При одном упоминании ее имени тетя Джен бледнела.
— Джино очень любил ее, — проговорил Коста и, как бы вдруг осознав, что слишком увлекся, смолк.
— Дядя Коста, — бесхитростным голосом сказала Лаки, — помнишь разговор перед самым отъездом отца? Коста кивнул.
— Ты еще предупредил меня, что нужно будет подписать какие-то бумаги, ты говорил, что объяснять их суть — слишком долгое дело, потребуется не меньше недели.
Он вновь утвердительно наклонил голову.
— Так вот, у меня есть целая неделя, и я была бы признательна, если бы ты наконец эту суть мне объяснил.
Как он мог отказаться? Ведь сейчас перед ним сидит уже не та дикая и непокорная Лаки, что прежде. Теперь она превратилась в обворожительную женщину, испытывающую неподдельный интерес к делам.
День за днем Лаки ходила к нему в офис, и Коста начал — сперва с неохотой, поскольку считал, что интерес этот угаснет, — объяснять ей принципы деятельности различных компаний.
— Естественно, ты считаешься главой всего бизнеса лишь номинально. Никто и не предполагает, что от тебя потребуется фактическое участие в управлении.
Бот как? Это он так думает.
— Я буду посылать тебе документы на подпись. Впредь ты можешь быть уверена в том, что подписываешь только то, что проверено и одобрено мною лично.
Лаки с пониманием кивнула. Она впитывала в себя информацию, как губка.
Из Вашингтона позвонил раздраженный Крейвен.
— Когда ты собираешься домой?
— Я не собираюсь домой, — холодно ответила Лаки. — Наш брак кончился. Распорядись, пожалуйста, чтобы мои вещи упаковали и выслали сюда.
Больше всего Крейвена огорчал не предстоящий развод, а то, что скажет по этому поводу его отец.
Звонок от Петера Ричмонда раздался на следующий же день. Голосом плохого политика Петер проговорил в трубку:
— Лаки! О чем ты думаешь? Приезжай, мы должны все обсудить.
— Обсуждать абсолютно нечего.
— Если ты не приедешь, — я сам прилечу к тебе.
— Отлично.
О своих планах она никому не сказала ни слова. Ее развод был только ее делом. Коста постоянно спрашивал, не пора ли ей возвращаться в Вашингтон, на что Лаки только качала головой, бормоча себе под нос: «К чему спешить».
С Петером она по телефону договорилась встретиться за ужином. До этого все вечера Лаки ужинала в компании Косты, набираясь у пего опыта и учась, так что, когда она сообщила ему, что этот вечор у псе занят, Коста огорчился.
— Я хотел повести тебя в совершенно особое место, — жалобно сказал он.
— Завтра, дядя Коста, обещаю тебе.
— Но столик-то я заказал на сегодня, — начал сдаваться он.
— Где?
— Это секрет.
— Ну завтра, ладно?
— Ладно.
Костюм Петера Ричмонда был как бы предназначен для общения с народом: обычный спортивный пиджак, рубашка с расстегнутым воротом, прямые, хорошо сидящие брюки. Проходя по залу ресторана в отеле «Шерри Незерлэпд», он налево и направо улыбался, приветственно помахивал рукой, кивал головой, словом, вел себя так, будто вокруг находились члены одной дружной, счастливой семьи.
Сидевшая за столиком и наблюдавшая за этим действом Лаки вдруг почувствовала приступ сильнейшего отвращения. Дома Петер представлял собой мини-тирана: дети боялись отца без памяти. И только неустрашимая Бетти не обращала па мужа никакого внимания. Па публике Петер становился Мистером Обаяние, дома — Мистером Ничтожество.
— Привет, Петер, — ядовито воскликнула Лаки — А ты опоздал.
— Неужели? — На загорелом лице его было написано мальчишеское удивление. — Мне очень неудобно. Надеюсь, ты заказала чего-нибудь выпить?
Видимо, у этого мерина глаза на заднице, если он не видит литровой бутылки водки, стоящей прямо перед ним.
Петер уселся, жестом подозвал к себе официанта с картой вин и потребовал себе шпритцер — коктейль из белого вина с содовой.
— Так-так, — произнес он, откидываясь на спинку кресла и изучающе глядя на Лаки. — Значит, птичка хочет улететь.
— Начать нужно с того, — ровным голосом ответила Лаки, — что птичка никогда и не хотела быть пойманной.
— Ты, наверное, шутишь, дорогая. Любая птичка будет рада оказаться в семействе Ричмондов.
— Петер, тебе когда-нибудь говорили, что ты просто мешок с дерьмом?
Он опешил, но лишь на мгновение. В течение четырех лет они и двумя словами не обменялись. Теперь же, смотрите-ка, она открыла рот.
— Ты — точная копия своего отца, — холодно проговорил Петер.
— Да. Думаю, что так оно и есть. Только отец никогда не позволил бы загнать себя в угол нелепой женитьбой. Вижу, мне придется обзавестись яйцами — такими же, как у моего бедного старого папочки.
— Боже! Как ты вульгарна!
— Зато ты безупречен. Весь Вашингтон знает, что ты готов трахаться с любой встречной.
— Ты не можешь развестись с Крейвеном, — звенящим от напряжения голосом сказал Петер.
— Не могу?
— Нет. Это невозможно. У меня договоренность с твоим отцом. Только с его разрешением разрешу и я.
— Да ты и вправду полон дерьма. Мне почти двадцать один, ты, дырка от задницы. Я смогу делать что захочу.
— Настоящая леди.
— А ты — настоящее ничтожество. Официант принес шпритцер и, ставя бокал на стол, с почтением приветствовал Петера:
— Рад видеть вас в нашем городе, сенатор!
На лицо Петера моментально вернулась улыбка.
— Да, у вас здесь неплохо!
— Вы уже решили, что будете заказывать, сенатор?
— Пожалуй.
— Мэтр займется вами сию минуту. От скуки Лаки опустила указательный палец в бокал с водкой, стала помешивать кубики льда.
— Чем Джино тебя шантажировал? — с любопытством спросила она.
— Не понимаю, о чем ты говоришь, — натянуто произнес Петер.
С меню в руке подошел метрдотель. Лаки и сенатор заказали каждый свое.
— Я предложил бы дождаться дня, когда твой отец вернется и мы сможем сесть вместе, чтобы обсудить вопрос о разводе так, как принято в цивилизованном обществе. В конце концов, если это именно то, чего ты сама хочешь, я не вижу, как он сможет воспротивиться этому. Я бы, откровенно говоря, вздохнул с облегчением.
— Накось, выкуси! Джино еще не скоро вернется, так что готовься. Я развожусь с Крейвеном, и мне наплевать на то, что станут об этом говорить. В том числе и ты.
Сидя за рулем черного «линкольна», неторопливо продвигавшегося по нью-йоркским улицам, Коста с гордостью в голосе проговорил:
— Мы едем к Риккадди. Лаки свела брови.
— Риккадди? Впервые слышу. Где это? Коста уже познакомил ее с лучшими нью-йоркскими ресторанами, и Лаки наслаждалась каждым мгновением этого волнующего процесса. Так приятно находиться в обществе мужчины, относящегося к тебе с трогательно-старомодной учтивостью. Эту, ставшую уже антикварной, галантность Лаки больше всего любила в дяде Косте.
— Риккадди — это замечательный итальянский ресторанчик. Я хожу туда более двадцати лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Джино очень любил ее, — проговорил Коста и, как бы вдруг осознав, что слишком увлекся, смолк.
— Дядя Коста, — бесхитростным голосом сказала Лаки, — помнишь разговор перед самым отъездом отца? Коста кивнул.
— Ты еще предупредил меня, что нужно будет подписать какие-то бумаги, ты говорил, что объяснять их суть — слишком долгое дело, потребуется не меньше недели.
Он вновь утвердительно наклонил голову.
— Так вот, у меня есть целая неделя, и я была бы признательна, если бы ты наконец эту суть мне объяснил.
Как он мог отказаться? Ведь сейчас перед ним сидит уже не та дикая и непокорная Лаки, что прежде. Теперь она превратилась в обворожительную женщину, испытывающую неподдельный интерес к делам.
День за днем Лаки ходила к нему в офис, и Коста начал — сперва с неохотой, поскольку считал, что интерес этот угаснет, — объяснять ей принципы деятельности различных компаний.
— Естественно, ты считаешься главой всего бизнеса лишь номинально. Никто и не предполагает, что от тебя потребуется фактическое участие в управлении.
Бот как? Это он так думает.
— Я буду посылать тебе документы на подпись. Впредь ты можешь быть уверена в том, что подписываешь только то, что проверено и одобрено мною лично.
Лаки с пониманием кивнула. Она впитывала в себя информацию, как губка.
Из Вашингтона позвонил раздраженный Крейвен.
— Когда ты собираешься домой?
— Я не собираюсь домой, — холодно ответила Лаки. — Наш брак кончился. Распорядись, пожалуйста, чтобы мои вещи упаковали и выслали сюда.
Больше всего Крейвена огорчал не предстоящий развод, а то, что скажет по этому поводу его отец.
Звонок от Петера Ричмонда раздался на следующий же день. Голосом плохого политика Петер проговорил в трубку:
— Лаки! О чем ты думаешь? Приезжай, мы должны все обсудить.
— Обсуждать абсолютно нечего.
— Если ты не приедешь, — я сам прилечу к тебе.
— Отлично.
О своих планах она никому не сказала ни слова. Ее развод был только ее делом. Коста постоянно спрашивал, не пора ли ей возвращаться в Вашингтон, на что Лаки только качала головой, бормоча себе под нос: «К чему спешить».
С Петером она по телефону договорилась встретиться за ужином. До этого все вечера Лаки ужинала в компании Косты, набираясь у пего опыта и учась, так что, когда она сообщила ему, что этот вечор у псе занят, Коста огорчился.
— Я хотел повести тебя в совершенно особое место, — жалобно сказал он.
— Завтра, дядя Коста, обещаю тебе.
— Но столик-то я заказал на сегодня, — начал сдаваться он.
— Где?
— Это секрет.
— Ну завтра, ладно?
— Ладно.
Костюм Петера Ричмонда был как бы предназначен для общения с народом: обычный спортивный пиджак, рубашка с расстегнутым воротом, прямые, хорошо сидящие брюки. Проходя по залу ресторана в отеле «Шерри Незерлэпд», он налево и направо улыбался, приветственно помахивал рукой, кивал головой, словом, вел себя так, будто вокруг находились члены одной дружной, счастливой семьи.
Сидевшая за столиком и наблюдавшая за этим действом Лаки вдруг почувствовала приступ сильнейшего отвращения. Дома Петер представлял собой мини-тирана: дети боялись отца без памяти. И только неустрашимая Бетти не обращала па мужа никакого внимания. Па публике Петер становился Мистером Обаяние, дома — Мистером Ничтожество.
— Привет, Петер, — ядовито воскликнула Лаки — А ты опоздал.
— Неужели? — На загорелом лице его было написано мальчишеское удивление. — Мне очень неудобно. Надеюсь, ты заказала чего-нибудь выпить?
Видимо, у этого мерина глаза на заднице, если он не видит литровой бутылки водки, стоящей прямо перед ним.
Петер уселся, жестом подозвал к себе официанта с картой вин и потребовал себе шпритцер — коктейль из белого вина с содовой.
— Так-так, — произнес он, откидываясь на спинку кресла и изучающе глядя на Лаки. — Значит, птичка хочет улететь.
— Начать нужно с того, — ровным голосом ответила Лаки, — что птичка никогда и не хотела быть пойманной.
— Ты, наверное, шутишь, дорогая. Любая птичка будет рада оказаться в семействе Ричмондов.
— Петер, тебе когда-нибудь говорили, что ты просто мешок с дерьмом?
Он опешил, но лишь на мгновение. В течение четырех лет они и двумя словами не обменялись. Теперь же, смотрите-ка, она открыла рот.
— Ты — точная копия своего отца, — холодно проговорил Петер.
— Да. Думаю, что так оно и есть. Только отец никогда не позволил бы загнать себя в угол нелепой женитьбой. Вижу, мне придется обзавестись яйцами — такими же, как у моего бедного старого папочки.
— Боже! Как ты вульгарна!
— Зато ты безупречен. Весь Вашингтон знает, что ты готов трахаться с любой встречной.
— Ты не можешь развестись с Крейвеном, — звенящим от напряжения голосом сказал Петер.
— Не могу?
— Нет. Это невозможно. У меня договоренность с твоим отцом. Только с его разрешением разрешу и я.
— Да ты и вправду полон дерьма. Мне почти двадцать один, ты, дырка от задницы. Я смогу делать что захочу.
— Настоящая леди.
— А ты — настоящее ничтожество. Официант принес шпритцер и, ставя бокал на стол, с почтением приветствовал Петера:
— Рад видеть вас в нашем городе, сенатор!
На лицо Петера моментально вернулась улыбка.
— Да, у вас здесь неплохо!
— Вы уже решили, что будете заказывать, сенатор?
— Пожалуй.
— Мэтр займется вами сию минуту. От скуки Лаки опустила указательный палец в бокал с водкой, стала помешивать кубики льда.
— Чем Джино тебя шантажировал? — с любопытством спросила она.
— Не понимаю, о чем ты говоришь, — натянуто произнес Петер.
С меню в руке подошел метрдотель. Лаки и сенатор заказали каждый свое.
— Я предложил бы дождаться дня, когда твой отец вернется и мы сможем сесть вместе, чтобы обсудить вопрос о разводе так, как принято в цивилизованном обществе. В конце концов, если это именно то, чего ты сама хочешь, я не вижу, как он сможет воспротивиться этому. Я бы, откровенно говоря, вздохнул с облегчением.
— Накось, выкуси! Джино еще не скоро вернется, так что готовься. Я развожусь с Крейвеном, и мне наплевать на то, что станут об этом говорить. В том числе и ты.
Сидя за рулем черного «линкольна», неторопливо продвигавшегося по нью-йоркским улицам, Коста с гордостью в голосе проговорил:
— Мы едем к Риккадди. Лаки свела брови.
— Риккадди? Впервые слышу. Где это? Коста уже познакомил ее с лучшими нью-йоркскими ресторанами, и Лаки наслаждалась каждым мгновением этого волнующего процесса. Так приятно находиться в обществе мужчины, относящегося к тебе с трогательно-старомодной учтивостью. Эту, ставшую уже антикварной, галантность Лаки больше всего любила в дяде Косте.
— Риккадди — это замечательный итальянский ресторанчик. Я хожу туда более двадцати лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84