— Тс-с-с.
Хлопнула входная дверь, на пороге показались Джино и Мария. Вид их подтверждал наихудшие опасения Косты. Джино глуповато улыбался, на щеках Марии играл румянец, глаза ее сияли.
— Эгей! — воскликнул Джино. — Как тут поживают мои старички?
Дженнифер сухо подставила ему щеку для поцелуя.
— Почему ты не позвонила? — холодно спросил Коста. — Мы волновались.
Мария почувствовала себя виноватой.
— Я оставила записку, дядя…
— Верно, — согласился Коста, — из которой следовало, что тебя не будет час-другой. Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?
— Я отвез ее в ресторан с морской кухней, — беззаботно заметил Джино. — Там великолепно готовят омаров.
— Да! — поддержала его Мария. — Было так здорово! — Она не сводила глаз с Джино и улыбалась. В ответ он тоже улыбнулся ей и подмигнул. Коста вздохнул.
— Давай быстро в постель, Мария. Мистеру Сантанджело и мне еще нужно будет поговорить о делах.
— Со мной все в порядке, — дерзко ответила ему Мария. — А еще мне позволено называть его просто Джино. Со своего места поднялась Дженнифер.
— Пойдем, дорогая. Попрощайся с мужчинами. Нам тоже нужно с тобой поговорить.
Мария нежно улыбнулась Джино.
— Спокойной ночи. И… спасибо тебе. Он усмехнулся.
— Мы неплохо провели время, а?
Глаза ее засветились внутренним светом.
— Очень хорошо.
Дождавшись, когда женщины выйдут из комнаты, Коста резко повернулся к Джино.
— Выпьешь?
Джино удобно расположился в кресле.
— Да. Бренди будет в самый раз.
Подойдя к бару, Коста без слов налил ароматную жидкость в высокий стакан. Протянул его другу.
— Что ты затеял, приятель?
— М-м?
Коста уже с трудом сдерживал себя.
— Не нужно играть со мной в прятки. Я знаю тебя слишком долго и слишком хорошо. Чего ты домогаешься, а? Хочешь потрахаться?
Не часто от Косты можно было услышать такое. Когда он злился, то голос его начинал дрожать, а глаза превращались в две узкие щелочки.
— Я повез малышку посмотреть дом, который рассчитываю купить. Потом мы поехали ужинать. В чем дело? Звучало это не очень убедительно.
— Почему Мария?
— Почему Мария — что?
— Почему ты выбрал именно ее?
Джино покачал в пальцах бокал с коньяком.
— Послушай, я никак не возьму в толк, о чем это ты говоришь.
— Я говорю о том, что видят мои глаза. Она — моя племянница, дочь Леоноры, помимо всего прочего.
— Да? — Джино начал выходить из себя. — Та самая, что родилась то ли в сентябре, то ли в декабре? Косту этот вопрос ничуть не смутил.
— Ничего бы хорошего не вышло, если бы я тогда сказал тебе правду.
— Совершенно верно. — Джино зевнул и решил сменить тему. — У вас не найдется здесь свободной постели? Мне что-то не хочется сейчас ехать в город.
— Я был бы тебе признателен, если бы ты все же уехал. Усилиями Косты прекрасный день шел насмарку.
— Почему?
— Потому что Леонора дала мне недвусмысленные инструкции относительно того, чтобы ее дочь никоим образом не повстречалась с тобой. Сегодня уже ничего не поделаешь, но…
— Долбал я твою Леонору! — взорвался Джино.
— Послушай, возьми же себя в руки. — Коста расхаживал по комнате, удивляясь, как это он оказался в такой дурацкой ситуации. — Какая тебе-то разница — увидишь ты ее когда-нибудь или нет?
Джино поднес бокал к губам, осушил его до последней капли. Пожал плечами.
— Ты прав. И в самом деле — какая?
Коста испытал облегчение.
Джино поставил бокал на стол, глядя на Косту долгим, тяжелым взглядом.
— До встречи, дружище.
— До завтра. Ты ведь будешь у себя в офисе, так?
— Я могу отправиться на побережье — проведать, чем там занят Парнишка.
Коста нервно барабанил пальцами по поверхности стола. Он сказал все, что должен был сказать, теперь ему хотелось, чтобы они расстались друзьями.
— Нагрянуть без предупреждения, а?
— Да. А потом, мне кажется, что лучше уж отойти в сторону. Дженнифер планирует некое мероприятие, так лучше, если меня поблизости не будет.
— Мне очень жаль, но Леонора считает…
— Что там эта сучка считает? — Джино повысил голос. — Что ее драгоценная дочка пустится в моем присутствии во все тяжкие? Что я — дрянной мальчишка? Ну так скажи ей от моего имени, скажи, что она смердит — я ясно выразился? Смердит.
Коста молча кивнул.
Джино вышел из дома.
На этот раз он остановился не на вилле у Джейка. Он снял для себя огромный особняк в Бель Эйр, принадлежавший некогда теперь уже всеми забытой звезде немого кино.
Он вселился в особняк вместе со своими телохранителями и развлекался тем, что заставлял маршировать перед собой целые когорты стройных и подтянутых девиц. Все они выглядели безупречно, но очень скучно. Каждая мечтала о том, чтобы начать сниматься в кино. Дожидаясь претворения мечты в жизнь, они время от времени заваливались в кровать к тому, кто, по их мнению, мог хоть чем-то им в этом помочь.
Он съездил в Лас-Вегас и посмотрел, как идут дела на строительстве «Миража». Дела шли ходко. Придраться было не к чему.
Приехавшая к нему Пиппа Санчес бесшумной походкой расхаживала по особняку, подобно дикой, смертельно опасной кошке. Держа свое слово, она в подробностях рассказывала Джино детали частной жизни Парнишки. До сих пор все шло нормально. Джейк не воровал. Пока.
В конце дня Пиппа сбросила в спальне Джино белоснежное платье и с акробатической ловкостью предалась утехам любви.
Джино стало интересно, знает ли Парнишка, на какие штуки она способна? Он надеялся, что да.
— Тебе стоило бы заняться фильмами, — как бы между прочим заметила Пиппа. — Денег у тебя хватит. Чего ты ждешь?
Идея неплоха.
— Подыщи мне сценарий. Если он придется мне по вкусу — не откажусь.
Впервые за время их знакомства он увидел на ее лице улыбку. Почему она улыбнулась? Он что, предложил ей роль?
Пятнадцатого сентября Джино связался по телефону с одной из своих нью-йоркских секретарш, велел ей отправиться к Тиффани и купить самый большой аквамарин в оправе из золота с бриллиантами. Продиктовал он и текст поздравления. «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ. ОН НИКОГДА НЕ ЗАТМИТ БЛЕСК ТВОИХ ГЛАЗ».
Раскрыв сафьяновый футляр и прочитав записку, Мария расплакалась. Нового в этом ничего не было — после отъезда Джино она плакала каждый день.
Сидя около бассейна, Джино размышлял о девушке, которой исполнился сегодня двадцать один год. Он вспоминал ее лицо, ее кожу, глаза, ее тело и исходивший от него аромат.
В шесть часов вечера он поднялся на борт самолета, летевшего по маршруту Лос-Анджелес — Нью-Йорк.
Вопрос, правильно он поступает или нет, нимало не интересовал его. Как не интересовало и то, что у Леоноры может начаться истерика, а Коста никогда больше, возможно, не заговорит с ним.
Джино знал, что ему необходимо, и был исполнен решимости добиться своего.
КЭРРИ. 1943
Кэрри плакала несколько дней — пока слезы не кончились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130