. . Берг".
- Они теперь сортиры флагами украшают?
- Д. . . Джесс, швейцарские гостиницы уже не знают, что с этим делать. Идем. Мы устроили охоту с. . . с рогом. Идем, п. . . посмотришь на трофеи. Это был серебристый "роллс" с седеющим шофером в серой униформе, из разряда: скромность и незаметность прежде всего. Вид у шофера был какой-то раздосадованный. Поль расположился на серых кожаных подушках заднего сиденья в весьма непринужденной позе, как хозяин. Галстук на сторону, рубашка помята, лицо - еще больше. Да, быть Че Геварой в Швейцарии, конечно, дело не из легких, но сюрреализм и дадаизм, хэппенинг и психодрама, "десакрализация", "разоблачение" и "развенчание" мифов и культов, все это превращалось у него в способ выражения чисто артистический, в жестикуляции в духе Джексона Поллока, только бесталанного. Бунт юных буржуа против буржуазии был обречен обратиться грубой шуткой или фашизмом, потому как единственная разница между этими двумя проявлениями состоит в нескольких миллионах трупов. Как-то невыносимо противно смотреть на студентов, вышагивающих с распростертыми объятьями навстречу бастующим рабочим, они похожи на разгоряченных самок перед настоящими самцами. В Америке было двадцать два миллиона негров и ни сантиметра настенных надписей. Вот почему сто восемьдесят миллионов белых американцев умирали со страху, а в Европе настенная живопись мирно перекочевывала в шикарные альбомы, пылившиеся потом по гостиным. В "роллсе" находился еще один пассажир, причем до того набравшийся, что оставалось лишь молча восхищаться: вот что значит настоящее искусство. На нем была клетчатая пара, галстук-бабочка, замшевый жилет канареечно-желтого цвета и серый котелок, в каких обыкновенно ездят на скачки. На шее у него висел бинокль, словом, можно было подумать, что он только что с ипподрома, где проигрался в пух, поставив все на одну кобылку: лишь одна большая любовь могла довести его до такого состояния. Его синие остекленевшие глаза слегка вылезали из орбит, выталкиваемые изнутри алкоголем, переполнившим уже всякую меру. Держался он очень прямо, постепенно застывая в этой позе, скрестив руки в перчатках на набалдашнике своей трости.
- Что это такое?
- Это? Это - барон. Мы сняли его с урны перед баром, где он дожидался часа открытия. Он уже начинал трезветь, от подобной картины всегда сердце разрывается. К счастью, в "роллсе" есть бар. Мы спасли ему жизнь. Как гласит плакат дорожной безопасности: "Научитесь действию, которое спасает". Не могли же мы позволить человеку протрезветь и оказаться в Швейцарии. Заметь, я даже не уверен, что до такого состояния его довел алкоголь. Скорее швейцарский нейтралитет. Или дипломатическая неприкосновенность. Как твой отец?
- Откуда взялся "роллс"?
- Это военный захват. "Ролле" в нашем распоряжении на двадцать четыре часа. Один тунисец, весь такой хорошенький, изящный, выходил из "Международного Кредит-банка". Я его снял своим "Полароидом", и он оказался очень сговорчивым. И очень понятливым. Мы берем его "ролле" с шофером на двадцать четыре часа, а потом все возвращаем, в том числе и негативы.
- Не слишком ли вы заигрались, ребятки? Как же это называется-то, забыла? Шантаж, что-то в этом роде.
- Обыкновенная студенческая шутка, Джесс, дорогуша. Без всяких ухищрений. Мы не собираемся менять мир, просто взорвать его к чертям, и все. Вот это дело для папенькиных сынков. Пролетариат займется всем остальным. Знаешь, какое самое заветное желание каждого уважающего себя папенькиного сынка?
- Знаю: чтобы его отчислили, - сказала Джесс.
- Точно. Южноамериканские банды - не место для наших мальчиков. Их место здесь, в своей семье. . .
Жан обратил к ним свою морду очень юного и очень грустного коня:
- Старик, на свете ведь есть еще и буржуазный невроз, т. . . только ты не обижайся. Я, например, слабо п. . . представляю С. . . Скотта Фицджеральда в роли революционера.
- Я, кажется, сказал: обычная студенческая шутка. Чего ты привязался?
- Не говоря уже о том, что Weltschmerz, Sehnsucht, зло века, все это накладывает свой отпечаток, как культурная революция. Может быть, я рассуждаю слишком по-американски, я не знаю. Однако не только золотая молодежь играет в русскую рулетку. У каждого негра, там, у нас, есть свой смысл жизни.
Барон икнул.
- Смотри-ка, а он, оказывается, живой, - сказала Джесс.
- Шофер, поехали, - сказал Поль.
- Куда вас отвезти, месье?
- Не задавайте глупых вопросов. Поехали. Мы молоды. У нас еще есть шанс куда-то прибыть в конце концов.
- Хорошо, месье. Самый высокий уровень жизни в мире дефилировал за окнами в безупречном порядке.
- Мне как-то очень неуютно сидеть в "роллсе" с утра пораньше, - сказала Джесс. -Слишком парадно. В университете в девять часов - курс русской поэзии.
- Русским стоило бы п. . . подождать со своей п. . . поэзией, - сказал Жан. - Тут еще одного т. . . товарища сняли с Берлинской стены. Почему бы Евт. . . тушенко не сочинить нам об этом с. . . стишок?
- Пипи, - сказал барон.
- Развезло, - сказал Поль. - Шофер!
- Да, месье?
- Остановите. Дайте господину отлить. Они остановились. В разговоре ясно слышались нотки бессонницы, окурков и опрокинутых пустых стаканов. Katzenjammer[38]. Башка трещит, как после праздника длиной в двадцать пять лет. Завтра газеты запестрят заголовками: "Трагедия пресыщенности", "Швейцарию взрывают". Двух тысяч бунтарей в Нидерландах уже недостаточно, Франция и Германия также достигали теперь той степени показного благосостояния, которое превращало западный социум в настоящее провокационное общество.
- Что нас мучает, ребятки?
- Ничего, - сказал Поль. - Это - неизлечимо. Барон возвращался, поддерживаемый шофером. Тот, казалось, еще больше посерел.
- Ну вот, - сказал Поль. - Поехали. Замечательный "роллс". А не сбросить ли нам его в озеро?
- Месье!
- Шофер, рулите в озеро.
- Но, месье. . .
- Не бойтесь, мы вас выпустим. Так, "роллс", в озеро марш! Как реклама нам внушила, "Ролле" - прекрасная машина, Шик, блеск, красота, Три цилиндра, два болта, Мягко стелет, тихо прет, Все удобства и комфорт. Мы решили покутить, Тачку в озеро спустить. Нечего на нас давить, Мы хотим красиво жить.
- Превосходно, - заметила Джесс. - Достойная настенная мазня. Может, на этом и остановимся, а, друзья?
- Кака, - заявил барон.
- Шофер, вы слышали? Дайте господину облегчиться.
- Месье, - возмутился шофер, - я служу тридцать пять лет, и никогда еще. . .
- Вот как раз и начнете. Помогите этому господину.
- Поль, хватит, - сказала Джесс.
- Спасибо, мадемуазель, - сказал шофер, - от всего сердца: спасибо.
- Кака, - повторил барон.
- Давай, старина, давай прямо здесь. Развенчаем культ "роллса".
- Ну? И скоро это кончится, ваш happening? - спросила Джесс.
- Ночной клуб, разнузданные клиенты, идеологический джаз, который уже ничего не несет, какой-нибудь Боб Дилан, вцепившийся в свою гитару, и.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
- Они теперь сортиры флагами украшают?
- Д. . . Джесс, швейцарские гостиницы уже не знают, что с этим делать. Идем. Мы устроили охоту с. . . с рогом. Идем, п. . . посмотришь на трофеи. Это был серебристый "роллс" с седеющим шофером в серой униформе, из разряда: скромность и незаметность прежде всего. Вид у шофера был какой-то раздосадованный. Поль расположился на серых кожаных подушках заднего сиденья в весьма непринужденной позе, как хозяин. Галстук на сторону, рубашка помята, лицо - еще больше. Да, быть Че Геварой в Швейцарии, конечно, дело не из легких, но сюрреализм и дадаизм, хэппенинг и психодрама, "десакрализация", "разоблачение" и "развенчание" мифов и культов, все это превращалось у него в способ выражения чисто артистический, в жестикуляции в духе Джексона Поллока, только бесталанного. Бунт юных буржуа против буржуазии был обречен обратиться грубой шуткой или фашизмом, потому как единственная разница между этими двумя проявлениями состоит в нескольких миллионах трупов. Как-то невыносимо противно смотреть на студентов, вышагивающих с распростертыми объятьями навстречу бастующим рабочим, они похожи на разгоряченных самок перед настоящими самцами. В Америке было двадцать два миллиона негров и ни сантиметра настенных надписей. Вот почему сто восемьдесят миллионов белых американцев умирали со страху, а в Европе настенная живопись мирно перекочевывала в шикарные альбомы, пылившиеся потом по гостиным. В "роллсе" находился еще один пассажир, причем до того набравшийся, что оставалось лишь молча восхищаться: вот что значит настоящее искусство. На нем была клетчатая пара, галстук-бабочка, замшевый жилет канареечно-желтого цвета и серый котелок, в каких обыкновенно ездят на скачки. На шее у него висел бинокль, словом, можно было подумать, что он только что с ипподрома, где проигрался в пух, поставив все на одну кобылку: лишь одна большая любовь могла довести его до такого состояния. Его синие остекленевшие глаза слегка вылезали из орбит, выталкиваемые изнутри алкоголем, переполнившим уже всякую меру. Держался он очень прямо, постепенно застывая в этой позе, скрестив руки в перчатках на набалдашнике своей трости.
- Что это такое?
- Это? Это - барон. Мы сняли его с урны перед баром, где он дожидался часа открытия. Он уже начинал трезветь, от подобной картины всегда сердце разрывается. К счастью, в "роллсе" есть бар. Мы спасли ему жизнь. Как гласит плакат дорожной безопасности: "Научитесь действию, которое спасает". Не могли же мы позволить человеку протрезветь и оказаться в Швейцарии. Заметь, я даже не уверен, что до такого состояния его довел алкоголь. Скорее швейцарский нейтралитет. Или дипломатическая неприкосновенность. Как твой отец?
- Откуда взялся "роллс"?
- Это военный захват. "Ролле" в нашем распоряжении на двадцать четыре часа. Один тунисец, весь такой хорошенький, изящный, выходил из "Международного Кредит-банка". Я его снял своим "Полароидом", и он оказался очень сговорчивым. И очень понятливым. Мы берем его "ролле" с шофером на двадцать четыре часа, а потом все возвращаем, в том числе и негативы.
- Не слишком ли вы заигрались, ребятки? Как же это называется-то, забыла? Шантаж, что-то в этом роде.
- Обыкновенная студенческая шутка, Джесс, дорогуша. Без всяких ухищрений. Мы не собираемся менять мир, просто взорвать его к чертям, и все. Вот это дело для папенькиных сынков. Пролетариат займется всем остальным. Знаешь, какое самое заветное желание каждого уважающего себя папенькиного сынка?
- Знаю: чтобы его отчислили, - сказала Джесс.
- Точно. Южноамериканские банды - не место для наших мальчиков. Их место здесь, в своей семье. . .
Жан обратил к ним свою морду очень юного и очень грустного коня:
- Старик, на свете ведь есть еще и буржуазный невроз, т. . . только ты не обижайся. Я, например, слабо п. . . представляю С. . . Скотта Фицджеральда в роли революционера.
- Я, кажется, сказал: обычная студенческая шутка. Чего ты привязался?
- Не говоря уже о том, что Weltschmerz, Sehnsucht, зло века, все это накладывает свой отпечаток, как культурная революция. Может быть, я рассуждаю слишком по-американски, я не знаю. Однако не только золотая молодежь играет в русскую рулетку. У каждого негра, там, у нас, есть свой смысл жизни.
Барон икнул.
- Смотри-ка, а он, оказывается, живой, - сказала Джесс.
- Шофер, поехали, - сказал Поль.
- Куда вас отвезти, месье?
- Не задавайте глупых вопросов. Поехали. Мы молоды. У нас еще есть шанс куда-то прибыть в конце концов.
- Хорошо, месье. Самый высокий уровень жизни в мире дефилировал за окнами в безупречном порядке.
- Мне как-то очень неуютно сидеть в "роллсе" с утра пораньше, - сказала Джесс. -Слишком парадно. В университете в девять часов - курс русской поэзии.
- Русским стоило бы п. . . подождать со своей п. . . поэзией, - сказал Жан. - Тут еще одного т. . . товарища сняли с Берлинской стены. Почему бы Евт. . . тушенко не сочинить нам об этом с. . . стишок?
- Пипи, - сказал барон.
- Развезло, - сказал Поль. - Шофер!
- Да, месье?
- Остановите. Дайте господину отлить. Они остановились. В разговоре ясно слышались нотки бессонницы, окурков и опрокинутых пустых стаканов. Katzenjammer[38]. Башка трещит, как после праздника длиной в двадцать пять лет. Завтра газеты запестрят заголовками: "Трагедия пресыщенности", "Швейцарию взрывают". Двух тысяч бунтарей в Нидерландах уже недостаточно, Франция и Германия также достигали теперь той степени показного благосостояния, которое превращало западный социум в настоящее провокационное общество.
- Что нас мучает, ребятки?
- Ничего, - сказал Поль. - Это - неизлечимо. Барон возвращался, поддерживаемый шофером. Тот, казалось, еще больше посерел.
- Ну вот, - сказал Поль. - Поехали. Замечательный "роллс". А не сбросить ли нам его в озеро?
- Месье!
- Шофер, рулите в озеро.
- Но, месье. . .
- Не бойтесь, мы вас выпустим. Так, "роллс", в озеро марш! Как реклама нам внушила, "Ролле" - прекрасная машина, Шик, блеск, красота, Три цилиндра, два болта, Мягко стелет, тихо прет, Все удобства и комфорт. Мы решили покутить, Тачку в озеро спустить. Нечего на нас давить, Мы хотим красиво жить.
- Превосходно, - заметила Джесс. - Достойная настенная мазня. Может, на этом и остановимся, а, друзья?
- Кака, - заявил барон.
- Шофер, вы слышали? Дайте господину облегчиться.
- Месье, - возмутился шофер, - я служу тридцать пять лет, и никогда еще. . .
- Вот как раз и начнете. Помогите этому господину.
- Поль, хватит, - сказала Джесс.
- Спасибо, мадемуазель, - сказал шофер, - от всего сердца: спасибо.
- Кака, - повторил барон.
- Давай, старина, давай прямо здесь. Развенчаем культ "роллса".
- Ну? И скоро это кончится, ваш happening? - спросила Джесс.
- Ночной клуб, разнузданные клиенты, идеологический джаз, который уже ничего не несет, какой-нибудь Боб Дилан, вцепившийся в свою гитару, и.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58