Сколько раз ты себе ломал ключицы?
— Четыре. Это… совсем другое. Я… больше не сяду… в седло.
— Да ну тебя.
— Сустав… Подвижность не восстанав… ливается.
— Кто тебе сказал такую чушь? С чего ты решил, что это сустав?
— М-м…
— Еще морфина?
— Да. Арт, представь себе, что ты больше никогда… Не сможешь подняться… на гору… Ты… представлял?
— Конечно. Все люди стареют. Рано или поздно приходится бросать спорт.
— Нет, сейчас… Господи… Арт, сделай люфтэмболию… Я не смогу так жить. Я не буду жить калекой.
— А ну, хватит молоть ерунду! Ты за кого меня держишь? — Артем показал ему кулак. — Вот тебе мое слово: ты выберешься отсюда, и еще до конца года сядешь на лошадь. Ты немного потеряешь квалификацию, потому что долго будешь на отдыхе, и поэтому тренер даст тебе самую безнадежную скотину из всех, кто у него есть. А на середине дистанции эта тварь вспомнит молодость и придет первой, и тренер отматюкает тебя, потому что он сам поставил на фаворита из своей же конюшни.
— Хреновый из вас пророк, господин капитан. И в скачках вы ни черта не понимаете…
…Верещагин действительно мало что понимал в скачках. Но он немножко понимал в огнестрельных ранах, и знал, что Козырев прав: подвижность сустава не восстановится. Какой там конный спорт, парень до конца жизни проходит с костылем, если вообще сумеет встать на ноги.
Лгать ему было противно, а делать при этом вид, словно он не понимает, что Козырев видит его ложь насквозь, было противно вдвойне.
Реплика про люфтэмболию ему совсем не понравилась. Володя, будучи в здравом уме, никогда не заговорил бы об этом. Значит, он устал и сдают нервы. Артем решил — будь что будет, нечего жаться. Полные дозы морфина. Пусть подпоручик немного отдохнет…
Он сделал еще одну инъекцию и присел на стальную трубу каркаса от кресла. Сами по себе эти железки не были приспособлены к человеческой заднице и долго там высидеть было нельзя. Но наркотик действовал быстро.
Владимир больше не пробовал с ним заговорить. После укола он отвернул лицо в сторону, ожидая, когда придет сон. Артем боялся представлять себе, как он здесь коротает часы в компании пятнадцати мертвецов, страдая от боли и слабости, одиночества и страха… И вина, которую испытывал капитан, заставляла его приходить сюда, кропотливой и осторожной работой заглушая свой собственный страх и успокаивая свои натянутые нервы. Все они знали, что одно неверное слово — и все полетит к черту. Поэтому неукоснительно следовали его указаниям: сводили общение с десантниками к нижней границе необходимого, держались осторонь и все время были начеку. Ему было сложнее: взяв на себя роль буфера между своими ребятами и десантурой, он почти все время находился среди «голубых беретов» или поблизости. Он смеялся их шуткам, отвечал на их вопросы и задавал свои, смотрел в оба глаза, перенимая типично советские манеры и отказываясь от наиболее характерных крымских. Труднее всего было сохранять естественность. От него не требовалось особенного актерства или перевоплощения, он давно заметил, что практически любая промашка будет прощена тому, кто делает ее с самым непринужденным видом. Он умел существовать в чужой и даже враждебной среде, фактически, он занимался этим всю жизнь. Полная естественность, которую дает стопроцентная уверенность в себе, была его доспехом и его стрелами. Это спасало его в гимназии, в армии, в офицерском училище… Это спасало его и сейчас. Странности, если их кто-то заметил, были отнесены на счет особенностей подготовки спецназа и снобизм офицера элитных войск.
Он готовился к этому долго. Он знал, что должен говорить в тех или иных наиболее распространенных случаях, как себя вести… Конечно, настоящий спецназовец раскусил бы его через минуту… Но настоящие лежали здесь, укрытые брезентом. Здесь же лежал Даничев, которому больше ничего не нужно. И Володя, которому нужен в первую очередь морфин. Эти люди поверили ему, и вот куда он их привел. Куда он приведет остальных?
И было еще одно. Артем вспомнил, кто такой капитан Глеб Асмоловский, следовательно, Глеб мог вспомнить, кто такой капитан Верещагин. Альпинистская братия достаточно хорошо знает выдающиеся имена из числа своих. А Глеб Асмоловский — это, как ни крути, было выдающееся имя.
Оставалось надеяться на плотность железного занавеса и на удачу. И верить в то, что, если, не дай Бог, придется стрелять, он сможет поднять оружие на Глеба.
* * *
— Из чего у тебя нервы, Арт? — спросил Князь. — Как ты сохраняешь хладнокровие?
— Хладнокровие? — Артем взял его за руку и положил его ладонь на свое запястье.
— Ничего себе… — Князь прикинул частоту пульса. — Ты надеешься дурить их до вечера, когда пойдет «Красный пароль»?
— С Божьей помощью я надеюсь дурить их и дальше. При хорошем раскладе — всю ночь, пока мы будем забивать эфир помехами.
— You must be crazy.
— Варианты, Гия! Ты предлагаешь с ними драться? Их здесь рота, Князь! Семьдесят человек! И хорошо, что не батальон, как они планировали поначалу…
— Батальон поместился бы здесь только при условии, что все выдохнут и не будут вдыхать, — сострил Кашук. — А вообще, товарищ старший лейтенант, вы играете на грани фола. Когда вы брякнули «яки», я чуть не поседел.
— Я подумал, что так будет лучше… Чем кто-то из наших сболтнет что-то и нужно будет выдумывать — лучше сразу втюхать им правдоподобную легенду.
— Яки, Арт, — уступил Берлиани. — Но зачем ты задрался с их лейтенантом? Шэм бы не рассыпался, если бы обошлось без конфликта.
— Вы неправильно рассуждаете, князь, — заметил Кашук. — Нам необходимо было поставить их на место. Иначе через час они бы оказались здесь, а мне они здесь совсем не нужны, и тем более они мне не нужны в генераторной.
Всех передернуло при мысли о том, что будет, если хоть кто-то из десантников проникнет в генераторную.
— Не представляю, как это у нас получится…— простонал Берлиани.
— Все просто. Говори поменьше, веди себя понаглее, и никому даже в голову не придет, будто что-то не так.
Верещагин ошибался. Глебу очень быстро пришло в голову, что тут нечисто.
* * *
Так не бывает, подумал Асмоловский. Ну, совпадение это. Полный тезка знаменитого крымского альпиниста… «Знаменитый альпинист» — само по себе смешно. И фамилия не такая уж редкая. Нет, ну как это все-таки бывает…
Они сидели на смотровой площадке телевышки, рассматривая покрытые лесом горы. Ближайшие вершины были пологи, поросли редким лесом, похожим на вытертый каракуль, витиеватая дорога переползала через Гурзуфское Седло. Вдали сияло море, в ложбине между двух холмов развалился сонный Гурзуф, и Глебу казалось, что он чувствует запах воды.
Глеб из последних сил сопротивлялся чувству созерцательного покоя, но примерно с тем же успехом, с каким кусок сахара может сопротивляться действию горячего чая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199
— Четыре. Это… совсем другое. Я… больше не сяду… в седло.
— Да ну тебя.
— Сустав… Подвижность не восстанав… ливается.
— Кто тебе сказал такую чушь? С чего ты решил, что это сустав?
— М-м…
— Еще морфина?
— Да. Арт, представь себе, что ты больше никогда… Не сможешь подняться… на гору… Ты… представлял?
— Конечно. Все люди стареют. Рано или поздно приходится бросать спорт.
— Нет, сейчас… Господи… Арт, сделай люфтэмболию… Я не смогу так жить. Я не буду жить калекой.
— А ну, хватит молоть ерунду! Ты за кого меня держишь? — Артем показал ему кулак. — Вот тебе мое слово: ты выберешься отсюда, и еще до конца года сядешь на лошадь. Ты немного потеряешь квалификацию, потому что долго будешь на отдыхе, и поэтому тренер даст тебе самую безнадежную скотину из всех, кто у него есть. А на середине дистанции эта тварь вспомнит молодость и придет первой, и тренер отматюкает тебя, потому что он сам поставил на фаворита из своей же конюшни.
— Хреновый из вас пророк, господин капитан. И в скачках вы ни черта не понимаете…
…Верещагин действительно мало что понимал в скачках. Но он немножко понимал в огнестрельных ранах, и знал, что Козырев прав: подвижность сустава не восстановится. Какой там конный спорт, парень до конца жизни проходит с костылем, если вообще сумеет встать на ноги.
Лгать ему было противно, а делать при этом вид, словно он не понимает, что Козырев видит его ложь насквозь, было противно вдвойне.
Реплика про люфтэмболию ему совсем не понравилась. Володя, будучи в здравом уме, никогда не заговорил бы об этом. Значит, он устал и сдают нервы. Артем решил — будь что будет, нечего жаться. Полные дозы морфина. Пусть подпоручик немного отдохнет…
Он сделал еще одну инъекцию и присел на стальную трубу каркаса от кресла. Сами по себе эти железки не были приспособлены к человеческой заднице и долго там высидеть было нельзя. Но наркотик действовал быстро.
Владимир больше не пробовал с ним заговорить. После укола он отвернул лицо в сторону, ожидая, когда придет сон. Артем боялся представлять себе, как он здесь коротает часы в компании пятнадцати мертвецов, страдая от боли и слабости, одиночества и страха… И вина, которую испытывал капитан, заставляла его приходить сюда, кропотливой и осторожной работой заглушая свой собственный страх и успокаивая свои натянутые нервы. Все они знали, что одно неверное слово — и все полетит к черту. Поэтому неукоснительно следовали его указаниям: сводили общение с десантниками к нижней границе необходимого, держались осторонь и все время были начеку. Ему было сложнее: взяв на себя роль буфера между своими ребятами и десантурой, он почти все время находился среди «голубых беретов» или поблизости. Он смеялся их шуткам, отвечал на их вопросы и задавал свои, смотрел в оба глаза, перенимая типично советские манеры и отказываясь от наиболее характерных крымских. Труднее всего было сохранять естественность. От него не требовалось особенного актерства или перевоплощения, он давно заметил, что практически любая промашка будет прощена тому, кто делает ее с самым непринужденным видом. Он умел существовать в чужой и даже враждебной среде, фактически, он занимался этим всю жизнь. Полная естественность, которую дает стопроцентная уверенность в себе, была его доспехом и его стрелами. Это спасало его в гимназии, в армии, в офицерском училище… Это спасало его и сейчас. Странности, если их кто-то заметил, были отнесены на счет особенностей подготовки спецназа и снобизм офицера элитных войск.
Он готовился к этому долго. Он знал, что должен говорить в тех или иных наиболее распространенных случаях, как себя вести… Конечно, настоящий спецназовец раскусил бы его через минуту… Но настоящие лежали здесь, укрытые брезентом. Здесь же лежал Даничев, которому больше ничего не нужно. И Володя, которому нужен в первую очередь морфин. Эти люди поверили ему, и вот куда он их привел. Куда он приведет остальных?
И было еще одно. Артем вспомнил, кто такой капитан Глеб Асмоловский, следовательно, Глеб мог вспомнить, кто такой капитан Верещагин. Альпинистская братия достаточно хорошо знает выдающиеся имена из числа своих. А Глеб Асмоловский — это, как ни крути, было выдающееся имя.
Оставалось надеяться на плотность железного занавеса и на удачу. И верить в то, что, если, не дай Бог, придется стрелять, он сможет поднять оружие на Глеба.
* * *
— Из чего у тебя нервы, Арт? — спросил Князь. — Как ты сохраняешь хладнокровие?
— Хладнокровие? — Артем взял его за руку и положил его ладонь на свое запястье.
— Ничего себе… — Князь прикинул частоту пульса. — Ты надеешься дурить их до вечера, когда пойдет «Красный пароль»?
— С Божьей помощью я надеюсь дурить их и дальше. При хорошем раскладе — всю ночь, пока мы будем забивать эфир помехами.
— You must be crazy.
— Варианты, Гия! Ты предлагаешь с ними драться? Их здесь рота, Князь! Семьдесят человек! И хорошо, что не батальон, как они планировали поначалу…
— Батальон поместился бы здесь только при условии, что все выдохнут и не будут вдыхать, — сострил Кашук. — А вообще, товарищ старший лейтенант, вы играете на грани фола. Когда вы брякнули «яки», я чуть не поседел.
— Я подумал, что так будет лучше… Чем кто-то из наших сболтнет что-то и нужно будет выдумывать — лучше сразу втюхать им правдоподобную легенду.
— Яки, Арт, — уступил Берлиани. — Но зачем ты задрался с их лейтенантом? Шэм бы не рассыпался, если бы обошлось без конфликта.
— Вы неправильно рассуждаете, князь, — заметил Кашук. — Нам необходимо было поставить их на место. Иначе через час они бы оказались здесь, а мне они здесь совсем не нужны, и тем более они мне не нужны в генераторной.
Всех передернуло при мысли о том, что будет, если хоть кто-то из десантников проникнет в генераторную.
— Не представляю, как это у нас получится…— простонал Берлиани.
— Все просто. Говори поменьше, веди себя понаглее, и никому даже в голову не придет, будто что-то не так.
Верещагин ошибался. Глебу очень быстро пришло в голову, что тут нечисто.
* * *
Так не бывает, подумал Асмоловский. Ну, совпадение это. Полный тезка знаменитого крымского альпиниста… «Знаменитый альпинист» — само по себе смешно. И фамилия не такая уж редкая. Нет, ну как это все-таки бывает…
Они сидели на смотровой площадке телевышки, рассматривая покрытые лесом горы. Ближайшие вершины были пологи, поросли редким лесом, похожим на вытертый каракуль, витиеватая дорога переползала через Гурзуфское Седло. Вдали сияло море, в ложбине между двух холмов развалился сонный Гурзуф, и Глебу казалось, что он чувствует запах воды.
Глеб из последних сил сопротивлялся чувству созерцательного покоя, но примерно с тем же успехом, с каким кусок сахара может сопротивляться действию горячего чая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199