- О'кей. Я пошел. Он взял рубашку и стал ее натягивать через голову. Нырнув в нее, он на секунду остановился с поднятыми руками, уткнувшись носом в материю, и застыл так, выжидая. Как же называется это место в Азии, похоже на Внешнюю Монголию, только еще дальше? Эвтаназия, кажется, так. Он сказал, все так же не вылезая из-под рубашки:
- Я не убивал его. Я не знаю, кто его убил. Я не способен убить даже себя самого, с чего это я буду оказывать такую услугу какому-то типу, которого я даже не знаю? Я не джентльмен.
Она улыбнулась. Он все равно не мог ее видеть, забравшись с головой в свою рубашку. Один лишь клок светлых волос выглядывал из ворота: всё, что осталось от Гекльберри Финна.
- Пошевеливайся. Голос из-под рубашки грустно ответил:
- Эвтаназия, вот куда бы я хотел отправиться. Я не имею ни малейшего представления, где это, но для меня никогда не бывает слишком далеко, Вся эта история, что-то от нее уж слишком несло. Полное дерьмо, короче. Это был Мадагаскар, на этот раз настоящий, или он ничего не смыслил в географии. К тому же Анжи не пойдет.
Но Анжи завелся сразу, и зажигалку свою доставать не стал. Он встретил его там, над ночным клубом, с этим его мистером Джонсом. Ну и рожа была у этого типа, страшна, как греческая судьба, не о чем было и говорить!
- Анжи, я ему не доверяю. Это не по-божески, его проделки. Повторяю тебе еще раз. . .
- Она сказала, в одиннадцать?
- Да. Неподходящее время.
- Почему это?
- Не знаю, почему, неподходящее, и все, задницей чувствую. - Тот, другой, смотрел на него с усмешкой. - Позвони ей я скажи, что всё - о'кей.
- Все вы повернутые, и арабы, и. . . И тут он понял. Они слишком много знали, оба. Ленни и девчонка. Он умолк. Анжи надел свою шляпу. Даже этот обычный жест показался Ленни каким-то особенно зловещим.
- Ну что, Ленни, порядок?
- Да.
- Она права: она ничего не может сказать полиции. Из-за отца, ты понимаешь. Такие вещи, это святое. Память. У меня тоже отец погиб, я-то понимаю. Культ предков. У них в Алжире это чтят.
- Это ты его убил?
- Моего отца? Он хотел сказать: "Нет, ее", но это уже было ни к чему. Главное, что его убили. А он сам знал об этом предостаточно.
- К тому же, Ленни, мы предпримем небольшую предосторожность. У меня миллион долларов со страху загибается по ту сторону границы. А миллионы, у них, знаешь, слабое сердце. Нужно переправить его в Швейцарию, чтобы он смог наконец вздохнуть свободно. Я уже на две недели задержался. Это совсем не на пользу моей репутации.
- А потом?
- Что - потом?
- Нам заплатят, ей и мне? Ангел как будто даже удивился.
- Конечно.
- Что, серьезно? Ходячая помойка засомневался. Не нужно думать, что помойка - это что-то совершенное. Такого он не ожидал.
- Ты просто пустишь нас обоих в расход, вот и все.
- Зачем я стану это делать, Ленни?
- Я понял это по тому, как ты надел свою шляпу. Анжи обернулся к греческой судьбе. Какой фиг называться мистером Джонсом, если ты - грек. Кого он хотел обмануть?
- Он понял это по тому, как я надел шляпу. Судьба рассмеялся в ответ. Это было ужасно. Судьба же никогда не смеется. Или нет, она смеется все время, черт, откуда мне знать. Анжи смотрел на него с серьезным видом. Кодекс чести. У гангстеров он есть.
- Ничего не могу обещать тебе, Ленни. Но ты - славный малый. Посмотрим, что можно будет сделать для тебя. . . после.
Греческая судьба заржал: "Ха-ха-ха-ха", и тут же завоняло дерьмом и гнилью, с каждым его "ха" - все сильнее, не хватало разве что сыночка, который, отправив к праотцам своих родителей, выкалывает себе глаза.
Они точно их прирежут, обоих, вместе, это всегда хорошо кончается, как в кино. Впервые за долгое время что-то действительно складывалось удачно. Вместе. Даже забавно: она вообразила, что может так легко избавиться от него. Посмотрим, как у нее это получится, кинуть его, там, наверху, где нет ничего, кроме, пожалуй, трубы Чарли Паркера. И все же он сказал, пожав плечами:
- Она думает, что это ты убрал ее отца.
- Шутишь? Он, казалось, нисколько не удивился. Что с него взять, с помойки?
- Я не убиваю всех подряд, Ленни. Она что, за Наполеона меня держит? Ленни был поражен, он и не подозревал, что Анжи знает, кто такой Наполеон.
- Ну, если она подставит тебя, потом не говори, что это я виноват.
- Я вам вообще ничего не скажу. Можешь на меня положиться.
- Обещаешь? Анжи смотрел на него почти с любопытством:
- Ты какой-то не такой, как все америкашки. Сложный слишком. Обещаю, Ленни. Иди. Греческая судьба помалкивал. Он был здесь, и этого было уже более чем достаточно. Он вышел оттуда, насвистывая. Наконец-то замаячила Внешняя Монголия, и даже что-то еще дальше.
Он позвонил ей ровно в одиннадцать. Ее позвали в кабинку, да, Джесс, они согласны, сегодня, в два часа пополудни, в шести километрах от французской границы, там есть амбар, да, тот, что с вывеской "Чинзано", ты поняла, где это?
Поняла. Ровно в два. Буду. Она вернулась в бар, заплатила по счету; какой-то друг отца, которого она не знала, со светло-голубыми полинявшими глазами безнадежного алкоголика, подошел к ней выразить свои глубочайшие соболезнования, со стаканом мартини в руке. - . . . такой выдающийся человек. Я потерял очень дорогого друга. Она взглянула на его мартини:
- Да, понимаю, это как если бы он вернулся к Анонимным алкоголикам. Он, очевидно, оскорбившись, отвалил к своему столику. Одиннадцать десять. Она сгорала от нетерпения. Она чувствовала себя точно как Эйзенхауэр в самый важный день его жизни, разве что дождя не было.
В два часа дня она ждала в своем "триумфе" под вывеской "Чинзано". Стояла прекрасная погода. Развалюха-амбар лежал в руинах в двухстах метрах от дороги. Она поставила "Мессию" Генделя, этот небесный хор как нельзя лучше подходил для того, чтобы приветствовать прибытие огромной кучи денег: небу тоже не была чужда красота. В зеркале заднего вида она заметила зеленый "бьюик", который медленно катил по земле, за рулем был какой-то черный ворон, похожий на детскую игрушку на палочке. Ленни сидел сзади с одним из тех типов, которые выглядят будьте-нате, словом, подходящая упаковка для чего угодно, на выбор - от героина до пулемета. Не то чтобы она боялась, но ей показалось, что в небесном хоре "Мессии" зазвучала паника. Она взяла помаду и стала красить губы, глядя в зеркало заднего вида, пока они перекладывали чемодан в багажник "триумфа". Ленни уселся на сиденье рядом с ней и сунул ей ключи.
Она нажала на газ. "Бьюик" шпарил за ними в двадцати метрах, но она рассчитывала оторваться от них на таможне.
Она стиснула зубы и не разжимала их. Очки придавали ей суровый вид. И хорошо, потому что именно этого ей и недоставало: суровости. В остальном еще куда ни шло. К сорока годам вы ее не узнаете, она превратится в цемент, пулей не пробьешь.
- Ну вот, Джесс, ты и я, миллион в багажнике, любовь и деньги, все, что надо, а?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58