У Марьяны мелькнула мысль: не надеть ли перчатки. Мысль показалась ей смешной и праздной. И она равнодушно ухватилась пальцами за пятку, подняла ампутированную ступню и бросила в бачок. Потом ей попалась раздробленная кисть. Соскальзывали с пальцев сине-зеленые кишки, местами разорванные, видимо, осколком. Когда бачок был наполнен вновь и Марьяна взялась за ручку, чтобы помочь санитару вынести, Шмакин остановил ее.
— Сам сделаю, — сказал он, — мое это дело, сестрица. А понюхать спиртику потом забегу.
— Забегай, — сказала Марьяна и отправилась выводить пострадавших из шока, их нельзя оперировать в таком состоянии.
В середине второго дня случилось несчастье с хирургом. Военврач 3 ранга Казиев почувствовал себя плохо. У него начались почечные колики. Боль он испытывал невыносимую. Самому впору завыть от страданий, а права такого не имел, потому как поступление раненых не прекращалось. Сунулась Тамара к нему со шприцем с морфием, чтобы поунять грызущую боль, но Казиев крикнул:
— Назад! Нельзя мне морфий! Усну.
Ососков спросил его:
— Сменить вас, Марсал Ахметович?
— Кто меня сменит? — возразил Казиев. — Вы, комбат?
Ососков смутился:
— Я не хирург.
— То-то и оно, — сказал военврач. — Тепло мне давайте, на спину тепло. И тогда я еще постою…
Хотели грелками помочь, но грелки мешали движениям хирурга.
— Стол придвинем к «буржуйке», — сказала Марьяна.
Придвинули стол. Старший из медбратьев, санитар Садыков, пришел с охапкой дров. Загудела железная печка, повернулся к ней спиной Казиев, пронизало его тепло, и боль отпустила немного.
— Следующего! — приказал хирург.
На стол лег пулеметчик. Пуля попала в рот, разорвала язык и застряла у шейного позвонка.
А потоки поступил в медсанбат капитан Чесноков. Доставили его бойцы потерявшим сознание и звавшим в бреду женщину по имени Таня. Разбитной красноармеец с обвязанным лбом, связной Чеснокова, рассказывал:
— В нас одним снарядом угодило… Меня, значит, по лбу, а капитана по низу живота. Знает, что с ним приключилось. И Таню зовет, жена это его, перед войною поженились, а его из отпуска отозвали. Теперь вот застрелиться хочет, едва оружию отняли. И то сказать — какая теперь житуха у мужика! Пусть бы там ногу али руку снесло… Калека, это верно, да жить можно. А так… Ежели по совести, то я б ему сам пистолет в руки сунул.
— Дурак, — сказал военврач Свиридов. — Пистолет бы дал… Вот ты его и приставь к глупой башке. Думаешь, твой капитан один такой на войне? Вот сестра его из шока выведет, а я ему все там хозяйство зачищу, и отправим в госпиталь. А уж в госпитале спецы. Соорудят ему любое естество, на чей хошь вкус. Понял, дундук?
— Понял, — недоверчиво проговорил боец. — Да только разве такое возможно?
— У нас все возможно, солдатик, — пробасил угрюмый пожилой санитар по фамилии Семенихин. — Вот был ты, скажем, полумертвый, а у нас сразу оживешь. Опять же, если полуживой, то мы тебя обратно можем сделать мертвым. Желаешь?
— Да ну тебя, — махнул связной комбата и ушел на перевязку.
Ближе к вечеру, уже начинало темнеть, Марьяна вышла наружу, поискала клочок незатоптанного снега и принялась тереть им лицо. В голове прояснилось.
— Послушай, санитар, где бы перевязаться?
Марьяна поначалу не сообразила, что обращаются к ней, она забыла о солдатских брюках и про убранные под шапку волосы. Она повернулась и увидела высокого командира в белом полушубке и слегка сбитой на затылок ушанке. Командир улыбнулся, приложил руку к виску:
— Простите, доктор, обознался.
— Я не доктор. Старшина медицинской службы.
— Сестра милосердия, — уточнил командир. — Мне бы плечо посмотреть. Онемело окаянное. Ранили вчера.
— И вас никто не смотрел?
— Как никто? Мой связной перевязывал, он и смотрел… Да и у вас я случайно. Был в штабе дивизии, пленного доставил. Вот мимоходом и сюда заглянул: плечо немного беспокоит.
— Пойдемте, — сказала Марьяна. — Я вас сама посмотрю.
— Тогда, если позволите, представлюсь вам, сестрица, — несколько церемонно проговорил командир, поклонился, потом вытянулся перед Марьяной. — Лейтенант Кружилин, комроты. Можно называть меня и попросту — Олег.
Марьяна улыбнулась. Ей показалось, что она уже встречалась с этим человеком. И Олег нравился ей сейчас. Обращением вежливым, что ли? На внешность мужчин Марьяна давно не обращала внимания, по крайней мере, запретила себе делать это.
— А меня Марьяной зовут. Пойдемте, лейтенант Олег.
…Бесновался Чесноков. Братья Садыковы, санитары, едва удерживали его на койке. Капитан Чесноков хрипел. Розовая слюна, он искусал себе губы, пузырилась в углах рта. Капитан яростно ругался сорванным голосом и требовал пистолет. Марьяна сделала Садыковым знак рукой: отпустите Чеснокова. Тот сразу попытался вскочить, уцепившись руками за халаты санитаров. Марьяна быстро положила руку капитану на лоб. Чесноков оставил санитаров, обхватил руку сестры, зарылся в нее лицом и протяжно, по-волчьи, завыл. Марьяне стало жутко. Сделав над собой усилие, она протянула к голове капитана руку и принялась гладить по волосам.
— Ну что ты, что ты, миленький, — говорила она. — Перестань, пожалуйста. Так ты мне всех раненых перепугаешь. Ничего страшного не случилось… Перестань! Все обойдется. Не надо так убиваться. Потерпи… Ты ведь мужчина!
Тут она осеклась, произнеся привычные слова, которыми всегда утешала страдающих подопечных. А капитан хоть выл-выл, а слова ее услышал. Он смолк и оттолкнул руку Марьяны.
— Мужчина, говоришь? — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Был им еще недавно… А впрочем… Ты права, сестра. Разнюнился, как жалкая баба. Все. Кончаю истерику. Иди к другим, сестрица. Капитан Чесноков хлопот вам больше не доставит.
— Вот и хорошо, милый, — облегченно вздохнула Марьяна и пошла из палаты вон, обрадованная и смущенная вернувшейся к капитану твердостью духа.
Ночью она спала рядом с закутком, который оборудовал для отдыха командир медсанбата. Разбудил Марьяну выстрел. Стреляли под самым ухом у нее. Она вскочила и босиком — спала, лишь стянув с себя сапоги, — выбежала наружу. Из закутка появился комбат Ососков. Был без ремня, вид заспанный и ошалелый, в руке болталась портупея с пустой кобурой. В маленькой каморке рядом с постелью комбата и опрокинутой сейчас табуреткой, на которую Ососков положил перед сном портупею с личным оружием, лежал ничком человек. Левая его рука была неестественно изогнута к виску и сжимала пистолет.
— Вот черт, — сказал Ососков. — Не было мне печали…
Комбат нагнулся, осторожно высвободил из пальцев человека пистолет, убрал оружие в кобуру, надел портупею, затянулся ремнем. После этого военврач Ососков взял мертвеца за плечо и перевернул лицом вверх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240
— Сам сделаю, — сказал он, — мое это дело, сестрица. А понюхать спиртику потом забегу.
— Забегай, — сказала Марьяна и отправилась выводить пострадавших из шока, их нельзя оперировать в таком состоянии.
В середине второго дня случилось несчастье с хирургом. Военврач 3 ранга Казиев почувствовал себя плохо. У него начались почечные колики. Боль он испытывал невыносимую. Самому впору завыть от страданий, а права такого не имел, потому как поступление раненых не прекращалось. Сунулась Тамара к нему со шприцем с морфием, чтобы поунять грызущую боль, но Казиев крикнул:
— Назад! Нельзя мне морфий! Усну.
Ососков спросил его:
— Сменить вас, Марсал Ахметович?
— Кто меня сменит? — возразил Казиев. — Вы, комбат?
Ососков смутился:
— Я не хирург.
— То-то и оно, — сказал военврач. — Тепло мне давайте, на спину тепло. И тогда я еще постою…
Хотели грелками помочь, но грелки мешали движениям хирурга.
— Стол придвинем к «буржуйке», — сказала Марьяна.
Придвинули стол. Старший из медбратьев, санитар Садыков, пришел с охапкой дров. Загудела железная печка, повернулся к ней спиной Казиев, пронизало его тепло, и боль отпустила немного.
— Следующего! — приказал хирург.
На стол лег пулеметчик. Пуля попала в рот, разорвала язык и застряла у шейного позвонка.
А потоки поступил в медсанбат капитан Чесноков. Доставили его бойцы потерявшим сознание и звавшим в бреду женщину по имени Таня. Разбитной красноармеец с обвязанным лбом, связной Чеснокова, рассказывал:
— В нас одним снарядом угодило… Меня, значит, по лбу, а капитана по низу живота. Знает, что с ним приключилось. И Таню зовет, жена это его, перед войною поженились, а его из отпуска отозвали. Теперь вот застрелиться хочет, едва оружию отняли. И то сказать — какая теперь житуха у мужика! Пусть бы там ногу али руку снесло… Калека, это верно, да жить можно. А так… Ежели по совести, то я б ему сам пистолет в руки сунул.
— Дурак, — сказал военврач Свиридов. — Пистолет бы дал… Вот ты его и приставь к глупой башке. Думаешь, твой капитан один такой на войне? Вот сестра его из шока выведет, а я ему все там хозяйство зачищу, и отправим в госпиталь. А уж в госпитале спецы. Соорудят ему любое естество, на чей хошь вкус. Понял, дундук?
— Понял, — недоверчиво проговорил боец. — Да только разве такое возможно?
— У нас все возможно, солдатик, — пробасил угрюмый пожилой санитар по фамилии Семенихин. — Вот был ты, скажем, полумертвый, а у нас сразу оживешь. Опять же, если полуживой, то мы тебя обратно можем сделать мертвым. Желаешь?
— Да ну тебя, — махнул связной комбата и ушел на перевязку.
Ближе к вечеру, уже начинало темнеть, Марьяна вышла наружу, поискала клочок незатоптанного снега и принялась тереть им лицо. В голове прояснилось.
— Послушай, санитар, где бы перевязаться?
Марьяна поначалу не сообразила, что обращаются к ней, она забыла о солдатских брюках и про убранные под шапку волосы. Она повернулась и увидела высокого командира в белом полушубке и слегка сбитой на затылок ушанке. Командир улыбнулся, приложил руку к виску:
— Простите, доктор, обознался.
— Я не доктор. Старшина медицинской службы.
— Сестра милосердия, — уточнил командир. — Мне бы плечо посмотреть. Онемело окаянное. Ранили вчера.
— И вас никто не смотрел?
— Как никто? Мой связной перевязывал, он и смотрел… Да и у вас я случайно. Был в штабе дивизии, пленного доставил. Вот мимоходом и сюда заглянул: плечо немного беспокоит.
— Пойдемте, — сказала Марьяна. — Я вас сама посмотрю.
— Тогда, если позволите, представлюсь вам, сестрица, — несколько церемонно проговорил командир, поклонился, потом вытянулся перед Марьяной. — Лейтенант Кружилин, комроты. Можно называть меня и попросту — Олег.
Марьяна улыбнулась. Ей показалось, что она уже встречалась с этим человеком. И Олег нравился ей сейчас. Обращением вежливым, что ли? На внешность мужчин Марьяна давно не обращала внимания, по крайней мере, запретила себе делать это.
— А меня Марьяной зовут. Пойдемте, лейтенант Олег.
…Бесновался Чесноков. Братья Садыковы, санитары, едва удерживали его на койке. Капитан Чесноков хрипел. Розовая слюна, он искусал себе губы, пузырилась в углах рта. Капитан яростно ругался сорванным голосом и требовал пистолет. Марьяна сделала Садыковым знак рукой: отпустите Чеснокова. Тот сразу попытался вскочить, уцепившись руками за халаты санитаров. Марьяна быстро положила руку капитану на лоб. Чесноков оставил санитаров, обхватил руку сестры, зарылся в нее лицом и протяжно, по-волчьи, завыл. Марьяне стало жутко. Сделав над собой усилие, она протянула к голове капитана руку и принялась гладить по волосам.
— Ну что ты, что ты, миленький, — говорила она. — Перестань, пожалуйста. Так ты мне всех раненых перепугаешь. Ничего страшного не случилось… Перестань! Все обойдется. Не надо так убиваться. Потерпи… Ты ведь мужчина!
Тут она осеклась, произнеся привычные слова, которыми всегда утешала страдающих подопечных. А капитан хоть выл-выл, а слова ее услышал. Он смолк и оттолкнул руку Марьяны.
— Мужчина, говоришь? — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Был им еще недавно… А впрочем… Ты права, сестра. Разнюнился, как жалкая баба. Все. Кончаю истерику. Иди к другим, сестрица. Капитан Чесноков хлопот вам больше не доставит.
— Вот и хорошо, милый, — облегченно вздохнула Марьяна и пошла из палаты вон, обрадованная и смущенная вернувшейся к капитану твердостью духа.
Ночью она спала рядом с закутком, который оборудовал для отдыха командир медсанбата. Разбудил Марьяну выстрел. Стреляли под самым ухом у нее. Она вскочила и босиком — спала, лишь стянув с себя сапоги, — выбежала наружу. Из закутка появился комбат Ососков. Был без ремня, вид заспанный и ошалелый, в руке болталась портупея с пустой кобурой. В маленькой каморке рядом с постелью комбата и опрокинутой сейчас табуреткой, на которую Ососков положил перед сном портупею с личным оружием, лежал ничком человек. Левая его рука была неестественно изогнута к виску и сжимала пистолет.
— Вот черт, — сказал Ососков. — Не было мне печали…
Комбат нагнулся, осторожно высвободил из пальцев человека пистолет, убрал оружие в кобуру, надел портупею, затянулся ремнем. После этого военврач Ососков взял мертвеца за плечо и перевернул лицом вверх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240