Полно раненых. Продолжают сползаться резервисты, приводят пленных. А я тут должен разбираться с этим… рыцарем в тигровой шкуре.
Ровенский не ответил. Это было явным признаком того, что он с чем-то не согласен.
— Вы с чем-то не согласны, подполковник?
— Сэр, вы имели право снять с Берлиани голову. Но не при всех. Вы, наверное, не понимаете, что означает фамилия «Верещагин» для младших командиров и рядовых.
— Для меня она означает изжогу, — скривился полковник. — Черт возьми, что происходит? Почему всех заботит судьба этого авантюриста, но никого не волнует судьба операции в целом?
— Операцию в целом мало кто видит. Солдату нужен простой и понятный символ того, за что он сражается. Причина, по которой он ненавидит врага и человек, за которого он согласен умереть. Верещагин — уже легенда.
Полковник в двух словах высказал свое мнение о легендах вообще и об этой — в частности.
— Вы можете думать что хотите, но не высказывайте этого на брифингах, — предостерег Ровенский. — Вы теряете авторитет.
Кронин вспыхнул.
— Вот мой авторитет! — он постучал согнутым пальцем по своему погону. — И этого должно быть достаточно! Не хватало еще мне заискивать перед подчиненными ради дешевой популярности. Что я — говорун из Думы?
Ровенский не ответил.
Полковник посопел.
— Собачья работа, — пожаловался он. — Но вы-то хоть понимаете, как все это глупо?
— Понимаю, — искренне посочувствовал Ровенский. — Но и вы поймите. С легендой нельзя борться. Но ее можно использовать.
— Делайте это сами. — Кронин отвернулся к окну. — Я не понимаю, как он вообще стал офицером. Людей с такими взглядами я бы отчислял еще на первом курсе юнкерского. И пожалуйста, позвольте мне не слышать этой фамилии хотя бы до вечера.
* * *
Симферополь, 30 апреля, 1405
«Неправильно это» — к такому выводу пришел рядовой Мельник, когда пропал кураж.
Он без особого сочувствия относился к крымцам. Все-таки свинство это: сначала сами присоединились, а потом вдруг напали. Понятно, что не все они гады, есть очень даже ничего, и во всем виноваты недобитые белогвардейцы, которые мутят народ. Понятно, что за гибель полка надо отомстить так, чтоб у белых в ушах зазвенело. Понятно, что ГРУшникам давно надо было дать по мозгам, чтоб не зарывались.
Но вот сейчас, собравшись почти целым взводом замочить одного врага, как-то нехорошо они выглядели. Как-то слишком походили на киношных эсэсовцев.
Мельник еще не видел войны. Когда он летел сюда в чреве «Антея», он верил байкам, что никакой войны не будет, а будет пьянка и гулянка с девочками. И слова замполита про то, что враг не дремлет, воспринимал как обычно — то есть, пускал побоку.
Поначалу казалось, что так оно и есть: девчонки, танцы, бары… Так, как вчера, Мельник никогда в жизни не гулял, и, наверное, уже не погуляет. Аж до сих пор голова гудит.
А все-таки вышло, что прав был замполит. Враг не дремал. Война началась, а сам Мельник еще не сделал ни одного выстрела…
Но открывать свой счет одним истерзанным пленным почему-то не хотелось. Кроме того, Мельник слабо верил, что это — тот самый человек, который начал войну. Был бы он еще генерал — тогда понятно…
Он внезапно почувствовал глубокое отвращение и к себе, и к прочим «мстителям». Откуда вообще пошел этот шухер — замочить беляка? Что, делать больше нечего?
Но поганые миазмы паники уже пропитали насквозь все здание Главштаба и всех, кто там находился. И, как нередко бывает в таких случаях, кое у кого зачесались руки, слишком короткие, чтобы дойти до реальной причины всех неурядиц, но достаточно длинные, чтобы дотянуться до ближнего сучка и закрепить на нем вечно голодную петлю.
А когда озверевшая паника начинает размахивать дубинкой, здравому смыслу лучше прикрыть голову и опустить ее пониже. Поэтому Мельник, вытянув из каски помеченную крестом бумажку, беспрекословно присоединился к двум десяткам добровольцев, поднявшихся на восьмой этаж, где спецназ держал пленника.
Акция планировалась недолго, но слухи распространялись быстро. Они не встретили в коридорах и одного человека. Никто не рискнул встать на дороге у линчевателей.
Кроме сержанта Ныммисте.
Энью Ныммисте понимал и исполнял приказы буквально, потому что стремление к совершенству было его натурой. Присущая потомкам викингов педантичность и аккуратность досталась Ныммисте в двойном размере. При полном равнодушии к коммунистическим идеалам и холодной неприязни к советскому строю Энью, тем не менее, стремился в спецназ — потому что там служат лучшие из лучших, а значит, ему там место. Он досконально овладел техникой рукопашного боя, мог стрелять с обеих рук навскидку и метать нож на звук, и так же безупречно чистил картошку, срезая с нее шкурку тоненькой непрерывной ленточкой от одного полюса к другому. Если бы ему приказали — он бы не менее педантично, по сантиметру, снял с пленника кожу. Любить этого человека у него причин не было. Но Энью получил другой приказ — пленника нужно стеречь, и чтоб ни один волос не упал с его головы. Энью Ныммисте был намерен приказ выполнить. Любой ценой.
Но даже совершенные люди имеют физические потребности. Приняв во внимание тот факт, что белогвардеец прикован к батарее и лежит, не шевелясь, уже больше двух часов, ключ от наручников находится у сержанта в кармане, а у дверей стоят двое ребят из его отделения, Ныммисте приказал одному из них занять свое место, дал ему свой пистолет, а сам отправился туда, куда даже царь, по непроверенным данным, ходил пешком.
Десантники давно хотели выяснить, кто лучше — они или спецназ ГРУ. Вот и предоставился случай.
Они поднялись по пожарной лестнице в полном молчании. Рядовой Керимов, стоявший на посту, не сразу понял, в чем дело, а когда понял, было поздно. Но главное — он был не готов поднять оружие на своих. И не верил, что те поднимут оружие на него. И, в общем, не ошибся: они справились голыми руками. Спецназ крепок, но и десант кое-чему научен…
Второй охранник вскочил и поднял автомат, но секундное колебание стоило и ему нокаута.
Обнаружив, что заочно приговоренный нетранспортабелен, солдаты обшарили связанных стражей и не нашли ключа от наручников. Произошел короткий диспут, в котором половина участников стояла за то, чтоб «кончить гада» прямо здесь, а вторая половина — за то, чтоб оттащить его вниз, где советский суд Линча, самый гуманный суд Линча в мире, приведет в исполнение коллективный приговор общими усилиями. Большинством голосов победили вторые. Один ефрейтор взял пистолет сержанта, встал на колено, примерился к тому месту, где браслет наручника соединялся с цепью и выстрелил.
Будь наручники сделаны из обычной стали, одиссея капитана Верещагина закончилась бы. Но наручники, спроектированные для спецназа, перебить пулей нельзя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199
Ровенский не ответил. Это было явным признаком того, что он с чем-то не согласен.
— Вы с чем-то не согласны, подполковник?
— Сэр, вы имели право снять с Берлиани голову. Но не при всех. Вы, наверное, не понимаете, что означает фамилия «Верещагин» для младших командиров и рядовых.
— Для меня она означает изжогу, — скривился полковник. — Черт возьми, что происходит? Почему всех заботит судьба этого авантюриста, но никого не волнует судьба операции в целом?
— Операцию в целом мало кто видит. Солдату нужен простой и понятный символ того, за что он сражается. Причина, по которой он ненавидит врага и человек, за которого он согласен умереть. Верещагин — уже легенда.
Полковник в двух словах высказал свое мнение о легендах вообще и об этой — в частности.
— Вы можете думать что хотите, но не высказывайте этого на брифингах, — предостерег Ровенский. — Вы теряете авторитет.
Кронин вспыхнул.
— Вот мой авторитет! — он постучал согнутым пальцем по своему погону. — И этого должно быть достаточно! Не хватало еще мне заискивать перед подчиненными ради дешевой популярности. Что я — говорун из Думы?
Ровенский не ответил.
Полковник посопел.
— Собачья работа, — пожаловался он. — Но вы-то хоть понимаете, как все это глупо?
— Понимаю, — искренне посочувствовал Ровенский. — Но и вы поймите. С легендой нельзя борться. Но ее можно использовать.
— Делайте это сами. — Кронин отвернулся к окну. — Я не понимаю, как он вообще стал офицером. Людей с такими взглядами я бы отчислял еще на первом курсе юнкерского. И пожалуйста, позвольте мне не слышать этой фамилии хотя бы до вечера.
* * *
Симферополь, 30 апреля, 1405
«Неправильно это» — к такому выводу пришел рядовой Мельник, когда пропал кураж.
Он без особого сочувствия относился к крымцам. Все-таки свинство это: сначала сами присоединились, а потом вдруг напали. Понятно, что не все они гады, есть очень даже ничего, и во всем виноваты недобитые белогвардейцы, которые мутят народ. Понятно, что за гибель полка надо отомстить так, чтоб у белых в ушах зазвенело. Понятно, что ГРУшникам давно надо было дать по мозгам, чтоб не зарывались.
Но вот сейчас, собравшись почти целым взводом замочить одного врага, как-то нехорошо они выглядели. Как-то слишком походили на киношных эсэсовцев.
Мельник еще не видел войны. Когда он летел сюда в чреве «Антея», он верил байкам, что никакой войны не будет, а будет пьянка и гулянка с девочками. И слова замполита про то, что враг не дремлет, воспринимал как обычно — то есть, пускал побоку.
Поначалу казалось, что так оно и есть: девчонки, танцы, бары… Так, как вчера, Мельник никогда в жизни не гулял, и, наверное, уже не погуляет. Аж до сих пор голова гудит.
А все-таки вышло, что прав был замполит. Враг не дремал. Война началась, а сам Мельник еще не сделал ни одного выстрела…
Но открывать свой счет одним истерзанным пленным почему-то не хотелось. Кроме того, Мельник слабо верил, что это — тот самый человек, который начал войну. Был бы он еще генерал — тогда понятно…
Он внезапно почувствовал глубокое отвращение и к себе, и к прочим «мстителям». Откуда вообще пошел этот шухер — замочить беляка? Что, делать больше нечего?
Но поганые миазмы паники уже пропитали насквозь все здание Главштаба и всех, кто там находился. И, как нередко бывает в таких случаях, кое у кого зачесались руки, слишком короткие, чтобы дойти до реальной причины всех неурядиц, но достаточно длинные, чтобы дотянуться до ближнего сучка и закрепить на нем вечно голодную петлю.
А когда озверевшая паника начинает размахивать дубинкой, здравому смыслу лучше прикрыть голову и опустить ее пониже. Поэтому Мельник, вытянув из каски помеченную крестом бумажку, беспрекословно присоединился к двум десяткам добровольцев, поднявшихся на восьмой этаж, где спецназ держал пленника.
Акция планировалась недолго, но слухи распространялись быстро. Они не встретили в коридорах и одного человека. Никто не рискнул встать на дороге у линчевателей.
Кроме сержанта Ныммисте.
Энью Ныммисте понимал и исполнял приказы буквально, потому что стремление к совершенству было его натурой. Присущая потомкам викингов педантичность и аккуратность досталась Ныммисте в двойном размере. При полном равнодушии к коммунистическим идеалам и холодной неприязни к советскому строю Энью, тем не менее, стремился в спецназ — потому что там служат лучшие из лучших, а значит, ему там место. Он досконально овладел техникой рукопашного боя, мог стрелять с обеих рук навскидку и метать нож на звук, и так же безупречно чистил картошку, срезая с нее шкурку тоненькой непрерывной ленточкой от одного полюса к другому. Если бы ему приказали — он бы не менее педантично, по сантиметру, снял с пленника кожу. Любить этого человека у него причин не было. Но Энью получил другой приказ — пленника нужно стеречь, и чтоб ни один волос не упал с его головы. Энью Ныммисте был намерен приказ выполнить. Любой ценой.
Но даже совершенные люди имеют физические потребности. Приняв во внимание тот факт, что белогвардеец прикован к батарее и лежит, не шевелясь, уже больше двух часов, ключ от наручников находится у сержанта в кармане, а у дверей стоят двое ребят из его отделения, Ныммисте приказал одному из них занять свое место, дал ему свой пистолет, а сам отправился туда, куда даже царь, по непроверенным данным, ходил пешком.
Десантники давно хотели выяснить, кто лучше — они или спецназ ГРУ. Вот и предоставился случай.
Они поднялись по пожарной лестнице в полном молчании. Рядовой Керимов, стоявший на посту, не сразу понял, в чем дело, а когда понял, было поздно. Но главное — он был не готов поднять оружие на своих. И не верил, что те поднимут оружие на него. И, в общем, не ошибся: они справились голыми руками. Спецназ крепок, но и десант кое-чему научен…
Второй охранник вскочил и поднял автомат, но секундное колебание стоило и ему нокаута.
Обнаружив, что заочно приговоренный нетранспортабелен, солдаты обшарили связанных стражей и не нашли ключа от наручников. Произошел короткий диспут, в котором половина участников стояла за то, чтоб «кончить гада» прямо здесь, а вторая половина — за то, чтоб оттащить его вниз, где советский суд Линча, самый гуманный суд Линча в мире, приведет в исполнение коллективный приговор общими усилиями. Большинством голосов победили вторые. Один ефрейтор взял пистолет сержанта, встал на колено, примерился к тому месту, где браслет наручника соединялся с цепью и выстрелил.
Будь наручники сделаны из обычной стали, одиссея капитана Верещагина закончилась бы. Но наручники, спроектированные для спецназа, перебить пулей нельзя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199