Впервые полковник действительно погрустнел, поднял глаза и обвел взглядом далекие горы и высокие белоснежные облака. Потом медленно кивнул.
- В ней я был совершенно уверен, а в тебе нет.
- Вот и правильно, - вдруг искренне обиделась Маша.
- Ты переменчива, как эти облака, и далека, как те горы, - продолжал он, как будто не слыша её.
- Тогда зачем я тебе? - воскликнула она. Его губы почти касались её губ.
- Я люблю тебя, - сказал он. - И буду ждать, пока и ты привыкнешь к мысли, что любишь меня.
- Почему ты решил, что я тебя люблю? - резко спросила она, только теперь осознав, как далеко у них все зашло.
Он прищурился на солнце.
- Но если ты меня не любишь и тебе не хочется думать о том, что мы могли бы жить вместе, жить нормальной, счастливой жизнью, то тогда ты, конечно, уедешь, а я не буду пытаться вернуть тебя.
- Наконец я тебя поняла, - сказала Маша, вставая. - Если женщина не в состоянии создать тебе то, что тебе кажется нормальной жизнью, то ты начинаешь ею тяготиться, а потом просто избавляешься, как от ненужного хлама. Зачем тратить время, полковник Волк?
- А что ты считаешь нормальной жизнью? - вдруг вспылил он.
- Вряд ли стоит объяснять. Ты все равно бы не понял, - вздохнула она. - Как не понял того, что едва я смогла чего-то добиться в жизни, как явился ты и все разрушил.
- Пожалуйста, давай не будем ссориться, - попросил он смиренно.
- Отвези меня домой, Волк. Мне ещё нужно собраться.
- Если бы только знать, где твой дом, Маша, - грустно сказал полковник. - Если бы ты сама это знала!
* * *
На следующее утро он провожал её до самолета. Самолет был военным, но на посадку прибыло много гражданских пассажиров, которых тщательно проверяли перед вылетом. Это были беженцы, некоторые с детьми, - редкие счастливцы, которым удалось пробиться на прямой рейс, однако на их лицах не было заметно особой радости. Когда наконец объявили посадку и все торопливо бросились к самолету, полковник обнял Машу и шепнул ей на ухо:
- Если хочешь, скажи мне прощай... Все равно это будет неправдой.
Она ничего не сказала, но, когда поднималась по трапу, быстро оглянулась - в надежде ещё раз увидеть его влюбленный взгляд и запомнить его навсегда. Однако полковник уже успел вскочить в машину, которая помчалась наискосок через летное поле.
IX
За рекой, в тени березок, тихо-мирно жили славяне Клавдия Ивановна и Михаил Палыч Ивановы, родители звукооператора Ромы. Их приземистый, обшитый вагонкой пятистенок с затейливыми ставнями и разукрашенным жестяным петушком на крыше медленно, но верно врастал в загадочную русскую почву. С понятным трепетом дожидались пенсионеры приезда сына, который обещал не только явиться сам, но и привести в гости ту самую Машу Семенову, которую они регулярно наблюдали на телеэкране. Удовлетворительно ясного впечатления о ней они ещё не имели, поскольку телевизионная антенна на крыше была кривобока и не давала стабильного изображения. Однако пенсионеры от души надеялись, что избавившийся от паскудной столичной блажи сын везет девушку с конкретной целью. Михаил Палыч даже забыл думать о своей старой доброй "тулке", из двух стволов которой собирался встретить мужеложествовавшего "поганца", если тот посмеет сунуться на свою малую родину... Словом, ждали родители сына, а получили цинковый ящик с письменными соболезнованиями от всего центрального телевидения.
Машу провели в комнатку, где прошли ранние годы её звукооператора. Над стареньким диваном, ещё сохранившим запах отроческих поллюций, висела свежеувеличенная фотография Ромы Иванова в форме сержанта-связиста советской армии на фоне знамени части. К рамке, в которую была вставлена фотография, был прикреплен черный траурный бант. На гвоздике у двери висели его футбольные бутсы, а на комоде стоял его первый самодельный радиоприемник, заботливо покрытый кружевной деревенской салфеткой, на которой лежали два бумажных цветка.
- Он приглашал меня, чтобы я отметила здесь свой день рождения, сказала Маша. - У нас красота, говорил он. Русская Швейцария.
- Венеция, - смущенно поправил её Михаил Петрович.
- Точно, - кивнула она.
Маша со вздохом окинула взглядом этот маленький семейный мемориал и, поспешно достав платок, промокнула глаза. В ту же секунду заголосила и разразилась бурными рыданиями Клавдия Ивановна, и Маша была вынуждена её обнять и забормотать какие-то утешительные слова. Бывший милиционер Михаил Палыч беспомощно развел руками. Его огромный живот вываливался из синих сношенных галифе. Он переминался с ноги на ногу, и по его лицу обильно текли слезы. Маша подвела женщину к диванчику, они вместе уселись на него и некоторое время рыдали. Наконец Клавдия Ивановна вытерла лицо передником, пробормотав:
- Вы уж простите нас, некультурных...
- Я вам так сочувствую, - всхлипнула Маша.
Только теперь, вдоль нарыдавшись, она почувствовала, как внутри неё наконец что-то расслабилось. Отпустило.
К ней подошел Михаил Палыч и неловко протянул ей свою широкую ладонь. Он осторожно пожал ей руку, и она заметила у него на пальцах лиловые наколотые буквы "КЛАВА". Сама не понимая почему, Маша вдруг ощутила что-то вроде светлой зависти к их незамысловатой ясной жизни. И случившееся несчастье лишь оттенило ясность и простоту их жизни.
- Спасибо, что приехала, дочка, - просто сказал пожилой мужчина. Рома у нас один был. Единственный сыночек.
Он подсел к Маше с другого бока и принялся праздно похлопывать себя ладонями по коленям.
- Он был славным пареньком, - проговорила Маша, складывая и раскладывая свой платок. - Добрым и внимательным.
- Да, он был очень хорошим мальчиком, - подхватила Клавдия Ивановна. И никогда никого не обижал.
Она снова вскрикнула, и они оба бросились её утешать. Вместе им и в самом деле было легче переносить несчастье.
- Единственный сынок, - повторил Михаил Палыч, ожесточенно хлопнув себя по коленям. - Клавдия Ивановна, понимаешь, моя потом все мертвых рожала!
Только теперь Маша заметила, что бывший милиционер капитально проспиртован и пьяные слезы, словно сами собой, снова заструились по его тяжелым брылям.
- А вы, значит, в Москве живете? - поинтересовалась Клавдия Ивановна.
- Живу, - сказала Маша.
- Как приехали - прямо к нам?
- Да.
- Милая вы моя! - воскликнула женщина и, взяв Машу за руки, принялась жадно в неё вглядываться. - Такая модная, видная!
Было видно, что ей хочется спросить, кем эта городская красавица доводилась их сыну, но она не решалась. А у Маши не поворачивался язык, чтобы соврать.
- А правда, что вы были женой известного комментатора Невзорова Александра? - вдруг спросила Клавдия Ивановна.
Маша так опешила, что даже не нашлась, что ответить.
- Полно, мать, - сказал Михаил Палыч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110