Все изменилось во времена прадеда Рафига, Тагира Хаста. Крайина начала поглядывать на юг с целью захвата, поэтому Тагир Хает занял Гелор, и три поколения Хастов правили там, благодаря чему Крайина соблюдала границы.
Отец Рафига, Талиб, был последним представителем Хастов, управлявшим Гелором. Спустя десять лет Шак-ри Аван, когда-то преданный лейтенант отца, сбросил законного аланима Гелора. Об Аванс ходили темные слухи: говорили об убийстве и богохульстве, но когда Рафиг попытался предостеречь отца, его словам значения не придали. Талиб напомнил Рафигу, что Кусэй Хает предсказал при рождении Авана, что Шакри Аван будет отцом ребенка, в которого воплотится Дост.
«Такой человек не может таить предательство в сердце, Рафиг».
Но Шакри Аван поднял восстание против Хастов и изгнал их из Гелора. Они вернулись к своему кочевому образу жизни, как и другие гелансаджарские племена, которые были союзниками отряда Хастов, но они никогда не собирали значительных сил, чтобы прямо выступить против Шакри Авана. В лучшем случае им удавалось нарушить его замыслы – например, сорвать нападение Фероза на караван, но они не представляли серьезной угрозы для правителя Гелора.
Сердце Рафига забилось сильнее от гордости, когда он понял, что его сон – это послание ему от Атаракса, подтверждающее рассказ отца. Остатки сомнений в рассказе отца рассеялись, когда из шрама на груди у Рафига вдруг начала сочиться черная кровь. Он не чувствовал боли, но пришел в ужас, когда из его груди стремительным потоком хлынула черная кровь. Вытек целый океан, в котором утонули чудовища и летающие штуки, потом океан поднялся над ним волной и рухнул на него, и его поглотила липкая теплая масса.
Он барахтался, не понимая, куда плыть в поисках поверхности и спасения. Ему удалось увидеть свет полной луны, которая и спасла его – по крайней мере, один раз, прежде чем убить. Он вдохнул полной грудью прохладный воздух, и тут увидел, что черный океан превратился в горное озеро. Вода отсвечивала синим и придала его коже тот же дурранский оттенок, какой был у него вокруг глаз. Он улыбнулся этому наблюдению и проследил глазами за сверкающим потоком воды. Вода текла на юг, затем падала с обрыва и бежала по дну долины.
Вдруг он толчком проснулся и сел. Прохладная горная вода, омывающая его, – оказалось что и он, и его постель промокли от пота. Он откинул одеяло и натянул штаны. Привязав сандалии к ногам, он побрел из палатки к центру лагеря. Его позвали сидящие у костра хранящие огонь, но Рафиг их проигнорировал.
В дальнем конце лагеря он откинул клапан палатки своего дяди. Он ожидал, что дядя спит, но Кусэй Хает уже сидел, скрестив ноги, на ковре в середине палатки. Он сгреб своими исхудалыми, как у скелета, руками кусочки кости и дерева, потряс их в ладонях и отбросил с громким смехом.
– В чем дело, дядя? – Рафиг опустился на корточки и прикоснулся к худому плечу старика. – Ты что делаешь?
Кусэй снова засмеялся, обернувшись к племяннику. Его похожее на пергамент лицо имело тот же синеватый оттенок кожи вокруг глаз, что и у племянника, а левый глаз так же был карим, как у Рафига. Правый же был затянут молочно-белой пленкой и выглянул из-под полуопущенного века, когда Кусэй ухмыльнулся племяннику беззубым ртом. Правый глаз у него был слеп от рождения и, как говорили, позволял Кусэю видеть то, что находится вне материального мира: прошлое и будущее.
– Наблюдай, племянник мой. Будущее есть прошлое. Старик подобрал кости и щепочки, метнул их так, что они упали беспорядочной кучкой. Он легко дотрагивался до них, какие-то отбрасывая в ту или другую сторону. В свете колеблющегося пламени масляной лампы тени вырастали и уменьшались, напоминая нити черной паутины, которую шевелит ветер.
– Не понял тебя, дядя.
Кусэй, не вставая, развернулся всем торсом и схватил Рафига за руки так сильно, что причинил ему боль.
– Мне было видение во сне. Я увидел яйцо, разбил его. В нем была узкая полоска пергамента со словами: «Ты хоть и яйцо, но будешь орлом. Но не стать тебе орлом, пока ты еще не яйцо».
Рафиг узнал цитату из Китабны Иттикаль. Это из главы двадцать седьмой, в ней Пророк упрекает тех, кто желает усвоить атараксианство, не покаявшись вначале в грехах и не отказавшись от негативных связей из своей прошлой жизни.
– И все же я не понял, дядя.
– Все они неправы, Рафиг, я понял из этих слов. – И он снова кинул кости и деревяшки. Они легли иначе, по крайней мере, так показалось Рафигу, но дядя уставился на них, как будто не было никаких изменений в их позиции. – Другие бросают гадальные кости, но ответа не получают. И это потому, что они неправы.
– В чем неправы? – Рафиг потер предплечья в тех местах, где его хватал дядя. – Что неверно у них?
Старик тихо смеялся:
– Мы чего хотим больше всего, Рафиг?
– Вернуть Гелор.
– Почему?
– В Гелор вернется Дост, нам поручено содержать этот город в порядке до его возвращения. Мой сегодняшний сон именно об этом – говорит, что у нас получится.
Если Кусэй и расслышал последнюю фразу, он не показал, что придал этим словам племянника какое-то значение.
– А ради чего мы ждем?
– Ну, дядя Кусэй, этому даже детей учат, перестань говорить загадками. Мне хватило цитаты об яйце и орле. – Он схватил старика и затряс. – О чем ты болтаешь?
– О Досте, Рафиг, мы ведь ждем Доста.
– Ну да, но еще не было знаков, возвещающих о его воплощении.
Кусэй высвободился из рук Рафига с удивительной легкостью.
– Когда рождается орел? В тот момент, когда откладывается яйцо?
– Да. – Рафиг секунду подумал, поправил себя. – Нет, когда его высиживают. Или и то, и другое?
– Стать Достом – это не событие, это процесс. – Кусэй прикоснулся пальцем к костям, лежащим на ковре. – Они спрашивают, родился ли Дост, и не получают знака. Я спросил, родился ли тот, кто станет Достом, и получил знак!
У Рафига отвисла челюсть, он не мог отвести глаз от волшебных костей. Магия, если не считать непристойного богохульства, которое практикуют на востоке, может коснуться только человека и приблизить его к целям, которые Атаракс вплел в его будущее. А волшебными костями может манипулировать только еретическая магия, но никто из них таким не занимается. Значит, кости упали из рук Кусэя так, как предназначено Богом, и их совет следует принять как истинный. Известно, что предсказания Кусэя точны; проницательная интерпретация предзнаменований – это магический талант, который он получил от Атаракса в обмен на слепоту одного глаза.
– Ты хочешь сказать, что уже родился тот, кто станет Достом?
– Около двадцати лет назад, здесь, в Гелансаджаре. – Кусэй нахмурился. – Он в горах, к западу.
– К западу, в Джибаль-аль-Истанс? На краю Джедрозианского плато?
– Да, именно так мне показали кости, Рафиг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150
Отец Рафига, Талиб, был последним представителем Хастов, управлявшим Гелором. Спустя десять лет Шак-ри Аван, когда-то преданный лейтенант отца, сбросил законного аланима Гелора. Об Аванс ходили темные слухи: говорили об убийстве и богохульстве, но когда Рафиг попытался предостеречь отца, его словам значения не придали. Талиб напомнил Рафигу, что Кусэй Хает предсказал при рождении Авана, что Шакри Аван будет отцом ребенка, в которого воплотится Дост.
«Такой человек не может таить предательство в сердце, Рафиг».
Но Шакри Аван поднял восстание против Хастов и изгнал их из Гелора. Они вернулись к своему кочевому образу жизни, как и другие гелансаджарские племена, которые были союзниками отряда Хастов, но они никогда не собирали значительных сил, чтобы прямо выступить против Шакри Авана. В лучшем случае им удавалось нарушить его замыслы – например, сорвать нападение Фероза на караван, но они не представляли серьезной угрозы для правителя Гелора.
Сердце Рафига забилось сильнее от гордости, когда он понял, что его сон – это послание ему от Атаракса, подтверждающее рассказ отца. Остатки сомнений в рассказе отца рассеялись, когда из шрама на груди у Рафига вдруг начала сочиться черная кровь. Он не чувствовал боли, но пришел в ужас, когда из его груди стремительным потоком хлынула черная кровь. Вытек целый океан, в котором утонули чудовища и летающие штуки, потом океан поднялся над ним волной и рухнул на него, и его поглотила липкая теплая масса.
Он барахтался, не понимая, куда плыть в поисках поверхности и спасения. Ему удалось увидеть свет полной луны, которая и спасла его – по крайней мере, один раз, прежде чем убить. Он вдохнул полной грудью прохладный воздух, и тут увидел, что черный океан превратился в горное озеро. Вода отсвечивала синим и придала его коже тот же дурранский оттенок, какой был у него вокруг глаз. Он улыбнулся этому наблюдению и проследил глазами за сверкающим потоком воды. Вода текла на юг, затем падала с обрыва и бежала по дну долины.
Вдруг он толчком проснулся и сел. Прохладная горная вода, омывающая его, – оказалось что и он, и его постель промокли от пота. Он откинул одеяло и натянул штаны. Привязав сандалии к ногам, он побрел из палатки к центру лагеря. Его позвали сидящие у костра хранящие огонь, но Рафиг их проигнорировал.
В дальнем конце лагеря он откинул клапан палатки своего дяди. Он ожидал, что дядя спит, но Кусэй Хает уже сидел, скрестив ноги, на ковре в середине палатки. Он сгреб своими исхудалыми, как у скелета, руками кусочки кости и дерева, потряс их в ладонях и отбросил с громким смехом.
– В чем дело, дядя? – Рафиг опустился на корточки и прикоснулся к худому плечу старика. – Ты что делаешь?
Кусэй снова засмеялся, обернувшись к племяннику. Его похожее на пергамент лицо имело тот же синеватый оттенок кожи вокруг глаз, что и у племянника, а левый глаз так же был карим, как у Рафига. Правый же был затянут молочно-белой пленкой и выглянул из-под полуопущенного века, когда Кусэй ухмыльнулся племяннику беззубым ртом. Правый глаз у него был слеп от рождения и, как говорили, позволял Кусэю видеть то, что находится вне материального мира: прошлое и будущее.
– Наблюдай, племянник мой. Будущее есть прошлое. Старик подобрал кости и щепочки, метнул их так, что они упали беспорядочной кучкой. Он легко дотрагивался до них, какие-то отбрасывая в ту или другую сторону. В свете колеблющегося пламени масляной лампы тени вырастали и уменьшались, напоминая нити черной паутины, которую шевелит ветер.
– Не понял тебя, дядя.
Кусэй, не вставая, развернулся всем торсом и схватил Рафига за руки так сильно, что причинил ему боль.
– Мне было видение во сне. Я увидел яйцо, разбил его. В нем была узкая полоска пергамента со словами: «Ты хоть и яйцо, но будешь орлом. Но не стать тебе орлом, пока ты еще не яйцо».
Рафиг узнал цитату из Китабны Иттикаль. Это из главы двадцать седьмой, в ней Пророк упрекает тех, кто желает усвоить атараксианство, не покаявшись вначале в грехах и не отказавшись от негативных связей из своей прошлой жизни.
– И все же я не понял, дядя.
– Все они неправы, Рафиг, я понял из этих слов. – И он снова кинул кости и деревяшки. Они легли иначе, по крайней мере, так показалось Рафигу, но дядя уставился на них, как будто не было никаких изменений в их позиции. – Другие бросают гадальные кости, но ответа не получают. И это потому, что они неправы.
– В чем неправы? – Рафиг потер предплечья в тех местах, где его хватал дядя. – Что неверно у них?
Старик тихо смеялся:
– Мы чего хотим больше всего, Рафиг?
– Вернуть Гелор.
– Почему?
– В Гелор вернется Дост, нам поручено содержать этот город в порядке до его возвращения. Мой сегодняшний сон именно об этом – говорит, что у нас получится.
Если Кусэй и расслышал последнюю фразу, он не показал, что придал этим словам племянника какое-то значение.
– А ради чего мы ждем?
– Ну, дядя Кусэй, этому даже детей учат, перестань говорить загадками. Мне хватило цитаты об яйце и орле. – Он схватил старика и затряс. – О чем ты болтаешь?
– О Досте, Рафиг, мы ведь ждем Доста.
– Ну да, но еще не было знаков, возвещающих о его воплощении.
Кусэй высвободился из рук Рафига с удивительной легкостью.
– Когда рождается орел? В тот момент, когда откладывается яйцо?
– Да. – Рафиг секунду подумал, поправил себя. – Нет, когда его высиживают. Или и то, и другое?
– Стать Достом – это не событие, это процесс. – Кусэй прикоснулся пальцем к костям, лежащим на ковре. – Они спрашивают, родился ли Дост, и не получают знака. Я спросил, родился ли тот, кто станет Достом, и получил знак!
У Рафига отвисла челюсть, он не мог отвести глаз от волшебных костей. Магия, если не считать непристойного богохульства, которое практикуют на востоке, может коснуться только человека и приблизить его к целям, которые Атаракс вплел в его будущее. А волшебными костями может манипулировать только еретическая магия, но никто из них таким не занимается. Значит, кости упали из рук Кусэя так, как предназначено Богом, и их совет следует принять как истинный. Известно, что предсказания Кусэя точны; проницательная интерпретация предзнаменований – это магический талант, который он получил от Атаракса в обмен на слепоту одного глаза.
– Ты хочешь сказать, что уже родился тот, кто станет Достом?
– Около двадцати лет назад, здесь, в Гелансаджаре. – Кусэй нахмурился. – Он в горах, к западу.
– К западу, в Джибаль-аль-Истанс? На краю Джедрозианского плато?
– Да, именно так мне показали кости, Рафиг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150