Если еду приносят в три часа ночи — что это?
Надзиратель-медбрат поставил поднос на столик. Вернувшись через десять минут, нашел ужин (завтрак?) нетронутым.
— Сэр, — робко обратился он. — С вами все в порядке?
Удивительная учтивость со стороны вертухая.
Странно, что приходит на ум советское словечко. Согласитесь, что оно сочнее, выразительнее, чем крымская аналогия — «цигель».
— Вам помочь? Я мог бы принести что-нибудь другое.
После очередной паузы он задал новый вопрос.
— Позвать врача, сэр?
— Нет.
— Вы ничего не съели…
— Я не хочу.
— Вам плохо?
— Я в порядке.
— Извините, сэр. Не обижайтесь на меня, — медбрат оглянулся, — я и сам не рад, что эти баггеры засунули вас сюда. Если я могу чем-то помочь…
«Принеси хорошо намыленную веревку, парень. Или, на худой конец, мой ремень. Вот и все, чем ты можешь мне помочь».
— Нет, спасибо.
Парень забрал ужин (завтрак?), оставив только стакан апельсинового сока. И три капсулы, судя по цвету — анальгетик, антибиотик и снотворное.
Артем сунул все три в рот и выпил сок. Потом повалился на подушку и выплюнул капсулы в ладонь.
И самое странное — не мог заснуть. Передозировка бензедрина? Возможно… И сколько времени он будет лежать пластом, когда закончится срок действия?
Утро высунулось из-за кромки горизонта, поползло с востока на запад, добралось до Крыма. Все тот же парень принес уже несомненный завтрак, который, несмотря на всю свою несомненность, был так же проигнорирован.
Таблетки, маленькие «куколки», опять лежали на подносе. Антибиотик, анальгетик, снотворное.
Верещагин повторил манипуляцию с таблетками, выглушив стакан томатного сока. Дрожь возобновлялась временами — будет плохо, если они быстро поймут, что он не принимал лекарств. Сколько нужно собрать? Для верности — дюжину. Просрочить еще два приема. Каждые три с половиной часа.
Он выдержит. По сравнению со всем остальным это не так сложно…
Он вырубися через минуту. Впал в глухое бесчувствие, куда даже кошмарные сны боялись забираться, пошел вниз топориком и зарылся до самых пяток в илистое дно. Сутки он провел почти без движения, а когда вынырнул из густой и муторной мглы, выяснилось, что он в палате не один.
Сосед спал, натянув одеяло до самого носа, как ребенок. Верещагин присмотрелся к его лицу.
— Флэннеган, — прошептал он. — Черт бы тебя побрал с твоими выдумками, Флэннеган.
На соседней койке спал Глеб Асмоловский.
17. Империи наносят ответный удар
Ну, дела, вот дела -
Все объекты разбомбили мы дотла.
Бак пробит, хвост горит, но машина летит -
На честном слове и на одном крыле.
Песня английских пилотов-бомбардировщиков.
Сарабуз, 1 мая 1980 года, 0330 — 0400
Всю ночь на аэродроме кипела работа, какую видели в Сарабузе только во время больших учений: к боевому вылету готовили одновременно все самолеты.
Подготовка началась еще днем, когда в холмах пехота гасила последние очаги сопротивления советских десантников. Приказ звучал ясно и недвусмысленно: подготовить к вылету все самолеты. Заправить под завязку. Достать из сейфа кассеты с планом «Северный Экспресс» и загрузить в бортовые компьютеры. Наладить связь и взаимодействие. Покрыть машины составом «гриффин». Подвеситьбомбы, ракеты и зарядить пушки.
Летчикам не надо было лишний раз пояснять задание. Они знали план «Северный Экспресс» как свои пять пальцев. Они готовились к этому годы, все годы остервенелой вражды между матушкой-Россией и ее непутевой дочерью-Таврией. Менялись модели самолетов, уходили и приходили поколения летчиков, а план в общих чертах оставался тем же: они летели бомбить советские аэродромы.
Летчикам сказали, что в это самое время там кипит такая же работа: заливаются полные баки горючего, подвешиваются бомбы и ракеты, загружается маршрут полета и информация о целях. Они могли верить в это или не верить, но получить доказательство в виде тысячи-другой кассетных бомб никому не хотелось. Общая судьба Общей судьбой, но лучше бить, нежели битым быть.
…Четыре часа утра — время, когда ночь растворяется в прохладном воздухе и птицы пробуют голос. На блеклом небе проступает свет, и треугольные силуэты «сикор» как дротики с лентами, пронзают жидкие облака. Они летят на север, оставляя ночь по левому крылу, а нарождающееся солнце — по правому.
Четыре часа утра — хорошее время для молниеносной и сокрушительной атаки.
* * *
Бердянск, тот же день, 0510
Ни пуха, ни пера, сказал себе капитан Гудимов. И сам же себе ответил: к черту.
— Он сказал «Поехали», он махнул в Израиль! — пошутил майор Востряков. Вместе засмеялись. Самолет тяжко тронулся с места по бетонной ленте, пополз вперед, набирая скорость и теряя тяжесть…
Летим бомбить Сары-Булат. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… Вот тебе и мирное присоединение, и белка, и свисток…
— Воздушная тревога, — прозвучало в наушниках. — Воздушная тревога…
А, черт! Белые!
Заметались над авиабазой прожектора, в небо, как в копеечку, ушли несколько ракет…
— Трах-тарарах этих стратегов! — заорал Востряков. Вчера вечером сказали, что бояться нечего — все крымские аэродромы разрушены во время боев, в воздух понимаются только «Харриеры» ПВО.
— Двести девяносто первый, взлет! — забился в наушниках вопль руководителя полетов. — Двести девяносто второй, взлет! Взлет, еб вашу мать!
Как сабля, как пуля, как карающий меч прошел над ВПП четырехкратный железный рев. Мелькнули стремительные силуэты — и прямо впереди взлетная полоса вздыбилась, брызнула в небо бетоном, огнем, щебнем и черт знает чем еще.
Точка возврата была уже пройдена самолетом. Гудимов теперь мог только взлететь или погибнуть.
На себя! Штурвал — на себя!
В метре от рваного края ямы передние колеса шасси оторвались от земли, самолет круто пошел верх, и тут же дернулся от попадания ракеты. Не дожидаясь, пока накренившаяся земля сомнет его в смертельном объятии, капитан Гудимов дернул Тот Самый Рычаг. Пиропатроны отстрелили фонарь кабины. Стотонное небо навалилось на грудь, выжимая легкие, как тряпку. Гудимов потерял сознание и не услышал грохота взорвавшихся баков и боекомплекта своего Су-24.
Этот взрыв спас ему жизнь. Горячим ветром ударной волны его отшвырнуло почти на безопасное расстояние, и парашют раскрылся там, где не мог ни загореться, ни попасть под огонь своих же зениток.
Майору Вострякову повезло значительно меньше — его раздавило в столкновении двух ударных волн.
Но хуже всего пришлось тем летчикам, чьи самолеты, едва выведенные на летное поле, угодили под удар второго звена «корсаров». Эти люди успевали осознать весь ужас своего положения и всю меру своей обреченности прежде, чем погибали от взрыва вражеских и собственных бомб.
Coup de grace оказался взрыв топливных складов — случайно туда угодила бетонобойная бомба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199
Надзиратель-медбрат поставил поднос на столик. Вернувшись через десять минут, нашел ужин (завтрак?) нетронутым.
— Сэр, — робко обратился он. — С вами все в порядке?
Удивительная учтивость со стороны вертухая.
Странно, что приходит на ум советское словечко. Согласитесь, что оно сочнее, выразительнее, чем крымская аналогия — «цигель».
— Вам помочь? Я мог бы принести что-нибудь другое.
После очередной паузы он задал новый вопрос.
— Позвать врача, сэр?
— Нет.
— Вы ничего не съели…
— Я не хочу.
— Вам плохо?
— Я в порядке.
— Извините, сэр. Не обижайтесь на меня, — медбрат оглянулся, — я и сам не рад, что эти баггеры засунули вас сюда. Если я могу чем-то помочь…
«Принеси хорошо намыленную веревку, парень. Или, на худой конец, мой ремень. Вот и все, чем ты можешь мне помочь».
— Нет, спасибо.
Парень забрал ужин (завтрак?), оставив только стакан апельсинового сока. И три капсулы, судя по цвету — анальгетик, антибиотик и снотворное.
Артем сунул все три в рот и выпил сок. Потом повалился на подушку и выплюнул капсулы в ладонь.
И самое странное — не мог заснуть. Передозировка бензедрина? Возможно… И сколько времени он будет лежать пластом, когда закончится срок действия?
Утро высунулось из-за кромки горизонта, поползло с востока на запад, добралось до Крыма. Все тот же парень принес уже несомненный завтрак, который, несмотря на всю свою несомненность, был так же проигнорирован.
Таблетки, маленькие «куколки», опять лежали на подносе. Антибиотик, анальгетик, снотворное.
Верещагин повторил манипуляцию с таблетками, выглушив стакан томатного сока. Дрожь возобновлялась временами — будет плохо, если они быстро поймут, что он не принимал лекарств. Сколько нужно собрать? Для верности — дюжину. Просрочить еще два приема. Каждые три с половиной часа.
Он выдержит. По сравнению со всем остальным это не так сложно…
Он вырубися через минуту. Впал в глухое бесчувствие, куда даже кошмарные сны боялись забираться, пошел вниз топориком и зарылся до самых пяток в илистое дно. Сутки он провел почти без движения, а когда вынырнул из густой и муторной мглы, выяснилось, что он в палате не один.
Сосед спал, натянув одеяло до самого носа, как ребенок. Верещагин присмотрелся к его лицу.
— Флэннеган, — прошептал он. — Черт бы тебя побрал с твоими выдумками, Флэннеган.
На соседней койке спал Глеб Асмоловский.
17. Империи наносят ответный удар
Ну, дела, вот дела -
Все объекты разбомбили мы дотла.
Бак пробит, хвост горит, но машина летит -
На честном слове и на одном крыле.
Песня английских пилотов-бомбардировщиков.
Сарабуз, 1 мая 1980 года, 0330 — 0400
Всю ночь на аэродроме кипела работа, какую видели в Сарабузе только во время больших учений: к боевому вылету готовили одновременно все самолеты.
Подготовка началась еще днем, когда в холмах пехота гасила последние очаги сопротивления советских десантников. Приказ звучал ясно и недвусмысленно: подготовить к вылету все самолеты. Заправить под завязку. Достать из сейфа кассеты с планом «Северный Экспресс» и загрузить в бортовые компьютеры. Наладить связь и взаимодействие. Покрыть машины составом «гриффин». Подвеситьбомбы, ракеты и зарядить пушки.
Летчикам не надо было лишний раз пояснять задание. Они знали план «Северный Экспресс» как свои пять пальцев. Они готовились к этому годы, все годы остервенелой вражды между матушкой-Россией и ее непутевой дочерью-Таврией. Менялись модели самолетов, уходили и приходили поколения летчиков, а план в общих чертах оставался тем же: они летели бомбить советские аэродромы.
Летчикам сказали, что в это самое время там кипит такая же работа: заливаются полные баки горючего, подвешиваются бомбы и ракеты, загружается маршрут полета и информация о целях. Они могли верить в это или не верить, но получить доказательство в виде тысячи-другой кассетных бомб никому не хотелось. Общая судьба Общей судьбой, но лучше бить, нежели битым быть.
…Четыре часа утра — время, когда ночь растворяется в прохладном воздухе и птицы пробуют голос. На блеклом небе проступает свет, и треугольные силуэты «сикор» как дротики с лентами, пронзают жидкие облака. Они летят на север, оставляя ночь по левому крылу, а нарождающееся солнце — по правому.
Четыре часа утра — хорошее время для молниеносной и сокрушительной атаки.
* * *
Бердянск, тот же день, 0510
Ни пуха, ни пера, сказал себе капитан Гудимов. И сам же себе ответил: к черту.
— Он сказал «Поехали», он махнул в Израиль! — пошутил майор Востряков. Вместе засмеялись. Самолет тяжко тронулся с места по бетонной ленте, пополз вперед, набирая скорость и теряя тяжесть…
Летим бомбить Сары-Булат. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… Вот тебе и мирное присоединение, и белка, и свисток…
— Воздушная тревога, — прозвучало в наушниках. — Воздушная тревога…
А, черт! Белые!
Заметались над авиабазой прожектора, в небо, как в копеечку, ушли несколько ракет…
— Трах-тарарах этих стратегов! — заорал Востряков. Вчера вечером сказали, что бояться нечего — все крымские аэродромы разрушены во время боев, в воздух понимаются только «Харриеры» ПВО.
— Двести девяносто первый, взлет! — забился в наушниках вопль руководителя полетов. — Двести девяносто второй, взлет! Взлет, еб вашу мать!
Как сабля, как пуля, как карающий меч прошел над ВПП четырехкратный железный рев. Мелькнули стремительные силуэты — и прямо впереди взлетная полоса вздыбилась, брызнула в небо бетоном, огнем, щебнем и черт знает чем еще.
Точка возврата была уже пройдена самолетом. Гудимов теперь мог только взлететь или погибнуть.
На себя! Штурвал — на себя!
В метре от рваного края ямы передние колеса шасси оторвались от земли, самолет круто пошел верх, и тут же дернулся от попадания ракеты. Не дожидаясь, пока накренившаяся земля сомнет его в смертельном объятии, капитан Гудимов дернул Тот Самый Рычаг. Пиропатроны отстрелили фонарь кабины. Стотонное небо навалилось на грудь, выжимая легкие, как тряпку. Гудимов потерял сознание и не услышал грохота взорвавшихся баков и боекомплекта своего Су-24.
Этот взрыв спас ему жизнь. Горячим ветром ударной волны его отшвырнуло почти на безопасное расстояние, и парашют раскрылся там, где не мог ни загореться, ни попасть под огонь своих же зениток.
Майору Вострякову повезло значительно меньше — его раздавило в столкновении двух ударных волн.
Но хуже всего пришлось тем летчикам, чьи самолеты, едва выведенные на летное поле, угодили под удар второго звена «корсаров». Эти люди успевали осознать весь ужас своего положения и всю меру своей обреченности прежде, чем погибали от взрыва вражеских и собственных бомб.
Coup de grace оказался взрыв топливных складов — случайно туда угодила бетонобойная бомба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199