долтон отвечала:
- Да, сэр, обещаю.
Биггер старался казаться равнодушным, чтобы публика не могла заметить в нем ни тени страха. Нервы у него были натянуты до предела; он внимательно вслушивался в слова слепой. Отвечая на вопросы, миссис Долтон рассказала, что ей пятьдесят три года, что она живет на бульваре Дрексель, 4605, что она бывшая школьная учительница и что она жена Генри Долтона и мать Мэри Долтон. Когда перешли к вопросам, непосредственно касавшимся Мэри, все в зале, не вставая с мест, подались вперед. Миссис Долтон сказала, что Мэри было двадцать три года, что она была не замужем; что ее жизнь застрахована на тридцать тысяч долларов, что она обладала недвижимым имуществом, оцениваемым примерно в четверть миллиона, и до дня своей смерти сохраняла полную платежеспособность. Голос миссис Долтон звучал слабо и напряженно, и, слушая ее, Биггер думал о том, насколько у него хватит сил. Лучше бы он тогда встал во весь свой рост под блуждающими лезвиями света и его изрешетили бы пулями. По крайней мере он отнял бы у них это развлечение, эту потеху, эту охотничью забаву.
- Миссис Долтон, - сказал человек за столом, - мне чрезвычайно неприятно беспокоить вас всеми этими вопросами. Но я - коронер и должен получить все необходимые сведения для того, чтобы установить личность убитой…
- Я вас слушаю, сэр, - прошептала миссис Долтон.
Осторожными движениями коронер взял с соседнего столика кусочек почерневшего металла; потом он повернулся лицом к миссис Долтон, шагнул к ее креслу и остановился. В зале было так тихо, что Биггер слышал скрип половиц под ногами коронера.
Подойдя к миссис Долтон вплотную, он бережно взял ее руку и сказал ей:
- Я кладу вам в руку металлический предмет, извлеченный полицией из кучи золы в котельной вашего дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115