— и справиться о здоровье.
Молодой тем временем сел в черный «руссо-балт» и отбыл в Форос — летнюю резиденцию крымского времпремьера.
Бдительные зрачки восторженных телекамер зафиксировали рукопожатие Кублицкого-Пиоттуха и Генерального Секретаря ЦК КПСС. В тот же вечер специальный отдел Комитета Глубинного Бурения передал видеокассету с записью этой церемонии в руки Замкнутого, который уединился на даче с еще семью членами Политбюро — для принятия финской бани и обсуждения возникшей проблемы.
— Я всегда говорил, робяты, что верить ему нельзя, — авторитетно заявил Седой, — только избрали — сразу шасть с белогвардейцами ручкаться!
— В стране начинается черт-те что, — поддержал Замкнутый. — Нужно срочно принять меры.
— Зря мы, что ли, кровь проливали? — поддержал Маршал, тот самый, первый, у которого было плохо с сердцем.
— Я думаю, — сказал Тугодум, — что нужно малого того… немного в чувство привести. Как кукурузника, пухом ему земля нехай…
— Пожалуй, настал момент, когда власть в стране должен взять на себя коллективный орган управления, — подытожил Замкнутый.
— Хорошая мысль, — согласился Окающий. — Назвать его, скажем, «Комитет по чрезвычайной ситуации».
— "Государственный комитет по чрезвычайной ситуации" — со значением поправил Замкнутый.
* * *
Чтобы понять, как к этому отнеслись форсиз, нужно вспомнить настроения тех лет в Советском Союзе и в Крыму.
Триумфальный успех Одесской высадки и разгром Керченского десанта отнюдь не сделали армию самым популярным социальным институтом Острова. В строку армейцам ставили всякое лыко: и что они первыми вероломно напали, и что погибали мирные жители, и сокрушительные бомбежки первой недели мая, и конфискацию кораблей для операций “Морская звезда” и “Летучий Голландец”, и якобы жестокости, творимые во время Одесской высадки, и высокие потери во время той же высадки. Каждая газета считала своим долгом просклонять армию в целом и всех командиров персонально. Верещагин оставался самой одиозной фигурой. В нем видели то ли военного маньяка вроде Людендорфа, то ли пропагандистскую марионетку, “бумажного солдатика”, как написал таблоид “Зеркало”. Верещагин сохранял душевное равновесие методом профессора Преображенского; только распространял понятие “за обедом” на любое время суток, а понятие “большевистские газеты” — на все газеты вообще. Был только один неприятный инцидент с карикатуристом “Сплетника” Джеком Алибеем, нарисовавшим карикатуру на “Вдову, которая сама себя трахнула”. В тот же день в редакцию “Сплетника” на тридцать четвертом этаже симферопольского небоскреба “Этажерка” вошли двое мужчин в джинсах и черных тишэтках, один здоровенный, другой калибром поменьше, с неподвижным и страшным лицом. Здоровенный раскидывал секьюрити, как кегли (учитывая специфику таблоида, освещающего в основном сексуальные скандалы, секьюрити было немало), второй следовал за ним как канонерская лодка за крейсером. Таким манером они дошли до кабинета художников, выгнали оттуда всех, кроме Алибея, после чего закрыли дверь изнутри. Секьюрити в количестве шести человек пытались высадить дверь, но ее явно держало что-то покрепче декоративного замка. Вопли Алибея раздавались из-за двери в течение трех минут, потом стихли. Оба налетчика вышли из кабинета, и никто не посмел их остановить. Джек Алибей сидел под батареей у открытого окна и тихо скулил, штаны, рубашка, галстук и пиджак были мокры спереди и пованивали. Очки Джека нашли на тротуаре в двух кварталах: отнесло ветром. В полицию Алибей заявлять не стал. Юридическая консультация капитана Пепеляева дала всходы: нет заявления — нет преступления.
Но Верещагину, который мог самоизолироваться, погрузившись в работу, было легче, нежели многим другим военным, особенно резервистам. Они ссорились с соседями и друзьями, расходились с женами, разругивались с деловыми партнерами. Их детей травили в школах, колледжах, институтах; в кафе и ресторанах официанты старательно не замечали людей в военной форме; в некоторых магазинах, мастерских, парикмахерских при виде входящего военного выставляли табличку “закрыто на обед”, в иных барах писали на двери: “No militaries allowed”; зайти в бар в одиночку для солдата стало самым верным способом подраться.
Неудивительно, что проект “Дон” был одобрен: военнопленные казались гараздо более надежным контингентом, чем жители Острова Крым.
В СССР десятилетия антикрымской пропаганды дали обратный результат, в полном соответствии с законами диалектики. Сталин поступал умнее, чем Хрущев, в упор не замечая Крыма. При Брежневе началась подспудная реабилитация белогвардейского движения. На кино— и телеэкранах появились симпатичные белогвардейцы. Конечно, все они были отрицательныыми героями, но на фоне красно-серого положительного героя, изготовленного строго по советским канонам, белогвардеец смотрелся ярче. Сначала появился “Адъютант его превосходительства”, где на всю белую когорту был только один бесспорный гад, а остальных даже как-то хотелось пожалеть; потом все рекорды популярности побила лубочная трилогия о неуловимыех мстителях — белые там, как положено, bad guys, но все-таки не исчадия ада, как в фильмах 20-х годов. “Здравствуй, русское поле — я твой тонкий колосок!”. В фильме “Служили два товарища” белогвардейца играет всенародный идол, суперзвезда Владимир Высоцкий, и он откровенно симпатичней, чем красногвардейцы Быков и Янковский вместе взятые. Правда, Высоцкий сыграл и красного подпольщика в фильме “Интервенция”, но этот фильм пылился на полках.
Абстрактный белогвардеец в советском сознании представал романтическим персонажем; то, что он выступал на “неправильной” стороне, добавляло образу темного очарования; предопределенная обреченность порождала сочувствие. “Раздайте патроны, поручик Голицын” — такая песня не могла быть написана в Крыму. Недовольство режимом, еще неосознанное, выплескивалось именно в увлечении белогвардейской романтикой. Ладно, Гумилева читал даже не каждый сотый, не говоря уж о настоящих белогвардейских поэтах, но одна из самых популярных в Союзе песен начиналась словами “Ваше благородие”, и пел ее хоть и не белый, но все же отставной царский офицер.
Поэтому попытка создать образ врага с началом крымской войны провалилась; многие даже не сразу поверили, что идет война, по привычке воспринимая пропаганду с точностью до наоборот.
Свою роль сыграло и заторможенное восприятие реальности советскими СМИ: каждое поражение, полученное от белых, дня два замалчивалось, а когда скрывать его становилось невозможно, все подносилось в настолько перекрученном виде, что концы не сходились с началом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199
Молодой тем временем сел в черный «руссо-балт» и отбыл в Форос — летнюю резиденцию крымского времпремьера.
Бдительные зрачки восторженных телекамер зафиксировали рукопожатие Кублицкого-Пиоттуха и Генерального Секретаря ЦК КПСС. В тот же вечер специальный отдел Комитета Глубинного Бурения передал видеокассету с записью этой церемонии в руки Замкнутого, который уединился на даче с еще семью членами Политбюро — для принятия финской бани и обсуждения возникшей проблемы.
— Я всегда говорил, робяты, что верить ему нельзя, — авторитетно заявил Седой, — только избрали — сразу шасть с белогвардейцами ручкаться!
— В стране начинается черт-те что, — поддержал Замкнутый. — Нужно срочно принять меры.
— Зря мы, что ли, кровь проливали? — поддержал Маршал, тот самый, первый, у которого было плохо с сердцем.
— Я думаю, — сказал Тугодум, — что нужно малого того… немного в чувство привести. Как кукурузника, пухом ему земля нехай…
— Пожалуй, настал момент, когда власть в стране должен взять на себя коллективный орган управления, — подытожил Замкнутый.
— Хорошая мысль, — согласился Окающий. — Назвать его, скажем, «Комитет по чрезвычайной ситуации».
— "Государственный комитет по чрезвычайной ситуации" — со значением поправил Замкнутый.
* * *
Чтобы понять, как к этому отнеслись форсиз, нужно вспомнить настроения тех лет в Советском Союзе и в Крыму.
Триумфальный успех Одесской высадки и разгром Керченского десанта отнюдь не сделали армию самым популярным социальным институтом Острова. В строку армейцам ставили всякое лыко: и что они первыми вероломно напали, и что погибали мирные жители, и сокрушительные бомбежки первой недели мая, и конфискацию кораблей для операций “Морская звезда” и “Летучий Голландец”, и якобы жестокости, творимые во время Одесской высадки, и высокие потери во время той же высадки. Каждая газета считала своим долгом просклонять армию в целом и всех командиров персонально. Верещагин оставался самой одиозной фигурой. В нем видели то ли военного маньяка вроде Людендорфа, то ли пропагандистскую марионетку, “бумажного солдатика”, как написал таблоид “Зеркало”. Верещагин сохранял душевное равновесие методом профессора Преображенского; только распространял понятие “за обедом” на любое время суток, а понятие “большевистские газеты” — на все газеты вообще. Был только один неприятный инцидент с карикатуристом “Сплетника” Джеком Алибеем, нарисовавшим карикатуру на “Вдову, которая сама себя трахнула”. В тот же день в редакцию “Сплетника” на тридцать четвертом этаже симферопольского небоскреба “Этажерка” вошли двое мужчин в джинсах и черных тишэтках, один здоровенный, другой калибром поменьше, с неподвижным и страшным лицом. Здоровенный раскидывал секьюрити, как кегли (учитывая специфику таблоида, освещающего в основном сексуальные скандалы, секьюрити было немало), второй следовал за ним как канонерская лодка за крейсером. Таким манером они дошли до кабинета художников, выгнали оттуда всех, кроме Алибея, после чего закрыли дверь изнутри. Секьюрити в количестве шести человек пытались высадить дверь, но ее явно держало что-то покрепче декоративного замка. Вопли Алибея раздавались из-за двери в течение трех минут, потом стихли. Оба налетчика вышли из кабинета, и никто не посмел их остановить. Джек Алибей сидел под батареей у открытого окна и тихо скулил, штаны, рубашка, галстук и пиджак были мокры спереди и пованивали. Очки Джека нашли на тротуаре в двух кварталах: отнесло ветром. В полицию Алибей заявлять не стал. Юридическая консультация капитана Пепеляева дала всходы: нет заявления — нет преступления.
Но Верещагину, который мог самоизолироваться, погрузившись в работу, было легче, нежели многим другим военным, особенно резервистам. Они ссорились с соседями и друзьями, расходились с женами, разругивались с деловыми партнерами. Их детей травили в школах, колледжах, институтах; в кафе и ресторанах официанты старательно не замечали людей в военной форме; в некоторых магазинах, мастерских, парикмахерских при виде входящего военного выставляли табличку “закрыто на обед”, в иных барах писали на двери: “No militaries allowed”; зайти в бар в одиночку для солдата стало самым верным способом подраться.
Неудивительно, что проект “Дон” был одобрен: военнопленные казались гараздо более надежным контингентом, чем жители Острова Крым.
В СССР десятилетия антикрымской пропаганды дали обратный результат, в полном соответствии с законами диалектики. Сталин поступал умнее, чем Хрущев, в упор не замечая Крыма. При Брежневе началась подспудная реабилитация белогвардейского движения. На кино— и телеэкранах появились симпатичные белогвардейцы. Конечно, все они были отрицательныыми героями, но на фоне красно-серого положительного героя, изготовленного строго по советским канонам, белогвардеец смотрелся ярче. Сначала появился “Адъютант его превосходительства”, где на всю белую когорту был только один бесспорный гад, а остальных даже как-то хотелось пожалеть; потом все рекорды популярности побила лубочная трилогия о неуловимыех мстителях — белые там, как положено, bad guys, но все-таки не исчадия ада, как в фильмах 20-х годов. “Здравствуй, русское поле — я твой тонкий колосок!”. В фильме “Служили два товарища” белогвардейца играет всенародный идол, суперзвезда Владимир Высоцкий, и он откровенно симпатичней, чем красногвардейцы Быков и Янковский вместе взятые. Правда, Высоцкий сыграл и красного подпольщика в фильме “Интервенция”, но этот фильм пылился на полках.
Абстрактный белогвардеец в советском сознании представал романтическим персонажем; то, что он выступал на “неправильной” стороне, добавляло образу темного очарования; предопределенная обреченность порождала сочувствие. “Раздайте патроны, поручик Голицын” — такая песня не могла быть написана в Крыму. Недовольство режимом, еще неосознанное, выплескивалось именно в увлечении белогвардейской романтикой. Ладно, Гумилева читал даже не каждый сотый, не говоря уж о настоящих белогвардейских поэтах, но одна из самых популярных в Союзе песен начиналась словами “Ваше благородие”, и пел ее хоть и не белый, но все же отставной царский офицер.
Поэтому попытка создать образ врага с началом крымской войны провалилась; многие даже не сразу поверили, что идет война, по привычке воспринимая пропаганду с точностью до наоборот.
Свою роль сыграло и заторможенное восприятие реальности советскими СМИ: каждое поражение, полученное от белых, дня два замалчивалось, а когда скрывать его становилось невозможно, все подносилось в настолько перекрученном виде, что концы не сходились с началом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199