И Борис Бархаш, растерявший в сумятице боя своих редакционных товарищей, шел на восток в толпе незнакомых ему красноармейцев и командиров.
Философ не знал, что справа от него прошли основной заградительный огонь два ярых спорщика и неразлучных друга, старики-добровольцы из народного ополчения, Левин и Раппопорт. Едва попав в адов коридор, они взялись за руки и шли непрестанно вперед, спотыкаясь и падая, снова поднимались и, поддерживая друг друга, пробирались к Мясному Бору. Уже погибли Валя Старченко и Женя Желтова, Ермакович и Разумиенко, Кочетков и Лычагин, а Борис Бархаш был все еще жив. Сейчас он думал о том, как после прорыва соберутся они вместе и пойдут рассказы о том, как им удалось уцелеть… Думал о тех, кто был теперь мертв, как о живых, и до тех пор, пока они сохранялись в его памяти, эти люди и в самом деле продолжали существовать.
«Fuimus, — сказал себе Бархаш. — Мы были…»
И вдруг существо его пронизало предчувствие приближающейся собственной гибели. «Меня сейчас убьют», — спокойно подумал философ и поднялся во весь рост перед завалом из бревен разрушенной снарядами настильной дороги. Ему не хотелось принимать смерть безропотно, как бы согласившись с неизбежным концом. И Бархаш сдвинулся влево, чтобы обойти завал. Если его убьют, то пусть это случится в атаке, но ведь их нынешний прорыв — отнюдь не бегство из ловушки, а удар по врагу.
«Увидеть бы его лицо», — пожелал Бархаш и почувствовал, как поднимается в нем та русская одержимость — о ней он только читал или слышал от фронтовиков, — которая бросает людей на амбразуры. За горло руками, загрызть насмерть!
Миновав завал, Борис увидел немецкую огневую точку. Из нее методично бил пулемет, перекрывая дорогу. «Гранату бы!» — с тоскою подумал философ и бросился на пулемет, вскинув пистолет, в котором не было ни одной пули.
Очередь срезала его за полсотни шагов от пулемета.
Борис Бархаш лежал на спине и смотрел в небо, закрытое багровым дымом. Он жалел, что так и не успел приступить к давно задуманной книге о презумпции естественности в объяснении явлений космического характера. «Естественна ли моя нынешняя смерть? Как соотнести ее с теорией взаимной обусловленности явлений?» — подумал философ, и некоторое время он жил с этой мыслью.
Затем дух его отлетел.
62
Его не удивила пустынность венских улиц, которыми он проходил, неторопливо, цепко, художнически примериваясь к выдающимся шедеврам архитектуры, стараясь выделить те, к которым пока еще не обращался при исполнении заказов. Третьего дня мебельщик Блувбанд, брезгливо перебрав стопку гравюр, изготовленных Адольфом, поморщился и заметил, что херр Хитлер — первую букву его фамилии Блувбанд произносил подчеркнуто мягко — повторяет в картинках одно и то же — необходимо разнообразить сюжеты… Адольф хотел возразить: ведь его работ никто не видит. Блувбанд, как и другие мебельщики Вены, по тогдашней моде наклеивает его, Адольфа Гитлера, творения на ту часть шкафов, которой их поворачивают к стене. И что большего унижения для художника придумать невозможно… Вслух Гитлер не сказал ни слова. Только засопел чуть заметнее, но тут же подавил эту рефлекторную привычку, она предшествовала срыву в невротическую истерию, а перед Блувбандом давать выход магнетической энергии бессмысленно. Бог мебельщика, равно как и прочих детей Израилевых, — деньги.
Была середина дня, и пустынность Рингштрассе, площади Святого Стефана странно не удивляла художника. Безлюдным оказался и Бургплац, сиятельные конники которого показались Гитлеру неуместно большими. Он подумал, что следует включить в число новых гравюр мавзолей эрцгерцогини Христины, творение Кановы, и очутился вдруг перед церковью капуцинов, где находился склеп, в нем хоронили императоров, начиная с Матвея. Его и увидел Гитлер в небольшой группе людей, наряженных в царственные одежды. Они стояли друг за другом у входа, образуя смиренную очередь.
— Нам не сюда, молодой человек, — сказал Гитлеру крайний, и Адольф понял, что перед ним император Матвей. — Судя по всему, вы из последних отпрысков, а порядок такой: регистрация мертвецов начинается с недавно умерших.
— Но я еще живой! — воскликнул Гитлер.
— Вы так считаете? — сощурился монарх, — Нет, коль вы с нами, то живым не можете быть.
— Но кто это все придумал? — спросил Адольф.
— Новый император Германии. Ему почему-то нравится, чтобы его называли вождем. Вы из какой ветви Габсбургов?
— Не из какой, — буркнул Гитлер.
— Значит, вы Гогенцоллерн? — осведомился император Матвей. — Кто именно?
— Никто! — воскликнул вдруг истерически Гитлер, — Оставьте меня в покое… Никто!
От собственного крика фюрер проснулся и, постепенно возвращаясь сознанием в явь, подумал о том, что император Матвей неспроста задавал ему вопросы, связанные с происхождением вождя.
«Снова происки моих врагов, — с усталой отрешенностью подумал он, все еще не вернувшись до конца в реальный мир и не понимая, в каком времени и пространстве находится сейчас. — Надо сказать Генриху, пусть еще раз пройдется по цепочкам моей родословной».
К этой глухой еще ночи 3 июля 1942 года, когда Гитлер проснулся за четверть часа до намеченного им самим срока, чтобы лететь с аэродрома Ангербург вместе с Гальдером в Полтаву, нити, так или иначе ведущие к тайне происхождения фюрера, давным-давно были взяты Гиммлером на особый контроль. Любая утечка при этом исключалась, возможные источники ее без лишнего шума ликвидировались.
Главной опасностью было то белое, или иного цвета пятно, которое связывалось с внебрачным появлением отца фюрера, Алоиса Шикльгрубера, который стал Гитлером только тогда, когда его усыновил отчим. Его мать, сорокасемилетняя Мария Анна, вышла замуж за Георга Гидлера — буква «т» в его фамилии появилась позднее, — имея на руках пятилетнего парнишку Алоиса, которого перезрелая девица Шикльгрубер родила от неизвестного лица…
Генеалогию семьи Гитлеров дотошные, геральдисты проследили до пятнадцатого века, но все они спотыкались на одном-единственном факте — отец вождя, Алоис Шикльгрубер-Гитлер, не был родным сыном Георга. И тут возникла кощунственная версия о которой и помыслить было страшно. Враги рейха и германского народа осмеливались предполагать, что соблазнителем Марии Анны был некий еврей-коммивояжер… Версия стоила головы многим болтунам, но существовать она существовала, и по ней выходило что радетель за чистоту арийской расы сам на четверть является иудеем…
Но это же немыслимо! От Гиммлера фюрер получал непременно только одно утверждение: грязные инсинуации. С происхождением Гитлера полный порядок, оно безупречно. Но вождь не верил Черному Генриху до конца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240
Философ не знал, что справа от него прошли основной заградительный огонь два ярых спорщика и неразлучных друга, старики-добровольцы из народного ополчения, Левин и Раппопорт. Едва попав в адов коридор, они взялись за руки и шли непрестанно вперед, спотыкаясь и падая, снова поднимались и, поддерживая друг друга, пробирались к Мясному Бору. Уже погибли Валя Старченко и Женя Желтова, Ермакович и Разумиенко, Кочетков и Лычагин, а Борис Бархаш был все еще жив. Сейчас он думал о том, как после прорыва соберутся они вместе и пойдут рассказы о том, как им удалось уцелеть… Думал о тех, кто был теперь мертв, как о живых, и до тех пор, пока они сохранялись в его памяти, эти люди и в самом деле продолжали существовать.
«Fuimus, — сказал себе Бархаш. — Мы были…»
И вдруг существо его пронизало предчувствие приближающейся собственной гибели. «Меня сейчас убьют», — спокойно подумал философ и поднялся во весь рост перед завалом из бревен разрушенной снарядами настильной дороги. Ему не хотелось принимать смерть безропотно, как бы согласившись с неизбежным концом. И Бархаш сдвинулся влево, чтобы обойти завал. Если его убьют, то пусть это случится в атаке, но ведь их нынешний прорыв — отнюдь не бегство из ловушки, а удар по врагу.
«Увидеть бы его лицо», — пожелал Бархаш и почувствовал, как поднимается в нем та русская одержимость — о ней он только читал или слышал от фронтовиков, — которая бросает людей на амбразуры. За горло руками, загрызть насмерть!
Миновав завал, Борис увидел немецкую огневую точку. Из нее методично бил пулемет, перекрывая дорогу. «Гранату бы!» — с тоскою подумал философ и бросился на пулемет, вскинув пистолет, в котором не было ни одной пули.
Очередь срезала его за полсотни шагов от пулемета.
Борис Бархаш лежал на спине и смотрел в небо, закрытое багровым дымом. Он жалел, что так и не успел приступить к давно задуманной книге о презумпции естественности в объяснении явлений космического характера. «Естественна ли моя нынешняя смерть? Как соотнести ее с теорией взаимной обусловленности явлений?» — подумал философ, и некоторое время он жил с этой мыслью.
Затем дух его отлетел.
62
Его не удивила пустынность венских улиц, которыми он проходил, неторопливо, цепко, художнически примериваясь к выдающимся шедеврам архитектуры, стараясь выделить те, к которым пока еще не обращался при исполнении заказов. Третьего дня мебельщик Блувбанд, брезгливо перебрав стопку гравюр, изготовленных Адольфом, поморщился и заметил, что херр Хитлер — первую букву его фамилии Блувбанд произносил подчеркнуто мягко — повторяет в картинках одно и то же — необходимо разнообразить сюжеты… Адольф хотел возразить: ведь его работ никто не видит. Блувбанд, как и другие мебельщики Вены, по тогдашней моде наклеивает его, Адольфа Гитлера, творения на ту часть шкафов, которой их поворачивают к стене. И что большего унижения для художника придумать невозможно… Вслух Гитлер не сказал ни слова. Только засопел чуть заметнее, но тут же подавил эту рефлекторную привычку, она предшествовала срыву в невротическую истерию, а перед Блувбандом давать выход магнетической энергии бессмысленно. Бог мебельщика, равно как и прочих детей Израилевых, — деньги.
Была середина дня, и пустынность Рингштрассе, площади Святого Стефана странно не удивляла художника. Безлюдным оказался и Бургплац, сиятельные конники которого показались Гитлеру неуместно большими. Он подумал, что следует включить в число новых гравюр мавзолей эрцгерцогини Христины, творение Кановы, и очутился вдруг перед церковью капуцинов, где находился склеп, в нем хоронили императоров, начиная с Матвея. Его и увидел Гитлер в небольшой группе людей, наряженных в царственные одежды. Они стояли друг за другом у входа, образуя смиренную очередь.
— Нам не сюда, молодой человек, — сказал Гитлеру крайний, и Адольф понял, что перед ним император Матвей. — Судя по всему, вы из последних отпрысков, а порядок такой: регистрация мертвецов начинается с недавно умерших.
— Но я еще живой! — воскликнул Гитлер.
— Вы так считаете? — сощурился монарх, — Нет, коль вы с нами, то живым не можете быть.
— Но кто это все придумал? — спросил Адольф.
— Новый император Германии. Ему почему-то нравится, чтобы его называли вождем. Вы из какой ветви Габсбургов?
— Не из какой, — буркнул Гитлер.
— Значит, вы Гогенцоллерн? — осведомился император Матвей. — Кто именно?
— Никто! — воскликнул вдруг истерически Гитлер, — Оставьте меня в покое… Никто!
От собственного крика фюрер проснулся и, постепенно возвращаясь сознанием в явь, подумал о том, что император Матвей неспроста задавал ему вопросы, связанные с происхождением вождя.
«Снова происки моих врагов, — с усталой отрешенностью подумал он, все еще не вернувшись до конца в реальный мир и не понимая, в каком времени и пространстве находится сейчас. — Надо сказать Генриху, пусть еще раз пройдется по цепочкам моей родословной».
К этой глухой еще ночи 3 июля 1942 года, когда Гитлер проснулся за четверть часа до намеченного им самим срока, чтобы лететь с аэродрома Ангербург вместе с Гальдером в Полтаву, нити, так или иначе ведущие к тайне происхождения фюрера, давным-давно были взяты Гиммлером на особый контроль. Любая утечка при этом исключалась, возможные источники ее без лишнего шума ликвидировались.
Главной опасностью было то белое, или иного цвета пятно, которое связывалось с внебрачным появлением отца фюрера, Алоиса Шикльгрубера, который стал Гитлером только тогда, когда его усыновил отчим. Его мать, сорокасемилетняя Мария Анна, вышла замуж за Георга Гидлера — буква «т» в его фамилии появилась позднее, — имея на руках пятилетнего парнишку Алоиса, которого перезрелая девица Шикльгрубер родила от неизвестного лица…
Генеалогию семьи Гитлеров дотошные, геральдисты проследили до пятнадцатого века, но все они спотыкались на одном-единственном факте — отец вождя, Алоис Шикльгрубер-Гитлер, не был родным сыном Георга. И тут возникла кощунственная версия о которой и помыслить было страшно. Враги рейха и германского народа осмеливались предполагать, что соблазнителем Марии Анны был некий еврей-коммивояжер… Версия стоила головы многим болтунам, но существовать она существовала, и по ней выходило что радетель за чистоту арийской расы сам на четверть является иудеем…
Но это же немыслимо! От Гиммлера фюрер получал непременно только одно утверждение: грязные инсинуации. С происхождением Гитлера полный порядок, оно безупречно. Но вождь не верил Черному Генриху до конца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240