И тебя это устраивает?
Кэрри изучала узоры ковра.
— Думаю, да, сэр.
— Что с тобой, Кэрри? У тебя нет никакого честолюбия?
Кэрри была поражена. С нею разговаривали, как с личностью.
— У меня есть честолюбие, сэр, — она едва заметно вздрогнула, — но не так-то просто найти другую работу. Он смотрел на нее какое-то время, а потом сказал:
— По-видимому, ты права. Но ведь ты очень красива. Тебе следовало бы больше интересоваться собственной жизнью.
Кэрри пожала плечами.
— Я знаю…
В задумчивости он не спускал с нее глаз; внезапно, поддавшись какому-то импульсу, поднялся из кресла, подошел к ней, протянул карточку.
— Придешь в театр Шуберта. Завтра, в десять утра. Может, найдется место в хоре. — Суровый взгляд. — Не хочешь же ты на всю жизнь остаться прислугой, а?
Она покачала головой.
— С Бекерами я улажу все сам. Не беспокойся, — Бернард позвонил в колокольчик, и швейцар вошел немедленно. — Роджер, проводите Кэрри вниз.
Она не помнила, как выходила из кабинета.
Бернард смотрел ей вслед. Происшедшее удивило его не меньше, чем ее. Ему захотелось увидеть девушку лишь для того, чтобы отделаться от торчащей в памяти занозы. Но позже, когда она уже сидела напротив него в кабинете, какое-то странное чувство охватило его. Кэрри излучала такую чувственность, что требовалось усилие воли, чтобы не поддаться ей. Почему бы не дать ей шанс в жизни?
Закурив сигарету, Бернард пустил в потолок несколько колец. Что-то внутри него не давало покоя… Где-то он уже видел ее, и не тогда, когда она здесь работала.
Он попытался заставить себя вспомнить, но ничего не вышло. Ладно, со временем всплывет само. Нужно только не спешить, и все встанет на свои места.
Режиссер ковырял в зубах картонной спичкой.
— Где ты нашел ее?
— Она работает в доме моих друзей, — уклончиво ответил Бернард.
— Выглядит она очень неплохо.
Они обменивались репликами, сидя в полумраке оркестровой ямы. Кэрри стояла на сцене, ослепленная светом прожекторов, взволнованная, мокрая от пота, одетая во взятое напрокат трико.
— Что ты хочешь, чтобы я сыграл, милочка? — обратился к ней с вопросом пианист.
— Не знаю, — выдавила она из себя.
— Хочешь сначала станцевать или будешь петь?
— Э-э… танцевать…
— Как насчет «Пенни сыплются с неба»?
— Как насчет чего-нибудь повеселее?
— Ну наконец-то ты заговорила по-человечески! Он энергично ударил по клавишам, и по залу поплыла ритмичная музыка, настоящий нью-орлеанский джаз, «Жестокая Ханна». Кэрри начала танец.
— Боже мой! — воскликнул режиссер. — Да это же настоящий стриптиз!
Бернард, сидевший рядом, выпрямился и застыл от удивления.
Это и в самом деле был стриптиз.
Раут у Клементины Дьюк.
Уэстчестер, 1928 год.
Он так и знал, что вспомнит — со временем.
ДЖИНО. 1937
Сидя за рулем своего черного «кадиллака», Джино нервничал. Синди на соседнем сиденье, подобрав под себя ноги, повернула к нему голову.
— Что с тобой? Ты выпил, что ли?
— Какого черта?
— Ты ведешь машину, как сумасшедший.
— Долбаный сенатор. Думает, что он большая шишка. Меня еще никто не заставлял плясать под свою дудку.
— А кто говорит, что ты пляшешь?
Бросив быстрый взгляд на жену, Джино подумал о том, стоит ли ей рассказать все. Нет. С чего это он будет откровенничать о том, как его унизили, о том, как сенатор обошелся с ним — как с каким-то дешевым наемным убийцей? Будучи в полной уверенности, что Джино ответит: конечно, с радостью, только скажите кого, где и когда. Какая насмешка!
— Ладно, ничего.
— Конечно, ничего. Поэтому-то мы и рвем оттуда когти, как двое преступников. Твоей бы девушке это наверняка не понравилось.
— Она не моя девушка. Я говорил тебе об этом сотни раз.
— Ну да. — Синди зевнула. — И прическу ей делает вовсе не Джин Харлоу.
Остаток пути они проделали в молчании. На себя Джино был зол не меньше, чем на всех остальных. Ведь он так и не сказал «нет». Выслушав Освальда, он пообещал:
— Я могу устроить так, чтобы это было сделано. На что сенатор ответил:
— Ты сам должен сделать это. Об этом никто не будет знать. Дерьмо. Он сидел перед ним, как мальчик, он позволил этому педику обращаться с собой, как с ничтожеством. В конце концов Джино — бизнесмен, а не громила, зарабатывающий на жизнь пистолетом. И все же он сидел там и слушал, как Освальд излагает детали. Шантаж, естественно. На почве его сексуальных привязанностей. Долгая история.
Собственно говоря, сенатор Дьюк не сказал, что если Джино откажется, то будет уничтожен, но и непроизнесенные, эти слова, казалось, висели в воздухе.
Мог ли Джино выполнить просьбу сенатора? По-видимому. Возможности у него были. Конечно, подумав, решил Джино, глупо было с его стороны давать Освальду излишнюю информацию об этих своих возможностях. Но с другой стороны, как можно не давать? Сенатор управлял большинством компаний, которыми владел Джино, его юристы заправляли всей документацией. Его брокеры занимались помещением капитала. Единственное, чего мистер Дьюк не знал, — это набитые деньгами сейфы чуть ли не в каждом городском банке.
Так что же делать? Отправить на тот свет вздумавшего заняться шантажом одного из партнеров Освальда? Но это значит дать сенатору еще большую власть над собой.
Или рискнуть и выбросить все из головы?
Джино находился в тупике.
Отвратительная неделя.
Но положение дел стало еще хуже.
Буквально на следующий день трое из его сборщиков денег подверглись нападению прямо на улице. Двое избиты, третий застрелен насмерть. Еще пятнадцать тысяч утекли в канализацию. Парнишка не терял времени даром.
Джино не пришлось долго раздумывать над решением. С Джейком все ясно. Поджарить его яйца — это одно. Позволить ему делать из Джино дурака — совсем другое.
В полдень ему позвонил Освальд.
— Так ты согласен? — услышал Джино в трубке его шепот.
— Да. Не беспокойтесь, все будет сделано.
Он справится с проблемой по-своему.
После того как Джино отпустил Реда и Косого Сэма по домам спать, он вывел из расположенного в подвале клуба гаража старенький «форд» и отправился по адресу, полученному от сенатора. Мотор работал безотказно. Так и должно быть — примерно раз в месяц Джино с удовольствием любил сам тряхнуть стариной.
В адресе значилась Гринвич-Вилледж. Задворки. Оставив машину за квартал от нужного дома, Джино пошел дальше пешком. Внимательно изучил фамилии жильцов на доске со звонками. «З.Кинкайд, второй этаж».
Было два часа ночи, однако дом сотрясался от раскатистой лавины джаза.
Джино постучал. Дверь открылась немедленно, как будто молодой чернокожий ждал за нею его прихода.
Распахнув ее еще шире ударом ноги, Джино вошел в квартиру.
Не проронив ни звука, чернокожий испуганно забился в угол. Жесткие курчавые волосы в диком беспорядке, взгляд наркомана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Кэрри изучала узоры ковра.
— Думаю, да, сэр.
— Что с тобой, Кэрри? У тебя нет никакого честолюбия?
Кэрри была поражена. С нею разговаривали, как с личностью.
— У меня есть честолюбие, сэр, — она едва заметно вздрогнула, — но не так-то просто найти другую работу. Он смотрел на нее какое-то время, а потом сказал:
— По-видимому, ты права. Но ведь ты очень красива. Тебе следовало бы больше интересоваться собственной жизнью.
Кэрри пожала плечами.
— Я знаю…
В задумчивости он не спускал с нее глаз; внезапно, поддавшись какому-то импульсу, поднялся из кресла, подошел к ней, протянул карточку.
— Придешь в театр Шуберта. Завтра, в десять утра. Может, найдется место в хоре. — Суровый взгляд. — Не хочешь же ты на всю жизнь остаться прислугой, а?
Она покачала головой.
— С Бекерами я улажу все сам. Не беспокойся, — Бернард позвонил в колокольчик, и швейцар вошел немедленно. — Роджер, проводите Кэрри вниз.
Она не помнила, как выходила из кабинета.
Бернард смотрел ей вслед. Происшедшее удивило его не меньше, чем ее. Ему захотелось увидеть девушку лишь для того, чтобы отделаться от торчащей в памяти занозы. Но позже, когда она уже сидела напротив него в кабинете, какое-то странное чувство охватило его. Кэрри излучала такую чувственность, что требовалось усилие воли, чтобы не поддаться ей. Почему бы не дать ей шанс в жизни?
Закурив сигарету, Бернард пустил в потолок несколько колец. Что-то внутри него не давало покоя… Где-то он уже видел ее, и не тогда, когда она здесь работала.
Он попытался заставить себя вспомнить, но ничего не вышло. Ладно, со временем всплывет само. Нужно только не спешить, и все встанет на свои места.
Режиссер ковырял в зубах картонной спичкой.
— Где ты нашел ее?
— Она работает в доме моих друзей, — уклончиво ответил Бернард.
— Выглядит она очень неплохо.
Они обменивались репликами, сидя в полумраке оркестровой ямы. Кэрри стояла на сцене, ослепленная светом прожекторов, взволнованная, мокрая от пота, одетая во взятое напрокат трико.
— Что ты хочешь, чтобы я сыграл, милочка? — обратился к ней с вопросом пианист.
— Не знаю, — выдавила она из себя.
— Хочешь сначала станцевать или будешь петь?
— Э-э… танцевать…
— Как насчет «Пенни сыплются с неба»?
— Как насчет чего-нибудь повеселее?
— Ну наконец-то ты заговорила по-человечески! Он энергично ударил по клавишам, и по залу поплыла ритмичная музыка, настоящий нью-орлеанский джаз, «Жестокая Ханна». Кэрри начала танец.
— Боже мой! — воскликнул режиссер. — Да это же настоящий стриптиз!
Бернард, сидевший рядом, выпрямился и застыл от удивления.
Это и в самом деле был стриптиз.
Раут у Клементины Дьюк.
Уэстчестер, 1928 год.
Он так и знал, что вспомнит — со временем.
ДЖИНО. 1937
Сидя за рулем своего черного «кадиллака», Джино нервничал. Синди на соседнем сиденье, подобрав под себя ноги, повернула к нему голову.
— Что с тобой? Ты выпил, что ли?
— Какого черта?
— Ты ведешь машину, как сумасшедший.
— Долбаный сенатор. Думает, что он большая шишка. Меня еще никто не заставлял плясать под свою дудку.
— А кто говорит, что ты пляшешь?
Бросив быстрый взгляд на жену, Джино подумал о том, стоит ли ей рассказать все. Нет. С чего это он будет откровенничать о том, как его унизили, о том, как сенатор обошелся с ним — как с каким-то дешевым наемным убийцей? Будучи в полной уверенности, что Джино ответит: конечно, с радостью, только скажите кого, где и когда. Какая насмешка!
— Ладно, ничего.
— Конечно, ничего. Поэтому-то мы и рвем оттуда когти, как двое преступников. Твоей бы девушке это наверняка не понравилось.
— Она не моя девушка. Я говорил тебе об этом сотни раз.
— Ну да. — Синди зевнула. — И прическу ей делает вовсе не Джин Харлоу.
Остаток пути они проделали в молчании. На себя Джино был зол не меньше, чем на всех остальных. Ведь он так и не сказал «нет». Выслушав Освальда, он пообещал:
— Я могу устроить так, чтобы это было сделано. На что сенатор ответил:
— Ты сам должен сделать это. Об этом никто не будет знать. Дерьмо. Он сидел перед ним, как мальчик, он позволил этому педику обращаться с собой, как с ничтожеством. В конце концов Джино — бизнесмен, а не громила, зарабатывающий на жизнь пистолетом. И все же он сидел там и слушал, как Освальд излагает детали. Шантаж, естественно. На почве его сексуальных привязанностей. Долгая история.
Собственно говоря, сенатор Дьюк не сказал, что если Джино откажется, то будет уничтожен, но и непроизнесенные, эти слова, казалось, висели в воздухе.
Мог ли Джино выполнить просьбу сенатора? По-видимому. Возможности у него были. Конечно, подумав, решил Джино, глупо было с его стороны давать Освальду излишнюю информацию об этих своих возможностях. Но с другой стороны, как можно не давать? Сенатор управлял большинством компаний, которыми владел Джино, его юристы заправляли всей документацией. Его брокеры занимались помещением капитала. Единственное, чего мистер Дьюк не знал, — это набитые деньгами сейфы чуть ли не в каждом городском банке.
Так что же делать? Отправить на тот свет вздумавшего заняться шантажом одного из партнеров Освальда? Но это значит дать сенатору еще большую власть над собой.
Или рискнуть и выбросить все из головы?
Джино находился в тупике.
Отвратительная неделя.
Но положение дел стало еще хуже.
Буквально на следующий день трое из его сборщиков денег подверглись нападению прямо на улице. Двое избиты, третий застрелен насмерть. Еще пятнадцать тысяч утекли в канализацию. Парнишка не терял времени даром.
Джино не пришлось долго раздумывать над решением. С Джейком все ясно. Поджарить его яйца — это одно. Позволить ему делать из Джино дурака — совсем другое.
В полдень ему позвонил Освальд.
— Так ты согласен? — услышал Джино в трубке его шепот.
— Да. Не беспокойтесь, все будет сделано.
Он справится с проблемой по-своему.
После того как Джино отпустил Реда и Косого Сэма по домам спать, он вывел из расположенного в подвале клуба гаража старенький «форд» и отправился по адресу, полученному от сенатора. Мотор работал безотказно. Так и должно быть — примерно раз в месяц Джино с удовольствием любил сам тряхнуть стариной.
В адресе значилась Гринвич-Вилледж. Задворки. Оставив машину за квартал от нужного дома, Джино пошел дальше пешком. Внимательно изучил фамилии жильцов на доске со звонками. «З.Кинкайд, второй этаж».
Было два часа ночи, однако дом сотрясался от раскатистой лавины джаза.
Джино постучал. Дверь открылась немедленно, как будто молодой чернокожий ждал за нею его прихода.
Распахнув ее еще шире ударом ноги, Джино вошел в квартиру.
Не проронив ни звука, чернокожий испуганно забился в угол. Жесткие курчавые волосы в диком беспорядке, взгляд наркомана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130