ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Потом говорит Сафонову:
— Бери ихний провод и отнеси в сторону как можно дальше. Я здесь конец отрежу и начну мотать, отходя в лес, а ты по кабелю подтянешься ко мне.
Так и сделали. Никонов уже полкатушки чужого кабеля отмотал, когда заметил, что из землянки выскочил немец, пощупал там, где линия проходила, а телефонного провода тю-тю. Побежал ганс с криком в землянку. Но Никонов с Сафоновым, взяв круто вправо, стали убираться восвояси.
Никонов шел впереди. Он и увидел первым круглый предмет. Решил, что это диск от ручного пулемета, уже и руку протянул, чтобы поднять. А Сафонов сзади его схватил: «Мина это, командир!» Верно, плоская лепеха с четырьмя проводками, они шли в разные стороны.
Когда добрались, Красуляк новое поручение Ивану дал:
— Пополнение прибыло из тыловых частей. Человек сорок будет, из последних резервов. Принимай их и веди на передний край.
Подошел Никонов к группе усиления и ахнул. Там одни лейтенанты, есть и старшие, даже один капитан оказался.
Кинулся к Красуляку:
— Товарищ майор! Я ведь только лейтенант, а там одни командиры, есть и постарше меня.
— Зато, Никонов, ты академик по работе на переднем крае, — ответил и длинно матюкнулся Красуляк. — Бери этих тыловиков, у них мозоли на задницах от сидения в штабе, и веди на позиции. Только сначала перепиши их, Никонов, на бумажку. Социализм — это учет. Помнишь?
Иван про учет помнил и записал каждого — кто такой и откуда прибыл, немного удивляясь тому, что никто будто и не замечал двух скромных кубарей у него на петлицах, всерьез видели в нем законного своего командира.
Закончил перепись Иван, собрался вести народ на войну, а Красуляк ему:
— Погоди… Передают, что противник заактивничал на переднем крае. Сейчас огонька попрошу, пусть бог войны поможет. — И закричал в трубку: — Довбер! Немцы зашевелились, а я туда еще пополнение не отправил. Шарахни по переднему краю…
Довбер и шарахнул. Первый снаряд упал рядом с группой переписанных Иваном командиров, взорвался. Никонов крикнул:
— За мной! Все в воронку!
Прыгнуло с ним вместе трое, остальные кто куда, брызнули врассыпную. Второй снаряд разорвался, третий. Необстрелянные тыловики мечутся от разрыва к разрыву, осколки их косят почем зря. Крики, стоны…
Майор Красуляк в трубку орет:
— Что делаешь, Довбер, в Бога и Христа, в преисподнюю, в селезенку! Ты же нас разбомбил, растуды твою мать! Хвоесос дремучий!
Стрельба прекратилась. Стали прикидывать ее результаты, и обнаружили в пополнении лишь семерых непострадавших.
«Что за наваждение? — удивился про себя Никонов. — Второй раз при мне Красуляк просит у Довбера помочь огоньком, а тот бьет по своим… Что же это за боги войны у нас такие?»
— Забирай, Никонов, оставшихся мудриков и двигай в наступление с ними! — приказал Красуляк. — Да пусть по науке наступают! Три шага бегом и падай к кочке…
Иван скомандовал разнокалиберному войску «Вперед!», и пошло оно в наступление. Три шага бегом, потом падали к кочке, снова три шага… На какой-то тройке шагов Сафонов смешался, не успел быстро залечь в валежник, и его срезало очередью.
Продвинулись на несколько десятков метров, вышли к кромке болота, и здесь нос к носу с Гансами столкнулись. Никонов этому порадовался, потому как знал: впредь немцы не станут давить их с воздуха или артстрельбой, своих опасаются накрыть.
Но все равно было несладко. Фашист сидел в окопах, из которых пулей его не выбьешь, а никоновские вояки лежали на земле открыто, и ни одной лопаты, чтоб хоть как-то окопаться. Время от времени приходило пополнение из тыловиков, штаб армии надрывался, выскребал откуда мог живую силу. Но сила эта зачастую была даже без винтовок, надеялись, что подберут их на переднем крае, убитые выручат.
Ранило Шишкина, Иванова земляка. Пуля ударила его пониже горловой ямки и вышла сзади, пробив, наверное, верхушку легкого. Но крови не было.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Никонов.
— Вроде ничего, — ответил Шишкин.
— Давай в санчасть, — предложил командир роты. — Авось помогут чем… Хоть накормят. Ведь здесь даже траву объели, листочка крупнее копейки не найдешь.
— А приказ? — спросил Шишкин. — В дезертиры неохота попадать.
К тому времени уже поступила такая команда, чтобы раненым, значит, с переднего края не уходить, позиций не оставлять, воевать, пока хоть какие силы имеются в наличии.
— Чего там, — махнул Никонов, — иди с моего разрешения. Куда ты здесь годишься с двумя дырками в теле!
— Тогда отойдем, — предложил Шишкин, — и водички попьем заместо чая на прощанье.
Так и сделали. Зачерпнули зеленой кружкой, в уральском городе Лысьве изготовленной, бурой болотной водицы и по очереди попили, вроде бы на мгновенье ощутили себя в родных местах.
С тем и отправил Иван красноармейца Шишкина в санчасть, а сам остался воевать на переднем крае.
Теперь командир полка с ним иначе разговаривал. Раньше он приказывал: Никонов, сделай то-то и то-то. А сейчас просил: посмотри, дескать, Никонов, что там можно сделать, если пищи у бойцов ровным счетом никакой, люди умирают от голода на ходу, когда идут, поднимаемые Иваном, в атаку. И сам Никонов стал сдавать. Сильные боли появились в животе. Немудрено, пятнадцать суток не оправлялся, немыслимое дело… Правда, и пищи не было почти никакой, все равно ведь что-то жевал, кору там березовую, листья, а наружу ничего не выходило. И Никонов отпросился у командира полка к медикам.
50
Миновал год с начала войны, и каждый советский человек задавался вопросом: а когда же будет ей, проклятой, конец? Какой временной единицей отмерять оставшееся до победы расстояние? Неделями или месяцами? А может быть, понадобятся годы? О последнем сроке старались не думать, тем более что Верховный Главнокомандующий в первомайском приказе заверил народ и Красную Армию: К новому, 1943-му, году будем в Берлине.
И хотя обстановка становилась все более напряженной — но кто про нее знал, обстановку! — Сталин позволил себе подобный аванс, заверив соотечественников в том, что «исчезли благодушие и беспечность в отношении врага, которые имели место среди бойцов в первые месяцы Отечественной войны». Таким образом, вождь чохом зачислил всех красноармейцев, беззаветно дравшихся с врагом летом и осенью сорок первого, продолжавших воевать в бесчисленных окружениях, возникавших из-за его, Сталина, просчетов, в категорию тех, кто позволил противнику подойти на ближние подступы к столице.
А к 22 июня положение ухудшилось еще больше, и верный принципу сваливать с больной головы на здоровую, Сталин поручил доклад об итогах первого года войны сделать Михаилу Ивановичу Калинину, всесоюзному старосте, так предложено было через прессу называть его в народе, или старому козлу, как без обиняков величал его Иосиф Виссарионович в кругу соратников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240