справа от него покачивался привязанный к своему седлу Кидд.
– Полковник, могу ли я узнать ваше мнение? Кидд не сразу его услышал, потом кивнул:
– А почему бы нет, у вас же есть язык… Молодой человек проигнорировал поправку.
– Зачем капитан Оллис вернулся за нами?
– Сдержал слово. Бросить нас недостойно человека его чести.
– Это Оллисто – человек чести? – вызывающе расхохотался Урия, и горы Гимлан ответили ему насмешливым эхом. – Да у него столько грехов, что даже на всю жизнь прикованный в исповедальне, он не приблизится к их отпущению.
– Значит, по-вашему, у грешника нет чести? Интересная позиция. – Кидд повернул голову к Урии, и его глаза ослепительно блеснули в лучах солнца. – И потом, с чего вы решили, что Оллису необходимо в чем-то исповедоваться?
– Ну как же, сэр, прежде всего он контрабандист. Ворует у правительства. Преступления он совершает из жадности и зависти. – Урия вздохнул, отметив, что слепой с сомнением пожал плечами. – Разве не грешник?
– Нечетко мыслите. Не обосновываете. – На лице Кидда читалось разочарование. – Приложите к проблеме способность анализировать, с какой работали над своим проектом. Каковы условия, определяющие, что грех совершен?
Урия запыхтел, раздувая ноздри. «Спросишь мнение, втянет в спор».
– Грешник понимает, что его действие противозаконно, и совершает поступок с полным осознанием его незаконности.
Кидд кивнул:
– В горах Гимлан есть закон, что коровы священны и их есть нельзя. Вы это знаете. Совершаете ли вы грех, если в этой земле станете есть говядину?
– Нет.
– Но ведь для данной местности это грех. Вы это знаете, следовательно, вы поступаете с полным осознанием незаконности поступка. Разве это не соответствует вашему определению греха?
– Да, но здешний закон ко мне неприменим.
– Вот как? Значит, вы оказались выше закона? Почему он к вам неприменим?
– Потому что это закон для народов Арана, – нахмурился Урия. – Для них поступок плох, а не для меня.
Лицо Кидда стало строгим.
– Выходит, грех зависит от ситуации? Значит, нет абсолютного понятия, что грешно, а что нет?
– Зло грешно. Грешно совершать злые поступки.
– Тогда определите понятие зла.
– Не слишком ли мы удалились от моего исходного вопроса?
– Вы пошли в атаку, теперь разбирайтесь с копьями, кадет.
Зрелище копья с насаженной на него головой Кидда мелькнуло перед внутренним взором Урии.
– Зло – антоним любви.
– А что есть любовь? Урия внутренне зарычал:
– Самая большая любовь, какую человек может проявить к другому, выражается в том, чтобы отдать жизнь за другое лицо.
– Прекрасная цитата из поучений Айлифа его ученикам, хотя вы могли бы сказать и лучше. – Кидд вздохнул и покачал головой. – Но пока сойдет. Итак, вы говорите, что любовь есть альтруизм, свободная отдача части самого себя?
– Да, – кивнул Урия.
– Ладно. А что на другом полюсе? В чем суть семи смертных грехов?
Молодой человек почесал голову:
– Праздность, ненасытность, корысть, алчность, похоть, зависть и гордость. Суть их – личный интерес.
– Значит, зло – это крайнее выражение эгоцентризма?
– Полагаю, что так.
– Не уверены?
– Как сказать…
– Итак, эгоизм – зло. Но почему?
– Это самоочевидно.
– Если бы это было вам очевидно, кадет, ваш ответ был бы исчерпывающим. Но, полагаю, для этого необходимо большее напряжение умственных способностей. Больше преданности и меньше себялюбия, если хотите.
– Эту задачу пытались разрешить философы и теологи. Где уж мне, плохо обученному кадету… – Урия свирепо смотрел на собеседника, огорчившись, что его так легко раскусили. – Прошу вас, сэр, просветите меня.
– Не уверен, смогу ли даже я, но про зло объясню. – Кидд закрыл глаза. – Эгоцентризм отделяет человека от Бога. Человек ставит себя в центр жизни, заменяет собой Бога, и тогда поступками человека управляет сам дьявол. И тут нельзя ошибиться, потому что отделивший себя от Бога никогда не познает вечной жизни, но будет подвергаться вечным мукам.
Спокойная манера говорить, свойственная Кидду, удивила Урию. По спине у него пробежал холодок.
– Благодарю вас, сэр.
– Вы и сами без особых усилий пришли бы к этому, кадет Смит, если бы потрудились задуматься. Вы умны, но для вас личный комфорт – прежде всего, и вы хотите, чтобы мир соответствовал вашим стандартам. Такая позиция опасна и чревата неприятностями.
– Обобщаете собственный опыт, полковник? Выражение лица Кидда стало высокомерным, и
Урия понял, что его слова глубоко задели полковника. В ответ Кидд медленно проговорил, понизив голос:
– Я никогда не считал себя совершенством, кадет. И я стал жертвой греха гордости – позволил себе считать, что могу помогать другим, но так не всегда получается. Вот в чем между нами разница: я заглянул в свою душу и понял свои слабости, вы же этого еще не сделали. Если вы не опоздаете с самоанализом, то сумеете достичь многого. Если же опоздаете, боюсь, вы ничем не будете отличаться от капитана Айронса, постаревшего и ожесточенного, и это была бы потеря для общества. – Кидд поднял руку, предупреждая ответ Урии. – Однако сейчас мы можем сколько угодно говорить на эту тему и ни до чего не договоримся; ваш первоначальный вопрос совсем о другом. Итак, скажите мне, грешник Оллис или нет?
Урия с трудом подавил гнев. «Какая наглость так со мной разговаривать!» Урию затрясло от гнева, но где-то в глубине души он чувствовал, что в словах Кидда есть истина, и ему стало немного страшно. Урия помнил, как еще в детстве, вырастая среди ненавистных братьев, упорно отстаивал свое право быть самим собой. Эта непохожесть на них придавала ему чувство собственного достоинства, и в результате своей борьбы он обрел склонность и способность к критиканству. С аналогичной целью он и задал свой вопрос, с которого началась дискуссия, а именно – поставить Оллиса на ступень ниже себя, облить его заслуженным презрением. И вдруг в голове у него мелькнуло: «бессмысленная была затея».
«Какая разница, кто и что есть Оллис. Главное – он оказал нам не одну услугу, и по-айлифайэнистски положено бы чувствовать к нему благодарность и вспоминать его добрым словом».
Обидно было слышать предположение Кидда, что он, Урия, может превратиться в подобие капитана Айронса, но он чувствовал, что этот финал – лучший выход для него, если он не спохватится вовремя и не исправится.
«У Кидда есть цель в жизни – он пытается понять, какой план предназначил для него Господь, и осуществить этот план. А я до сих пор только и стараюсь доказать, насколько я лучше других. Я служу не кому-то, а только себе, значит, я закоснел во зле».
Не желая признаться, что испугался открытий в своей душе, Урия решил принять выход, подсказанный жрецом Волка.
– Оллис знает, что контрабанда противозаконна, и занимается ею осознанно, причем для личной выгоды, значит, несомненный эгоист, и я с полным основанием утверждаю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150
– Полковник, могу ли я узнать ваше мнение? Кидд не сразу его услышал, потом кивнул:
– А почему бы нет, у вас же есть язык… Молодой человек проигнорировал поправку.
– Зачем капитан Оллис вернулся за нами?
– Сдержал слово. Бросить нас недостойно человека его чести.
– Это Оллисто – человек чести? – вызывающе расхохотался Урия, и горы Гимлан ответили ему насмешливым эхом. – Да у него столько грехов, что даже на всю жизнь прикованный в исповедальне, он не приблизится к их отпущению.
– Значит, по-вашему, у грешника нет чести? Интересная позиция. – Кидд повернул голову к Урии, и его глаза ослепительно блеснули в лучах солнца. – И потом, с чего вы решили, что Оллису необходимо в чем-то исповедоваться?
– Ну как же, сэр, прежде всего он контрабандист. Ворует у правительства. Преступления он совершает из жадности и зависти. – Урия вздохнул, отметив, что слепой с сомнением пожал плечами. – Разве не грешник?
– Нечетко мыслите. Не обосновываете. – На лице Кидда читалось разочарование. – Приложите к проблеме способность анализировать, с какой работали над своим проектом. Каковы условия, определяющие, что грех совершен?
Урия запыхтел, раздувая ноздри. «Спросишь мнение, втянет в спор».
– Грешник понимает, что его действие противозаконно, и совершает поступок с полным осознанием его незаконности.
Кидд кивнул:
– В горах Гимлан есть закон, что коровы священны и их есть нельзя. Вы это знаете. Совершаете ли вы грех, если в этой земле станете есть говядину?
– Нет.
– Но ведь для данной местности это грех. Вы это знаете, следовательно, вы поступаете с полным осознанием незаконности поступка. Разве это не соответствует вашему определению греха?
– Да, но здешний закон ко мне неприменим.
– Вот как? Значит, вы оказались выше закона? Почему он к вам неприменим?
– Потому что это закон для народов Арана, – нахмурился Урия. – Для них поступок плох, а не для меня.
Лицо Кидда стало строгим.
– Выходит, грех зависит от ситуации? Значит, нет абсолютного понятия, что грешно, а что нет?
– Зло грешно. Грешно совершать злые поступки.
– Тогда определите понятие зла.
– Не слишком ли мы удалились от моего исходного вопроса?
– Вы пошли в атаку, теперь разбирайтесь с копьями, кадет.
Зрелище копья с насаженной на него головой Кидда мелькнуло перед внутренним взором Урии.
– Зло – антоним любви.
– А что есть любовь? Урия внутренне зарычал:
– Самая большая любовь, какую человек может проявить к другому, выражается в том, чтобы отдать жизнь за другое лицо.
– Прекрасная цитата из поучений Айлифа его ученикам, хотя вы могли бы сказать и лучше. – Кидд вздохнул и покачал головой. – Но пока сойдет. Итак, вы говорите, что любовь есть альтруизм, свободная отдача части самого себя?
– Да, – кивнул Урия.
– Ладно. А что на другом полюсе? В чем суть семи смертных грехов?
Молодой человек почесал голову:
– Праздность, ненасытность, корысть, алчность, похоть, зависть и гордость. Суть их – личный интерес.
– Значит, зло – это крайнее выражение эгоцентризма?
– Полагаю, что так.
– Не уверены?
– Как сказать…
– Итак, эгоизм – зло. Но почему?
– Это самоочевидно.
– Если бы это было вам очевидно, кадет, ваш ответ был бы исчерпывающим. Но, полагаю, для этого необходимо большее напряжение умственных способностей. Больше преданности и меньше себялюбия, если хотите.
– Эту задачу пытались разрешить философы и теологи. Где уж мне, плохо обученному кадету… – Урия свирепо смотрел на собеседника, огорчившись, что его так легко раскусили. – Прошу вас, сэр, просветите меня.
– Не уверен, смогу ли даже я, но про зло объясню. – Кидд закрыл глаза. – Эгоцентризм отделяет человека от Бога. Человек ставит себя в центр жизни, заменяет собой Бога, и тогда поступками человека управляет сам дьявол. И тут нельзя ошибиться, потому что отделивший себя от Бога никогда не познает вечной жизни, но будет подвергаться вечным мукам.
Спокойная манера говорить, свойственная Кидду, удивила Урию. По спине у него пробежал холодок.
– Благодарю вас, сэр.
– Вы и сами без особых усилий пришли бы к этому, кадет Смит, если бы потрудились задуматься. Вы умны, но для вас личный комфорт – прежде всего, и вы хотите, чтобы мир соответствовал вашим стандартам. Такая позиция опасна и чревата неприятностями.
– Обобщаете собственный опыт, полковник? Выражение лица Кидда стало высокомерным, и
Урия понял, что его слова глубоко задели полковника. В ответ Кидд медленно проговорил, понизив голос:
– Я никогда не считал себя совершенством, кадет. И я стал жертвой греха гордости – позволил себе считать, что могу помогать другим, но так не всегда получается. Вот в чем между нами разница: я заглянул в свою душу и понял свои слабости, вы же этого еще не сделали. Если вы не опоздаете с самоанализом, то сумеете достичь многого. Если же опоздаете, боюсь, вы ничем не будете отличаться от капитана Айронса, постаревшего и ожесточенного, и это была бы потеря для общества. – Кидд поднял руку, предупреждая ответ Урии. – Однако сейчас мы можем сколько угодно говорить на эту тему и ни до чего не договоримся; ваш первоначальный вопрос совсем о другом. Итак, скажите мне, грешник Оллис или нет?
Урия с трудом подавил гнев. «Какая наглость так со мной разговаривать!» Урию затрясло от гнева, но где-то в глубине души он чувствовал, что в словах Кидда есть истина, и ему стало немного страшно. Урия помнил, как еще в детстве, вырастая среди ненавистных братьев, упорно отстаивал свое право быть самим собой. Эта непохожесть на них придавала ему чувство собственного достоинства, и в результате своей борьбы он обрел склонность и способность к критиканству. С аналогичной целью он и задал свой вопрос, с которого началась дискуссия, а именно – поставить Оллиса на ступень ниже себя, облить его заслуженным презрением. И вдруг в голове у него мелькнуло: «бессмысленная была затея».
«Какая разница, кто и что есть Оллис. Главное – он оказал нам не одну услугу, и по-айлифайэнистски положено бы чувствовать к нему благодарность и вспоминать его добрым словом».
Обидно было слышать предположение Кидда, что он, Урия, может превратиться в подобие капитана Айронса, но он чувствовал, что этот финал – лучший выход для него, если он не спохватится вовремя и не исправится.
«У Кидда есть цель в жизни – он пытается понять, какой план предназначил для него Господь, и осуществить этот план. А я до сих пор только и стараюсь доказать, насколько я лучше других. Я служу не кому-то, а только себе, значит, я закоснел во зле».
Не желая признаться, что испугался открытий в своей душе, Урия решил принять выход, подсказанный жрецом Волка.
– Оллис знает, что контрабанда противозаконна, и занимается ею осознанно, причем для личной выгоды, значит, несомненный эгоист, и я с полным основанием утверждаю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150