Отодвинув женщину в сторону, Джино прошел в квартиру.
— Черта с два.
По полу ползал обделавшийся младенец. На набитом старьем диване спал Джэкоб. Джино разбудил его пинком.
— Какого… — Просыпаясь, Джэкоб сел в постели.
— Нужно поговорить. Давай-ка лучше выйдем. Джэкоб бросил быстрый взгляд на мать. Та отвела глаза. Ее не обманешь Сын пошел в отца: от него тоже ничего, кроме неприятностей.
Джэкоб хмуро посмотрел на Джино.
— Ас чего ты взял, что мне хочется с тобой разговаривать?
Глаза Джино недобро сузились.
— Потому что я так сказал, шпана. Двигай.
Через час он вернулся к постели мистера Пуласки.
— Вот они. — На ладони его лежали золотые часы. Вперед вытянулись две дрожащие, покрытые старческими пятнами, с изуродованными венами руки.
— Ты славный мальчик, Джино, — слабым, дрожащим голосом проговорил старик. — Ты меня понимаешь.
Да. Он понимал. Только история, рассказанная Джэкобом Коэном, несколько отличалась от той, что поведал мистер Пуласки. Мальчишка настаивал, что старик уже несколько месяцев при каждой встрече подмигивал его двенадцатилетней сестренке.
— Она не обращала на это особого внимания, думала, что он немножко чокнутый, а тут позавчера днем, я клянусь тебе, днем, он подкрался к ней сзади на улице, расстегнул штаны и обоссал все ее единственное платье. Так должен же был я проучить этого вонючего извращенца?!
Трахнуться можно, правда? Джино проверил услышанное и убедился в том, что Джэкоб ничего не выдумал. Оказывается, единственным в округе, кто ничего не знал о таких причудах старика, был сам Джино.
В такой ситуации наказывать мальчишек оказывалось не за что. Джино ограничился легкой оплеухой и забрал часы.
— Может, теперь мне заняться твоим письмом? — слабым голосом спросил мистер Пуласки.
— А вы сможете? — с тревогой задал вопрос Джино. — На этот раз оно будет длинным. Я хочу, чтобы она приехала сюда. Мы собираемся пожениться. Это письмо должно быть настоящим шедевром. Вы сможете?
— Конечно, Джино, — с заметным торжеством в голосе ответил старик. — Это станет самым романтическим письмом, которое мы с тобой сочиним вместе.
Так и будет. Неужели есть такой закон, в котором бы говорилось, что старым кобелям запрещается писать любовные письма?
КЭРРИ. 1928
Белый Джек был человеком уклончивым. У него имелась дурацкая привычка на многие вопросы но отвечать, а тянуть горестно свое «де-е-е-рьмо» так, будто это объясняло все на свете.
Кэрри не могла на него долго сердиться. Он был ее единственным в мире достоянием. Он был ее мужчиной. И если Джек решил отправить ее на работу, даже не посоветовавшись предварительно с нею, — что ж, это вполне в его духе. Зато никто не смог бы упрекнуть его в скупости. После их ухода от мадам Мэй он вечно платил за них троих, в том числе и за Люсиль, и ни разу не пожаловался на это.
Похоже, обстоятельства теперь складывались так, что им нужны деньги, и было бы только справедливо, если она сама и Люсиль помогли бы их заработать тем единственным способом, который им доступен. Во всяком случае, совершенно ясно, что все это он не запланировал с самого начала.
Его отношение к Кэрри ничуть не изменилось. Когда было настроение. Белый Джек по-прежнему щедро одаривал ее своей любовью. Тем не менее, если ему вдруг приспичивало забраться на Корри сразу после того, как она отпустила очередного клиента, удовольствия такая любовь не приносила. По правде говоря, ей приходилось делать усилия, чтобы издавать так нравящиеся ему вздохи и стоны. Кэрри лишь притворялась, что получает удовольствие, на самом же деле ее разбивала усталость, между ног ощущалась боль, спина ныла, и оставалось единственное желание — заснуть.
— Что с тобой происходит, женщина? — раздраженно спросил он ее однажды. — Ты же всегда была самой яростной в постельных утехах. А теперь мне все чаще приходится довольствоваться твоей холодной попкой.
— Я просто сработалась, — ответила ему Кэрри. — Сейчас у меня клиентов больше, чем было там, — у мадам Мэй, а денег — меньше. Мне казалось, что мы заведем свой собственный дом, наладим дело.
— Для того чтобы организовать свое заведение, нужна целая куча денег. Не моя вина в том, что эта сучка Мэй сняла со счета все до цента еще до того, как я успел получить свою долю.
— Я этого не знала! — воскликнула удивленная Кэрри.
— Ну вот видишь, — с торжеством сказал Джек, — я же не беспокою тебя своими проблемами, почему асе ты докучаешь мне своими? — Он поднялся с постели, потянулся. — Может, выбраться в город?
Она вздохнула. В город Кэрри отправилась бы с радостью — подальше от этой маленькой снятой им квартирки, но вот-вот должен был прийти ее клиент, а постоянными посетителями нужно дорожить.
— Я не могу, а ты поезжай.
— Да. Мне нужно проветриться. Попробую подыскать третью, чтобы вам с Люсиль стало полегче. — Он свернул в трубочку двадцатидолларовую купюру, оставленную последним клиентом на столе. — Как насчет рослой платиновой блондинки? Насчет того, чтобы вы попробовали сотворить что-нибудь этакое втроем, а? Если бы у вас вышло нечто вроде шоу, мы и в самом деле купались бы в деньгах.
— Шоу? — Кэрри никак не могла понять, о чем это он говорит.
— Шоу, детка, это когда вы втроем будете ласкать друг дружку. Да и сама должна знать, ты тысячу раз занималась этим на острове.
Кэрри окаменела.
— Этого я делать не буду.
В его голосе не слышалось и намека на желание оскорбить — только дружеское расположение.
— Ты же шлюха, женщина. Ты будешь делать все. Кэрри следила за тем, как он одевается. Ушел. Улегшись на живот, она плакала до тех пор, пока не кончились слезы.
Она не слышала, как в комнату вошла Люсиль, и осознала ее присутствие только тогда, когда почувствовала у себя на спине ее нежную легкую руку.
— А ты думала, что он сказочный принц, милая моя? — спросила Люсиль с жалостью в голосе. — Он — сутенер, а мы — его женщины. Мы все стоим друг друга, так что нет нужды обижаться на него. Если уж тебе так хочется поплакать, попытайся себе представить, что это значит — быть такой, как я.
Кэрри села, уставившись Люсиль в глаза.
— Как ты не понимаешь, — голос ее дрожал. — Ты всегда была такой. У меня же жизнь могла стать совсем другой, меня превратил в проститутку мой родной дядя. Он держал меня в комнате взаперти и одного за другим посылал ко мне мужчин, а в соседней комнате сидела моя бабка и собирала деньги. Мне было тогда тринадцать. Теперь для меня не осталось ничего другого.
Люсиль заморгала.
— Мне исполнилось шесть лет, когда отец вдруг как-то понял, что больше я расти не буду. И он продал меня в театр лилипутов, который как раз приехал на гастроли в наш город, а к одиннадцати я уже спала с каждым карликом из труппы. В шестнадцать меня нашел Джек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130