В двадцать лет это, может быть, не так важно, но по крайней мере стоило бы попытаться открыть глаза и перестать притворяться. Я даже не уверена, влюблена ли я в этого парня: скорее всего, просто переспала с ним, и мое американское пуританство ищет себе оправдания. И даже хуже. Он - несчастный, которого я пытаюсь использовать, чтобы вытащить Аллана и Джесс Донахью, парочку банкротов, отца и дочь. Какая прелесть! Ну, давай еще разревись. Нашла место. При полном аншлаге. К тому же заниматься самокритикой в "Красной шапочке"это как раз по мне. Только меня уже слишком много, слишком". Он взял ее за руку.
- Аллан, Аллан, что же делать, когда все настоящие проблемы - чужие?
- Мой ответ давно известен, девочка. Я только что прошел курс дезинтоксикации.
- Интересно, существует ли трагедия ничтожности?
- Как-то на днях ты вспоминала Чехова. . .
- Мы в ловушке, в плену у системы, и совершенно неспособны существовать вне того, что нас как раз и угнетает. . . Ты ведь не станешь мне говорить, что есть социальное предназначение? Тогда что? Вал информации, драма информатики? Знаешь, когда целый мир превращают в свое внутреннее переживание, это начинает напоминать ложную беременность. . . Что может быть унизительнее, чем сознавать, что Вьетнам и положение негров, бомбы и остальные ужасы, что обо всем этом вы думаете лишь для того, чтобы отвлечься? Прямо мисс Блэндиш[52] со своими орхидеями. Аллан, иногда харакири затягиваются до бесконечности. Она отняла руку. На них смотрели. Не следовало забывать, что здесь они лет на тридцать переместились в прошлое и эдипов комплекс не приобрел пока неоспоримой ценности для отца семейства. Все постоянно говорили ей на коктейлях: "Джесс, вы влюблены в своего отца, это бросается в глаза". Произносилось это непринужденным тоном, который давным-давно был введен в обращение Ноэлом Коуардом[53], с целью свести враждебную реальность к пустякам. Большая разница между американцами и англичанами состоит в том, что для американца его чувство собственной ничтожности является источником постоянной тревоги, а для англичанина - источником интеллектуального комфорта. Но это ничего не меняло. Очень красивый мужчина с проседью на висках и с темными смеющимися глазами смотрел на нее и прекрасно понимал, что она говорила сама с собой и с ним делиться не собирается.
- Что с тобой, Джесс? Что с тобой на самом деле?
- Ничего. Пустяки. Я переспала с одним парнем. Он положил нож и вилку. Мир взорвался, не иначе.
- И кто он?
- Горнолыжник летом. Ski bum, неприкаянный.
- А, один из этих?
- Да, один из этих. Американец. Красив как бог, чтобы не выходить из границ банальности. Бродяга. Я здесь ни при чем. Так вышло.
- Да, конечно, выходит как выходит.
- Да, действительно. . . как выходит.
- И ты. . . давно его знаешь?
- Двадцать четыре часа. Ну, не смотри так. В конце концов, всегда бывает момент, когда знаешь человека двадцать четыре часа, иначе никак.
- У него есть семья?
- Не знаю. Я абсолютно ничего не знаю.
- Ты хотя бы спросила, как его зовут?
- Знаешь что. . . Ленни.
- Ленни. Ленни, и всё? Она тряхнула головой.
- Так, кажется, это - серьезно.
- Прошу тебя. . .
- Я не шучу, Джесс. Если ты не подумала даже спросить его фамилию, значит, это в самом деле было что-то из ряда вон выходящее. Не из-за чего было плакать, нет, правда, не из-за чего, настоящие причины были у других. Стоило только послушать радио. Она попыталась ему улыбнуться, уткнувшись носом в свой платок.
- Надеюсь, между нами не все кончено. . .
- Напротив, я сожалею лишь об одном, Джесси. . . Он наклонился и поцеловал ей руку.
- О чем же?
- Я сожалею, что не встретил тебя раньше него. Вот и все. Ее охватил такой порыв любви и нежности, что она удивилась, внезапно обнаружив, что думает о Ленни со злобой, как будто он ей мешает.
- Ты, наверное, должна мне представить этого молодого человека, Джесс.
- Внешняя Монголия.
- Что?
- Если я предложу представить его моему папочке, он, пожалуй, слиняет во Внешнюю Монголию. Он думает, что такая страна существует.
- Внешняя Монголия? Но никуда не надо ехать: это же здесь. Оркестр играл "Ich kЁusse Ihre Hand, Madame"[54]. Кто-то вспоминал о короле Кароле и госпоже Лупеску, под фотографией короля Албании Зогу, при входе в зал заседаний Лиги Наций" где его встречает Титу-леску. Бессменный румын говорил, что лучшего ресторана Парижа больше не существует и что есть что-то вечное и внушающее доверие в шипении блинов "Сюзетт".
- Аллан, что это за проныра, немецкий авантюрист, о котором сейчас так много говорят?
- Адольф Гитлер. Еще тот комик. Последнее средство, которое германские промышленники вытащили на свет Божий, чтобы попугать красных агитаторов. Через полгода о нем и думать забудут. Во всех посольствах так говорят.
- В любом случае Аристид Бриан прав. Современное оружие массового уничтожения сделало войну невозможной.
- К тому же народ отказался бы идти.
- Следует также признать, что писатели сыграли в этом не последнюю роль. "Огонь", "На Западном фронте без перемен", "Четыре пехотинца" развенчали войну раз и навсегда. Тем самым литература выполнила огромную историческую миссию. В золотой книге "Красной шапочки" эта старая кляча, маркиза де Суонси, написала когда-то: "Мы будем приходить сюда как можно чаще. Замечательно открыть для себя, что в мире есть еще что-то, кроме войн и голода".
Глава X
В стекло иллюминатора было видно, как метались чайки в молочно-сером тумане утра, которое все никак не хотело наступать, и слышались их пронзительные глупые крики: кажется всегда, что у них, у чаек, тяжело на сердце, тогда как крики эти вовсе ничего не значат, а эти ваши впечатления создаются исключительно вашей же психологией. Повсюду вам видится то, что на самом деле не существует, это все происходит внутри вас, вы становитесь чем-то вроде чревовещателя, который заставляет говорить окружающие предметы, чаек, небо, ветер, словом - всё. Вы слышите, как кричит осел, он совершенно счастлив, как могут быть счастливы только ослы, но вы почему-то говорите себе: "Боже, какой он грустный", они разбивают вам сердце, эти ослиные крики, но лишь потому, что настоящий осел - это вы. Теперь же вы цепляетесь к чайкам. Единственное, что означают их душераздирающие крики, это то, что где-то открылся сток отбросов, они просто сообщают друг другу хорошую новость. Все это лишь обман зрения. То есть не зрения, в общем, вы понимаете, что я хочу сказать. Вы поднимаетесь на вершину Шайдегга, ночью, смотрите на звезды и чувствуете себя на седьмом небе, совсем рядом к чему-то или кому-то; но звезды, они даже не здесь, это какие-то почтовые открытки, которые приходят к вам неизвестно откуда, свет пришпилил их миллионы лет назад, и для вас они существуют только благодаря научному прогрессу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
- Аллан, Аллан, что же делать, когда все настоящие проблемы - чужие?
- Мой ответ давно известен, девочка. Я только что прошел курс дезинтоксикации.
- Интересно, существует ли трагедия ничтожности?
- Как-то на днях ты вспоминала Чехова. . .
- Мы в ловушке, в плену у системы, и совершенно неспособны существовать вне того, что нас как раз и угнетает. . . Ты ведь не станешь мне говорить, что есть социальное предназначение? Тогда что? Вал информации, драма информатики? Знаешь, когда целый мир превращают в свое внутреннее переживание, это начинает напоминать ложную беременность. . . Что может быть унизительнее, чем сознавать, что Вьетнам и положение негров, бомбы и остальные ужасы, что обо всем этом вы думаете лишь для того, чтобы отвлечься? Прямо мисс Блэндиш[52] со своими орхидеями. Аллан, иногда харакири затягиваются до бесконечности. Она отняла руку. На них смотрели. Не следовало забывать, что здесь они лет на тридцать переместились в прошлое и эдипов комплекс не приобрел пока неоспоримой ценности для отца семейства. Все постоянно говорили ей на коктейлях: "Джесс, вы влюблены в своего отца, это бросается в глаза". Произносилось это непринужденным тоном, который давным-давно был введен в обращение Ноэлом Коуардом[53], с целью свести враждебную реальность к пустякам. Большая разница между американцами и англичанами состоит в том, что для американца его чувство собственной ничтожности является источником постоянной тревоги, а для англичанина - источником интеллектуального комфорта. Но это ничего не меняло. Очень красивый мужчина с проседью на висках и с темными смеющимися глазами смотрел на нее и прекрасно понимал, что она говорила сама с собой и с ним делиться не собирается.
- Что с тобой, Джесс? Что с тобой на самом деле?
- Ничего. Пустяки. Я переспала с одним парнем. Он положил нож и вилку. Мир взорвался, не иначе.
- И кто он?
- Горнолыжник летом. Ski bum, неприкаянный.
- А, один из этих?
- Да, один из этих. Американец. Красив как бог, чтобы не выходить из границ банальности. Бродяга. Я здесь ни при чем. Так вышло.
- Да, конечно, выходит как выходит.
- Да, действительно. . . как выходит.
- И ты. . . давно его знаешь?
- Двадцать четыре часа. Ну, не смотри так. В конце концов, всегда бывает момент, когда знаешь человека двадцать четыре часа, иначе никак.
- У него есть семья?
- Не знаю. Я абсолютно ничего не знаю.
- Ты хотя бы спросила, как его зовут?
- Знаешь что. . . Ленни.
- Ленни. Ленни, и всё? Она тряхнула головой.
- Так, кажется, это - серьезно.
- Прошу тебя. . .
- Я не шучу, Джесс. Если ты не подумала даже спросить его фамилию, значит, это в самом деле было что-то из ряда вон выходящее. Не из-за чего было плакать, нет, правда, не из-за чего, настоящие причины были у других. Стоило только послушать радио. Она попыталась ему улыбнуться, уткнувшись носом в свой платок.
- Надеюсь, между нами не все кончено. . .
- Напротив, я сожалею лишь об одном, Джесси. . . Он наклонился и поцеловал ей руку.
- О чем же?
- Я сожалею, что не встретил тебя раньше него. Вот и все. Ее охватил такой порыв любви и нежности, что она удивилась, внезапно обнаружив, что думает о Ленни со злобой, как будто он ей мешает.
- Ты, наверное, должна мне представить этого молодого человека, Джесс.
- Внешняя Монголия.
- Что?
- Если я предложу представить его моему папочке, он, пожалуй, слиняет во Внешнюю Монголию. Он думает, что такая страна существует.
- Внешняя Монголия? Но никуда не надо ехать: это же здесь. Оркестр играл "Ich kЁusse Ihre Hand, Madame"[54]. Кто-то вспоминал о короле Кароле и госпоже Лупеску, под фотографией короля Албании Зогу, при входе в зал заседаний Лиги Наций" где его встречает Титу-леску. Бессменный румын говорил, что лучшего ресторана Парижа больше не существует и что есть что-то вечное и внушающее доверие в шипении блинов "Сюзетт".
- Аллан, что это за проныра, немецкий авантюрист, о котором сейчас так много говорят?
- Адольф Гитлер. Еще тот комик. Последнее средство, которое германские промышленники вытащили на свет Божий, чтобы попугать красных агитаторов. Через полгода о нем и думать забудут. Во всех посольствах так говорят.
- В любом случае Аристид Бриан прав. Современное оружие массового уничтожения сделало войну невозможной.
- К тому же народ отказался бы идти.
- Следует также признать, что писатели сыграли в этом не последнюю роль. "Огонь", "На Западном фронте без перемен", "Четыре пехотинца" развенчали войну раз и навсегда. Тем самым литература выполнила огромную историческую миссию. В золотой книге "Красной шапочки" эта старая кляча, маркиза де Суонси, написала когда-то: "Мы будем приходить сюда как можно чаще. Замечательно открыть для себя, что в мире есть еще что-то, кроме войн и голода".
Глава X
В стекло иллюминатора было видно, как метались чайки в молочно-сером тумане утра, которое все никак не хотело наступать, и слышались их пронзительные глупые крики: кажется всегда, что у них, у чаек, тяжело на сердце, тогда как крики эти вовсе ничего не значат, а эти ваши впечатления создаются исключительно вашей же психологией. Повсюду вам видится то, что на самом деле не существует, это все происходит внутри вас, вы становитесь чем-то вроде чревовещателя, который заставляет говорить окружающие предметы, чаек, небо, ветер, словом - всё. Вы слышите, как кричит осел, он совершенно счастлив, как могут быть счастливы только ослы, но вы почему-то говорите себе: "Боже, какой он грустный", они разбивают вам сердце, эти ослиные крики, но лишь потому, что настоящий осел - это вы. Теперь же вы цепляетесь к чайкам. Единственное, что означают их душераздирающие крики, это то, что где-то открылся сток отбросов, они просто сообщают друг другу хорошую новость. Все это лишь обман зрения. То есть не зрения, в общем, вы понимаете, что я хочу сказать. Вы поднимаетесь на вершину Шайдегга, ночью, смотрите на звезды и чувствуете себя на седьмом небе, совсем рядом к чему-то или кому-то; но звезды, они даже не здесь, это какие-то почтовые открытки, которые приходят к вам неизвестно откуда, свет пришпилил их миллионы лет назад, и для вас они существуют только благодаря научному прогрессу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58