«Капустная» рука протянулась перед Ниночкой и хлопнула дверями.
Джинсовые ноги давнули на педали, повернулся ключ зажигания.
— В чем дело? — взвизгнула Ниночка, порываясь открыть дверь, но запястья ее тут же оказались в крабьем захвате «плаща».
— Спокойно! — сказал он. — Мы ненадолго, это здесь недалеко. Скоро вернемся… да не дергайся ты, дура!
Имя товарища А, всесильного члена Политбюро, известного нам как Пренеприятнейший, не произвело на похитителей никакого впечатления. За неприметным синим «жигуленком» сомкнулись бесшумные ворота одного из «КБ» на окраине Москвы. А в Ниночкиной квартире всю ночь бесплодно звонил, доводя до исступления кошку Мымру, телефон.
Ближе к утру жалкую и измученную Ниночку вытряхнули из того же синего «жигуленка» где-то в Мытищах. Полночи ее допрашивали под яркой и жаркой лампой, до которой телевизионным софитам было ох, как далеко, кололи в вену что-то, от чего путались мысли и добивались одного: кто велел передать в эфир про чертовы бахчисарайские виноградники? Муж? В смысле — будущий муж? При чем тут муж, стонала Ниночка, при чем тут муж, когда бумажка просто лежала на столе, в папке «к эфиру», понимаете? А почему вы нас пугали товарищем А? А кем мне еще вас пугать, когда вы ведете себя как бандиты? Кто вы вообще? Не ваше дело. Ваше дело — отвечать на вопросы, пока мы задаем их по-хорошему. Значит можно и по-плохому? О, боже, но я же не сама придумала эти виноградники! Не вы сами — а кто? Да не знаю я! Понимаете, не знаю! Уберите иглу! Уберите иг… иг… ик! Не-е я-а готовлю эти сведения в эфир! Спросите у выпускающего реда-актора-а-! Уже спрашивали, он не знает. А если он не знает, от-ик!-ккхуда мне знать?
Вторую половину ночи ей просто не давали спать. Она не знала, что двое высоких чинов обсуждают сейчас видеозапись допроса.
— Да ни хрена она не знает, — вынес свой вердикт Первый Майор (поверьте мне, этот Майор был куда более высоким чином, чем простой армейский майор!).
— Может, просто ловкая, курва, — возразил второй. Он, кстати, тоже был майор, но во всем подчинялся первому. — Подготовленная.
— Да ну! — отмахнулся Первый Майор. — Сам посуди: кто же подставит хорошего агента вот таким дуриком. Да ее и проверяли сто раз: сначала перед тем, как на телевидение взять, потом — перед свадьбой. Обычная мышка, давай отпустим.
— Может, лучше того… — Засомневался Второй Майор. — Для верности. Сверхдоза алкоголя.
— Не-ет, это лишнее. Подписку о неразглашении возьмем — и все. Зачем портить коллеге из КГБ свадьбу?
Видимо, был в этих словах какой-то чрезвычайный смысл, если оба майора искренне, красиво и по-мужски расхохотались.
Утром Ниночке под локти подсунули бумажку. Слезящимися глазами она разобрала только крупный заголовок: ПОДПИСКА О НЕРАЗГЛАШЕНИИ. И, нащупав пальцами перо, которое пододвинули к ней по столу, накарябала подпись.
Ее сунули в машину и позволили задремать. Сквозь закрытые веки она различила свечение близкого рассвета. Значит — уже утро… — и тут ее поглотил темный полиэтиленовый мешок. Со страшной отчетливостью она представила себе: сейчас этим мешком ее задушат и бросят в воду. В Москву-реку. Или в Яузу…
Ее выпихнули из машины, она завопила из последнего воздуха, услышала сквозь вопли удаляющийся мотор, ощутила, что руки свободны и сорвала мешок с головы.
Она не понимала, где находится… Шагнула два раза, подломились колени, и она рухнула на асфальт, ободрав ладони. Полежала несколько секунд, тупо оглядывая сереющие на фоне тусклого неба силуэты крупноблочных панельных чудищ. Что это за район?
Она поднялась, как во сне пошла вперед. Когда совсем рассвело, приблизилась к автобусной остановке. Вывеска была изуродована, на ближайших домах отсутствовали указатели. Под стеной дома дворничиха с метлой загоняла непокорную лужу в люк.
— Что это за район? — квелым голосом спросила Ниночка.
— Мытищи! — искоса глянув, процедила дворничиха. И с невыразимым презрением, которое редко в России распространяется на пьяных мужчин, но почти всегда касается пьяных женщин, бросила: — Закусывать надо было!
Ниночка, сраженная этим унижением, снова опустилась на колени и зарыдала в голос, обхватив руками телеграфный столб.
9. «Красный Пароль»
Було то військо волонтири -
То всяких юрбиця людей,
Мов запорожці-чуприндири,
Що Їх не втне і Асмодей.
Воно-то, начебто, негарне,
Як кажуть то — «нерегулярне»,
Та до війни самий злий гад…
І. Котляревський, «Енеїда»
29 апреля, Крым, 2140 — 0005
«Добрым словом и револьвером», — говаривал неглупый мужчина Эл Капоне, — «Можно добиться значительно большего, чем просто добрым словом».
Но бывают, бывают такие слова, которые приводят в действие не только револьверы, но и значительно более тяжелое оружие.
И люди живут себе, не зная, что детонатор подсоединен к заряду, таймер включен и время пошло.
Время, вперед! «Та-ам, там-там-там-там-тара-а-ам!»
В 21-40, 29 апреля 1980 года Крым и Союз продолжали жить своей обычной жизнью, не зная, что жребий уже брошен. Так семеро жителей Хиросимы ранним утром спешили на работу по мосту…
* * *
Прапорщик Андрощук проснулся в подсобном помещении бара STOPKA со страшной головной болью и ощутимыми позывами на рвоту. Сортир… Где-то тут, подумал он, должен быть сортир. Проклятый керченский прапор напоил вусмерть, белогвардейская морда… Который час? Сколько времени он тут провалялся? Вставит ему комбат, ох, вставит, засадит аж по рукоятку…
Прапорщик, пошатываясь, выбрался в длинный коридор, в конце которого слышались голоса. В баре, насмотря на комендантский час, было полно народу.
Чтобы попасть в сортир, помнил Андрощук, нужно пересечь зал…
Он вышел в зал и забыл, что его тошнит. Ему резко захотелось в туалет совершенно по другому поводу.
Зал был битком набит белогвардейцами. Самыми что ни на есть белогвардейскими мордами, вооруженными до зубов — у каждого автомат, на поясе — по пять обойм и пять гранат. Некоторые белогвардейские морды были прехорошенькими. Этакие, прямо скажем, белогвардейские мордашки.
Одна из белогвардейских мордашек сделала большие глаза и толкнула в плечо стоящего рядом офицера, который что-то толковал собравшимся. Офицер обернулся и прапорщик узнал в нем утреннего еврея Фельдмана.
Рука прапорщика, повинуясь военному рефлексу на офицерский просвет, дернулась вверх — отдать честь. Потом рука вспомнила, что а) на голове нет фуражки; б) в данной ситуации более уместен другой жест. Она поднялась выше, к ней присоединилась вторая.
— Разумно, — кивнул еврей Фельдман. — Гавриков, обыщите его…
— Мне… — Андрощук почувствовал, что если раскроет рот, то все, что он донес до зала, здесь же и выплеснется. На его счастье, Фельдман прочел все это у него на лице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199