Но едва Рокоссовский начал маневр, пришла грозная радиограмма комфронта: «Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать. Генерал армии Жуков».
Самые мрачные прогнозы Рокоссовского оправдались. Смяв слабый северный фланг армии, немецкие танки взяли Солнечногорск и Клин. Враги нависли над Москвой со стороны Дмитрова и Яхромы, и только ценою неимоверных усилий, неоправданных потерь командарму-16 удалось остановить немцев на подступах к столице. Просто чудо, что мы не потеряли Москву…
— Чудес на войне не бывает, Кирилл Афанасьевич, — произнес Блюхер. — За каждым чудом военная мудрость полководца, подкрепленная мужеством отдающих жизни за Отечество солдат. Рокоссовский был прав, а Жуков проявил недопустимую вообще, а в тех условиях и вовсе преступную, амбициозность — давай называть вещи собственными именами. Впрочем, лихому и чересчур волевому кавалеристу есть у кого учиться, есть с кого брать пример.
— У нас уже нет времени, Василий Константинович, — мягко остановил Блюхера командарм первого ранга. — Теперь это уже история, и пусть об этом судят потомки. Вернемся к положению, в котором оказался наш бывший начальник штаба. Время для решительного наступления упущено. Наступила весна. Скоро исчезнут дороги, и Вторая ударная окажется по горло в болоте. Надо отводить ее на захваченный плацдарм, к левому берегу Волхова.
— Пока не поздно, — добавил Блюхер.
— Я не могу принять такое решение, — растерянно проговорил Мерецков. — Это прерогатива Ставки. И потом… Оставить такую огромную территорию… Меня не поймут. Там… — Он поднял глаза к мощным накатам блиндажа.
— А ты отстаивай собственную точку зрения, настаивай, требуй! — сказал Василий Константинович. — Ведь всегда был таким смелым человеком! И умницей. Недаром так доверял тебе на Дальнем Востоке! Так почему же ты сейчас…
Уборевич предостерегающе поднял руку, и Блюхер в сердцах ударил кулаком по колену, чертыхнулся.
— Что он с вами сделал, этот тиран с комплексом неполноценности?! — с пронзительной жалостью глядя на Мерецкова, проговорил Маршал Советского Союза. — Разве можно хорошо воевать, оглядываясь по сторонам, боясь не вражеской пули, а немилости самого?!
— Мы постараемся, Василий Константинович, постараемся, — срывающимся голосом сказал комфронта. — Выиграем войну, выиграем! Не благодаря, а вопреки ему…
Имени его произнести Мерецков не Неумел, духу не хватило. Черный человек затаился в затененном углу трофейного блиндажа, но командиры поняли бывшего начальника штаба.
— Гитлер проиграл войну уже в тот момент, когда начал ее, — заметил Уборевич. — Покорить Восток — это его навязчивая идея, ее он широко развивает в «Майн Кампф». Этого он и добился с нашей помощью в тридцать девятом году, когда объединил разделенную Версальским миром на две части Германию за счет уничтожения польского государства. И та его война, и эта беспрецедентны в истории человечества, не имеют дипломатического раунда, который всегда предшествует боевым действиям. Гитлер решил вести войну с нами колониальным способом, то есть с особой жестокостью. С первых дней война стала всенародной, это война интернационального духа русского народа, для которого решается вопрос жизни: быть или не быть, против немецкого национального эгоизма, расового шовинизма, извлеченного Гитлером из-под оказавшейся весьма тонкой скорлупы цивилизации. Рано вот решили вы глобально наступать, поспешность эта дорого обойдется, но все равно Красная Армия обречена на победу!
— Но почему без вас?! — воскликнул Мерецков.
Блюхер хмыкнул, а Уборевич пожал плечами.
— Убирая соратников Ленина, которые не могли бы до конца примириться с узурпацией политической и государственной власти этим человеком, а потом и тех, кто способствовал разгулу неоправданного и небывалого в истории террора, Сталин не мог спокойно спать, не убрав высших военных, — пояснил Иероним Петрович. — Но ведь если бы на самом деле Михаил Николаевич Тухачевский и все мы, осужденные Специальным присутствием Верховного суда СССР как военные заговорщики, были агентами иностранных разведок еще с двадцатых годов, то что помешало бы нам совершить переворот еще до полной победы социализма, провозглашенной Семнадцатым съездом, на который, кстати говоря, всех нас, врагов народа, делегировала партия?! Никакой логики!
— У тиранов собственная логика, — буркнул Василий Константинович. — Надо мной и суда-то не было… Я отказался приговорить товарищей к смерти, вот за это меня и убили в камере следователи НКВД.
— Со мной все проще, — усмехнулся Уборевич. — Подпоручик царской армии и в академии германского генштаба обучался…
…Мерецков вспомнил давний теперь уже случай, имевший место после того, как он вернулся из Испании. Шло лето проклятого тридцать седьмого года. На совещании высшего комсостава обсуждалась ошеломляющая новость: Тухачевский, Уборевич и другие — враги народа. Дали слово Мерецкову, ждали: навалится на Иеронима Петровича, с которым — присутствующие знали — служил долгие годы. А Мерецков все про Испанию толкует, про военный опыт тамошних сражений. Из зала реплики: «Давай по существу!», «К повестке ближе…». И Сталин вмешался: что, мол, думает Мерецков о случившемся? Тут Кирилл Афанасьевич и ахнул. «Не понимаю, — сказал, — почему выступающие костерят Уборевича? Если знали, что плохой, то почему молчали? А я вот ничего дурного о нем не скажу, всегда ему безоговорочно верил». Зал затаил дыхание, похоронил Мерецкова. И Сталин вдруг понял: представилась возможность показать, как ценит он прямодушие, искренность, да и этот наивный ярославец по-своему честен. «Мы тоже им верили», — со спокойной грустью сказал он.
На следующий день Мерецкова назначили заместителем начальника Генштаба. Но и в этой ипостаси его не оставляли в покое, да и кто мог на него рассчитывать в те страшные месяцы, когда никому не дано было полагать, что завтра не станет он вовсе покойным. Осенью пришел на Мерецкова с Дальнего Востока донос. Написал бывший сослуживец, и логика его была до крайности проста. Работал Мерецков с Уборевичем в Белоруссии? Был такой грех… разоблачен Уборевич как враг народа? Факт общеизвестный. Вывод напрашивался однозначный: и Мерецков враг народа, только не раскрытый еще.
Казалось бы, бред сивой кобылы. Но людей тогда брали и по куда более абсурдным обвинениям. Кирилла Афанасьевича не взяли, его стали всячески проверять, неделями терзали изматывающими душу допросами, пока в качестве свидетеля. Правда, в декабре позднее расстрелянный начальник Политуправления РККА Смирнов предписал отослать его документы в НКВД, присовокупив заключение:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240
Самые мрачные прогнозы Рокоссовского оправдались. Смяв слабый северный фланг армии, немецкие танки взяли Солнечногорск и Клин. Враги нависли над Москвой со стороны Дмитрова и Яхромы, и только ценою неимоверных усилий, неоправданных потерь командарму-16 удалось остановить немцев на подступах к столице. Просто чудо, что мы не потеряли Москву…
— Чудес на войне не бывает, Кирилл Афанасьевич, — произнес Блюхер. — За каждым чудом военная мудрость полководца, подкрепленная мужеством отдающих жизни за Отечество солдат. Рокоссовский был прав, а Жуков проявил недопустимую вообще, а в тех условиях и вовсе преступную, амбициозность — давай называть вещи собственными именами. Впрочем, лихому и чересчур волевому кавалеристу есть у кого учиться, есть с кого брать пример.
— У нас уже нет времени, Василий Константинович, — мягко остановил Блюхера командарм первого ранга. — Теперь это уже история, и пусть об этом судят потомки. Вернемся к положению, в котором оказался наш бывший начальник штаба. Время для решительного наступления упущено. Наступила весна. Скоро исчезнут дороги, и Вторая ударная окажется по горло в болоте. Надо отводить ее на захваченный плацдарм, к левому берегу Волхова.
— Пока не поздно, — добавил Блюхер.
— Я не могу принять такое решение, — растерянно проговорил Мерецков. — Это прерогатива Ставки. И потом… Оставить такую огромную территорию… Меня не поймут. Там… — Он поднял глаза к мощным накатам блиндажа.
— А ты отстаивай собственную точку зрения, настаивай, требуй! — сказал Василий Константинович. — Ведь всегда был таким смелым человеком! И умницей. Недаром так доверял тебе на Дальнем Востоке! Так почему же ты сейчас…
Уборевич предостерегающе поднял руку, и Блюхер в сердцах ударил кулаком по колену, чертыхнулся.
— Что он с вами сделал, этот тиран с комплексом неполноценности?! — с пронзительной жалостью глядя на Мерецкова, проговорил Маршал Советского Союза. — Разве можно хорошо воевать, оглядываясь по сторонам, боясь не вражеской пули, а немилости самого?!
— Мы постараемся, Василий Константинович, постараемся, — срывающимся голосом сказал комфронта. — Выиграем войну, выиграем! Не благодаря, а вопреки ему…
Имени его произнести Мерецков не Неумел, духу не хватило. Черный человек затаился в затененном углу трофейного блиндажа, но командиры поняли бывшего начальника штаба.
— Гитлер проиграл войну уже в тот момент, когда начал ее, — заметил Уборевич. — Покорить Восток — это его навязчивая идея, ее он широко развивает в «Майн Кампф». Этого он и добился с нашей помощью в тридцать девятом году, когда объединил разделенную Версальским миром на две части Германию за счет уничтожения польского государства. И та его война, и эта беспрецедентны в истории человечества, не имеют дипломатического раунда, который всегда предшествует боевым действиям. Гитлер решил вести войну с нами колониальным способом, то есть с особой жестокостью. С первых дней война стала всенародной, это война интернационального духа русского народа, для которого решается вопрос жизни: быть или не быть, против немецкого национального эгоизма, расового шовинизма, извлеченного Гитлером из-под оказавшейся весьма тонкой скорлупы цивилизации. Рано вот решили вы глобально наступать, поспешность эта дорого обойдется, но все равно Красная Армия обречена на победу!
— Но почему без вас?! — воскликнул Мерецков.
Блюхер хмыкнул, а Уборевич пожал плечами.
— Убирая соратников Ленина, которые не могли бы до конца примириться с узурпацией политической и государственной власти этим человеком, а потом и тех, кто способствовал разгулу неоправданного и небывалого в истории террора, Сталин не мог спокойно спать, не убрав высших военных, — пояснил Иероним Петрович. — Но ведь если бы на самом деле Михаил Николаевич Тухачевский и все мы, осужденные Специальным присутствием Верховного суда СССР как военные заговорщики, были агентами иностранных разведок еще с двадцатых годов, то что помешало бы нам совершить переворот еще до полной победы социализма, провозглашенной Семнадцатым съездом, на который, кстати говоря, всех нас, врагов народа, делегировала партия?! Никакой логики!
— У тиранов собственная логика, — буркнул Василий Константинович. — Надо мной и суда-то не было… Я отказался приговорить товарищей к смерти, вот за это меня и убили в камере следователи НКВД.
— Со мной все проще, — усмехнулся Уборевич. — Подпоручик царской армии и в академии германского генштаба обучался…
…Мерецков вспомнил давний теперь уже случай, имевший место после того, как он вернулся из Испании. Шло лето проклятого тридцать седьмого года. На совещании высшего комсостава обсуждалась ошеломляющая новость: Тухачевский, Уборевич и другие — враги народа. Дали слово Мерецкову, ждали: навалится на Иеронима Петровича, с которым — присутствующие знали — служил долгие годы. А Мерецков все про Испанию толкует, про военный опыт тамошних сражений. Из зала реплики: «Давай по существу!», «К повестке ближе…». И Сталин вмешался: что, мол, думает Мерецков о случившемся? Тут Кирилл Афанасьевич и ахнул. «Не понимаю, — сказал, — почему выступающие костерят Уборевича? Если знали, что плохой, то почему молчали? А я вот ничего дурного о нем не скажу, всегда ему безоговорочно верил». Зал затаил дыхание, похоронил Мерецкова. И Сталин вдруг понял: представилась возможность показать, как ценит он прямодушие, искренность, да и этот наивный ярославец по-своему честен. «Мы тоже им верили», — со спокойной грустью сказал он.
На следующий день Мерецкова назначили заместителем начальника Генштаба. Но и в этой ипостаси его не оставляли в покое, да и кто мог на него рассчитывать в те страшные месяцы, когда никому не дано было полагать, что завтра не станет он вовсе покойным. Осенью пришел на Мерецкова с Дальнего Востока донос. Написал бывший сослуживец, и логика его была до крайности проста. Работал Мерецков с Уборевичем в Белоруссии? Был такой грех… разоблачен Уборевич как враг народа? Факт общеизвестный. Вывод напрашивался однозначный: и Мерецков враг народа, только не раскрытый еще.
Казалось бы, бред сивой кобылы. Но людей тогда брали и по куда более абсурдным обвинениям. Кирилла Афанасьевича не взяли, его стали всячески проверять, неделями терзали изматывающими душу допросами, пока в качестве свидетеля. Правда, в декабре позднее расстрелянный начальник Политуправления РККА Смирнов предписал отослать его документы в НКВД, присовокупив заключение:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240