Из темноты посыпался дождь черных стрел. Приветственные возгласы сменились воплями, люди падали мертвыми или ранеными. Из темноты вверх по холму неслись всадники с кривыми мечами и длинными копьями, и гусары проталкивались через беспорядочную толпу, чтобы задержать их.
Одна стрела просвистела мимо Наталии и впилась, дрожа, в корпус воздушного корабля. Ошеломленная, она остановилась на долю секунды. Один из авиаторов
«Лешего» рванул вверх по трапу: «Спускайтесь, тасо-та!» Его губы шевелились, он кричал ей какие-то указания, но вместо слов изо рта у него полилась кровь. Он перегнулся через веревочное ограждение и упал вниз, под корабль, стрела торчала из его спины.
«Я тут как мишень».
Подобрав юбки, Наталия кинулась изо всех сил вниз по трапу и присела, ее черный плащ создавал ей маскировку.
– Григорий! Я здесь!
Испуганные люди, суетившиеся вокруг нее, развернулись спиной к арке, ведущей во дворец, и мчались мимо нее и корабля. Наталия подняла глаза и увидела смуглого всадника на великолепном черном жеребце, въехавшего в док с дальнего конца. Воин-истануанец увидел ее, что-то прокричал, направил коня к ней и кинул в нее копье с металлическим наконечником.
Заостренный металлический наконечник пробил ее плащ. Она вскрикнула от изумления. Явно решив, что она кричит от боли, всадник наклонился и продолжал втыкать в нее копье, пока оно не вышло с противоположной стороны, прорвав плащ. Тогда он потащил копье назад, поднял его вверх, а вместе с копьем Наталию. Неприкрытая радость на лице воина от одержанной победы сменилась изумлением, когда Наталия протянула левую руку и крепко схватилась за деревянное копье.
Окружающие всегда считали, что способностей к магии у Наталии хватает только на кухонных мужиков и фонарщиков, но она знала и боевые заклинания. Она произнесла заговор, вложив в него весь свой талант и дав выход ярости, гневу и страху.
Деревянную часть копья охватило пламя, и оно вспыхнуло, как будто его поразила молния. Ударной волной ей обожгло руку и ее отбросило, но она удержала слезы.
«Я тасота, мне плакать не положено».
В ночи раздался смертельный крик воина, прижимавшего копье толстым концом к ребрам. Огнем его сбросило с седла, а его правая рука обгорела по плечо. Дымящаяся обугленная конечность упала на платформу рядом с Наталией. Испуганный жеребец умчался так быстро, что она не успела ухватить его за поводья и ускакать на нем. Тело воина упало под ноги толпы и исчезло.
Наталия сбросила свой дымящийся плащ на изуродованную руку.
Другой истануанский всадник заметил ее и начал прокладывать путь к ней через толпу. Он размахивал своим шамширом направо и налево, разгоняя нарядно одетых людей. Дамы в кринолинах натыкались друг на друга и падали. Споткнулась женщина в алом, и в мгновение ока на месте падения неэлегантно замелькало белое исподнее и дрыгающиеся от испуга ноги. Об нее запинались, падали, хватались за бегущих мимо, тянули их вниз, стараясь подняться.
Всадник замедлил темп, и тут раздалась толпа, разделявшая его и Наталию. Он ухмылялся, по кривому лезвию его меча бежал ручеек крови. На мгновение в его глазах она увидела похоть, тут же сменившуюся ненавистью. Жестоко оскалясь, он поднял меч, чтобы поразить ее.
Валентин Свилик довольно часто бывал в старой части Взорина, даже ночами, но так до сих пор и не мог определить, в чем для него заключалась чужеродность города. Он улыбнулся этой мысли. Крайинец знал, что он чужой в городе, который был старым уже тогда, когда империи еще не существовало.
«Я тут иностранец».
Какие-то элементы древности Издана делали этот город неуловимо иным. Современные удобства, такие, как газовое освещение по ночам, были незнакомы старым кварталам. Слой пыли, казалось, веками покрывал все вокруг и создавал вечный полумрак, усугублявшийся с наступлением ночи. Тени становились более густыми и более зловещими. Зданиям древность не придавала красоты, а открытые сточные канавы часто разливались по улицам, если в канаву попадал труп собаки или человека и запруживал поток нечистот.
И хуже всего то, что Свилик отлично понимал: кажущийся хаос расположения узких улиц и переулков – не есть результат произвольного возведения домов в течение столетий. Он достаточно хорошо знал культуру Истану и философию атараксианства, которая управляла жизнью людей, чтобы понимать – случайного тут ничего не бывает. К иманам постоянно приходили за советами: как планировать улицы, где размещать здания, даже где должны быть двери и окна в доме. Все должно делаться в соответствии с требованиями Китабна Иттикаль.
И вот результат таких консультаций: Старый Взорин напоминал паутину улиц и переулков. В сущности, это был лабиринт, в котором пряталось такое, что Свилик не чувствовал себя в безопасности, даже живя в крайинском квартале. Ходили в изобилии слухи о подземных комплексах храмов, посвященных Атараксу, о местах, где преданные молодые люди обучались профессии убийцы, и о дворцах удовольствий, где женщины из Крайины – рабыни – удовлетворяли желания богатых истануанцев.
Свилик создал свою сеть информаторов, стараясь проникнуть сквозь завесу секретности, окружавшую Старый Город, чтобы знать людей, определять их потребности и суметь осуществить их желания. Наместник округа, предшественник Арзлова, рассердил местное население, когда разрушил целый ряд зданий для постройки на этом месте замка Пиймок, дока для воздушных кораблей и казарм для гусар. Этого человека или отравили неким хитрым способом, или же он сам умер от сердечного приступа; – никто не знал наверняка, но Арзлов допускал худшее и предпринял некоторые шаги, чтобы успокоить народ Взорина. Он советовался с иманами в каждой мелочи при достройке Пиймока и одновременно разгромил две бандитские группировки, которые терроризировали старые кварталы.
Этот поступок ради жителей Старого Города помог Свилику отыскать себе агентов, но вера в их надежность сравнима с предположением, что маленький костер в инитибре может как-то привести к концу зимы. Апеллируя к жадности населения, Валентин умудрялся собирать нужную ему обширную информацию; срабатывал и подкуп местных властей, когда нужно было освободить отдельных лиц, посаженных за мелкие нарушения закона. Вор всегда есть вор, так одинаково думали во всем городе, и если истануанца ловили на воровстве в квартале крайинцев, для правосудия его отдавали иманам, и ему грозила потеря руки. Закрытие обвинения против него, с обещанием умолчать правонарушения, окупалось: благодарность оборачивалась новым источником информации.
Дью – совсем другое дело. Старуха пришла к Валентину, когда ее дочь – подростка Тьюрейю – похитил сын имперского дворянина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150
Одна стрела просвистела мимо Наталии и впилась, дрожа, в корпус воздушного корабля. Ошеломленная, она остановилась на долю секунды. Один из авиаторов
«Лешего» рванул вверх по трапу: «Спускайтесь, тасо-та!» Его губы шевелились, он кричал ей какие-то указания, но вместо слов изо рта у него полилась кровь. Он перегнулся через веревочное ограждение и упал вниз, под корабль, стрела торчала из его спины.
«Я тут как мишень».
Подобрав юбки, Наталия кинулась изо всех сил вниз по трапу и присела, ее черный плащ создавал ей маскировку.
– Григорий! Я здесь!
Испуганные люди, суетившиеся вокруг нее, развернулись спиной к арке, ведущей во дворец, и мчались мимо нее и корабля. Наталия подняла глаза и увидела смуглого всадника на великолепном черном жеребце, въехавшего в док с дальнего конца. Воин-истануанец увидел ее, что-то прокричал, направил коня к ней и кинул в нее копье с металлическим наконечником.
Заостренный металлический наконечник пробил ее плащ. Она вскрикнула от изумления. Явно решив, что она кричит от боли, всадник наклонился и продолжал втыкать в нее копье, пока оно не вышло с противоположной стороны, прорвав плащ. Тогда он потащил копье назад, поднял его вверх, а вместе с копьем Наталию. Неприкрытая радость на лице воина от одержанной победы сменилась изумлением, когда Наталия протянула левую руку и крепко схватилась за деревянное копье.
Окружающие всегда считали, что способностей к магии у Наталии хватает только на кухонных мужиков и фонарщиков, но она знала и боевые заклинания. Она произнесла заговор, вложив в него весь свой талант и дав выход ярости, гневу и страху.
Деревянную часть копья охватило пламя, и оно вспыхнуло, как будто его поразила молния. Ударной волной ей обожгло руку и ее отбросило, но она удержала слезы.
«Я тасота, мне плакать не положено».
В ночи раздался смертельный крик воина, прижимавшего копье толстым концом к ребрам. Огнем его сбросило с седла, а его правая рука обгорела по плечо. Дымящаяся обугленная конечность упала на платформу рядом с Наталией. Испуганный жеребец умчался так быстро, что она не успела ухватить его за поводья и ускакать на нем. Тело воина упало под ноги толпы и исчезло.
Наталия сбросила свой дымящийся плащ на изуродованную руку.
Другой истануанский всадник заметил ее и начал прокладывать путь к ней через толпу. Он размахивал своим шамширом направо и налево, разгоняя нарядно одетых людей. Дамы в кринолинах натыкались друг на друга и падали. Споткнулась женщина в алом, и в мгновение ока на месте падения неэлегантно замелькало белое исподнее и дрыгающиеся от испуга ноги. Об нее запинались, падали, хватались за бегущих мимо, тянули их вниз, стараясь подняться.
Всадник замедлил темп, и тут раздалась толпа, разделявшая его и Наталию. Он ухмылялся, по кривому лезвию его меча бежал ручеек крови. На мгновение в его глазах она увидела похоть, тут же сменившуюся ненавистью. Жестоко оскалясь, он поднял меч, чтобы поразить ее.
Валентин Свилик довольно часто бывал в старой части Взорина, даже ночами, но так до сих пор и не мог определить, в чем для него заключалась чужеродность города. Он улыбнулся этой мысли. Крайинец знал, что он чужой в городе, который был старым уже тогда, когда империи еще не существовало.
«Я тут иностранец».
Какие-то элементы древности Издана делали этот город неуловимо иным. Современные удобства, такие, как газовое освещение по ночам, были незнакомы старым кварталам. Слой пыли, казалось, веками покрывал все вокруг и создавал вечный полумрак, усугублявшийся с наступлением ночи. Тени становились более густыми и более зловещими. Зданиям древность не придавала красоты, а открытые сточные канавы часто разливались по улицам, если в канаву попадал труп собаки или человека и запруживал поток нечистот.
И хуже всего то, что Свилик отлично понимал: кажущийся хаос расположения узких улиц и переулков – не есть результат произвольного возведения домов в течение столетий. Он достаточно хорошо знал культуру Истану и философию атараксианства, которая управляла жизнью людей, чтобы понимать – случайного тут ничего не бывает. К иманам постоянно приходили за советами: как планировать улицы, где размещать здания, даже где должны быть двери и окна в доме. Все должно делаться в соответствии с требованиями Китабна Иттикаль.
И вот результат таких консультаций: Старый Взорин напоминал паутину улиц и переулков. В сущности, это был лабиринт, в котором пряталось такое, что Свилик не чувствовал себя в безопасности, даже живя в крайинском квартале. Ходили в изобилии слухи о подземных комплексах храмов, посвященных Атараксу, о местах, где преданные молодые люди обучались профессии убийцы, и о дворцах удовольствий, где женщины из Крайины – рабыни – удовлетворяли желания богатых истануанцев.
Свилик создал свою сеть информаторов, стараясь проникнуть сквозь завесу секретности, окружавшую Старый Город, чтобы знать людей, определять их потребности и суметь осуществить их желания. Наместник округа, предшественник Арзлова, рассердил местное население, когда разрушил целый ряд зданий для постройки на этом месте замка Пиймок, дока для воздушных кораблей и казарм для гусар. Этого человека или отравили неким хитрым способом, или же он сам умер от сердечного приступа; – никто не знал наверняка, но Арзлов допускал худшее и предпринял некоторые шаги, чтобы успокоить народ Взорина. Он советовался с иманами в каждой мелочи при достройке Пиймока и одновременно разгромил две бандитские группировки, которые терроризировали старые кварталы.
Этот поступок ради жителей Старого Города помог Свилику отыскать себе агентов, но вера в их надежность сравнима с предположением, что маленький костер в инитибре может как-то привести к концу зимы. Апеллируя к жадности населения, Валентин умудрялся собирать нужную ему обширную информацию; срабатывал и подкуп местных властей, когда нужно было освободить отдельных лиц, посаженных за мелкие нарушения закона. Вор всегда есть вор, так одинаково думали во всем городе, и если истануанца ловили на воровстве в квартале крайинцев, для правосудия его отдавали иманам, и ему грозила потеря руки. Закрытие обвинения против него, с обещанием умолчать правонарушения, окупалось: благодарность оборачивалась новым источником информации.
Дью – совсем другое дело. Старуха пришла к Валентину, когда ее дочь – подростка Тьюрейю – похитил сын имперского дворянина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150