- Не твоего ума это дело!.. Мы тебя, дочка, регулярно наблюдаем по телеку, - словно извиняясь, сообщил он Маше. - Очень складно ты выступаешь и политически остро.
Маша молча кивнула.
- А правда, что эту Чечню хотели одной бомбой накрыть, - спросил он, только, дескать, эти чечены пока что откупаются?
- У них, у чеченов, все куплено, - со вздохом добавила Клавдия Ивановна. - Говорят, и наш район уж купили.
- А хер им, а не район! - вспылил пенсионер и, вскочив, сделал хрестоматийный жест.
- Ну-ну, отец, уймись! - прикрикнула на него жена.
- Что ты понимаешь, мать, - вздохнул тот. - Президент у нас неадекватный - вот беда!
Маша снова ощутила в душе прежнюю боль. Она вспомнила, что больше не увидится с Волком. Она смотрела на пожилых супругов и понимала, что те, без сомнения, переживали бы любое её горе как свое собственное. Но что значит её боль по сравнению с их болью? Об этом даже смешно говорить. Если бы какая-нибудь подруга рассказала ей о своей печали после расставания с неким полковником, с которым переспала в командировке, бесчувственная Маша, наверное, подняла бы её на смех.
- Так значит, вы собирались отметить в наших краях свой день рождения? - спохватилась Клавдия Ивановна. - Вместе с Ромой?
- Ты, дочка, у нас будь как дома, - добавил Михаил Палыч, словно забывшись. - У нас тут отдых - благодать божья! Жаль только, Ромы нет, он бы тебе все показал... Дело молодое...
- Нет больше Ромы! - снова заголосила Клавдия Ивановна, закрываясь передником.
Маша бросила взгляд через открытую дверь в смежную комнату и увидела в уголке над широкой железной кроватью с никелированными набалдашниками несколько простых иконок, убранных чистым белым полотенцем, и крошечную лампадку.
Клавдия Ивановна, словно почувствовав её взгляд, перекрестилась и воскликнула:
- За что, Господи? За что?
И в самом деле, за что?.. Если уж Господь Бог в бесконечной доброте своей и мог на кого-то прогневаться и решил отнять ребенка, то только не на этих двух бедных стариков, только не у них!..
Маша плакала вместе с ними и думала о том, что, если бы её собственные родители от неё отказались, тогда бы Клавдия Ивановна и Михаил Палыч могли бы удочерить девочку Марию. И называлась бы она не Маша Семенова, а Маша Иванова. Невелика разница.
Она вообразила себе, как папа ковыряется ключом в замке почтового ящика и вместе с "Юридическим вестником" и "Экономикой и жизнью" извлекает это странное письмо. Поднимаясь в лифте, он вертит в руках конверт без обратного адреса со штампом какой-то русской не то Швейцарии, не то Венеции, а потом, войдя в квартиру, читает письмо маме, которая вываливает на ладонь из баночки новый патентованный крем и толстым слоем размазывает по морщинистому лицу и шее. Он читает:
"Глубокоуважаемые супруги Семеновы, Иосиф Яковлевич и Ольга Николаевна, сына нашего Рому Иванова разорвало пополам гранатой из подстволъного гранатомета в городе-герое Грозном Чеченской АССР, и Мария приехала навестить нас в нашем доме, который, кстати сказать, в настоящее время приватизирован и вместе с участком пятьдесят соток находится в нашем полном законном владении. Имеются у нас также акции нашего совхоза, в котором Клавдия Ивановна проработала до пенсии, а теперь будет получать оттуда дивиденды. В прошлом годе Михаил Палыч тоже вышел на заслуженный отдых как работник внутренних дел, а потому материально мы вполне обеспечены государством. К тому же, и хозяйство, с которого тоже кое-что имеем. Вот мы сидели себе вдвоем, говорили, плакали, когда приехала Мария и предложила нам себя удочерить. Чтобы утешить нас в нашем большом горе. Мы, конечно, согласились, потому что это очень нас утешит, и мы будем чувствовать себя не так одиноко, если мы удочерим Марию и будем её любить как родную..."
- Это что за новости? - удивится мама.
- По-моему, - скажет папа, - это крестьяне или что-нибудь в этом роде. Совершенно никакого слога.
- Но зато от чистого сердца, - ответит мама. - Кажется, они действительно будут любить её как родную. Тебе не о чем беспокоиться.
- Я надеюсь, - покачает головой папа. - Если ты не возражаешь, я согласен.
* * *
Потом они втроем отправились на кладбище, которое располагалось на холме между двумя озерами в густой роще. У свежей могилы они ещё поплакали и помянули дорогого им человека. Клавдия Ивановна разложила на платочке нехитрую закуску, а Михаил Палыч наполнил небольшие граненые стаканчики.
- Вы в Россию насовсем? - вдруг перейдя на "вы", спросил Машу Михаил Палыч. - Или скоро опять туда, к чеченам?
- Пожалуй, насовсем, - ответила она. - Да и начальство считает, что мне нужно отдохнуть...
Потом они долго молчали, и Маша чувствовала, чего от неё ждут осиротевшие родители. Наконец она собралась с духом и начала сбивчиво объяснять:
- Вообще-то все случилось мгновенно... Рома даже ничего не почувствовал... Вспышка, удар - и конец...
Она подняла голову и устремила глаза к небу, откуда, как она надеялась, на них теперь взирал Рома, чье расчлененное тело покоилось у них под ногами. Сквозь слезы солнце дрожало и было готово вот-вот покатиться по небосклону в озеро.
- Скажи, дочка, - проговорила Клавдия Ивановна, в отличие от мужа почему-то переходя на "ты", - он... он там не голодал, хорошо питался?
- Очень хорошо, - успокоила Маша.
- Ну ничего, - проворчал Михаил Палыч, - наши тоже всыпали чернозадым!
Потом снова поплакали и помолчали. Маша порылась в сумочке и отдала им пластиковую кредитную карточку. Что они с ней будут делать? Кажется, они даже толком не поняли, что это такое. Наверное, бережно сохранят в память о сыне - пришпилят рядом с его украшенной траурным бантом фотографией.
Больше рассказывать было нечего. Маша засобиралась назад. Ее проводили до паромной переправы.
- Дай те Бог, дочка, счастья, что приехала, - сказала Клавдия Ивановна, крепко обнимая Машу. - Дай те Бог!..
- В отпуск или так - милости просим, - бормотал Михаил Палыч. - У нас места - у-у! - знаменитые!..
* * *
...Маша стояла на пароме, сонно ползущем через водоем, и ветер трепал её волосы. Становилось свежо, и, прислонившись к железным перилам, она поплотнее запахнула куртку из черной дорогой кожи. Вдали на воде виднелись какие-то острова и над ними стаи птиц. Тут у Ромы Иванова прошло детство и отрочество... В этот момент к Маше приблизилась толстая женщина с худой девочкой.
- Вы прямо вылитая Маша Семенова из новостей! - сказала толстая женщина.
- Какая такая Маша Семенова? - пожала плечами Маша.
- Ну вы даете! - изумилась худая девочка. - Жена ж этого Невзорова!
X
Вот Маша снова оказалась в Москве-матушке, которая после долгой разлуки что-то не проявляла к ней особых родственных чувств. Мысль о возвращении в полупустую однокомнатную квартиру, которую Маша снимала с тех пор, как обрела моральную и материальную независимость от кого бы то ни было, не высекала в душе бурного энтузиазма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Маша молча кивнула.
- А правда, что эту Чечню хотели одной бомбой накрыть, - спросил он, только, дескать, эти чечены пока что откупаются?
- У них, у чеченов, все куплено, - со вздохом добавила Клавдия Ивановна. - Говорят, и наш район уж купили.
- А хер им, а не район! - вспылил пенсионер и, вскочив, сделал хрестоматийный жест.
- Ну-ну, отец, уймись! - прикрикнула на него жена.
- Что ты понимаешь, мать, - вздохнул тот. - Президент у нас неадекватный - вот беда!
Маша снова ощутила в душе прежнюю боль. Она вспомнила, что больше не увидится с Волком. Она смотрела на пожилых супругов и понимала, что те, без сомнения, переживали бы любое её горе как свое собственное. Но что значит её боль по сравнению с их болью? Об этом даже смешно говорить. Если бы какая-нибудь подруга рассказала ей о своей печали после расставания с неким полковником, с которым переспала в командировке, бесчувственная Маша, наверное, подняла бы её на смех.
- Так значит, вы собирались отметить в наших краях свой день рождения? - спохватилась Клавдия Ивановна. - Вместе с Ромой?
- Ты, дочка, у нас будь как дома, - добавил Михаил Палыч, словно забывшись. - У нас тут отдых - благодать божья! Жаль только, Ромы нет, он бы тебе все показал... Дело молодое...
- Нет больше Ромы! - снова заголосила Клавдия Ивановна, закрываясь передником.
Маша бросила взгляд через открытую дверь в смежную комнату и увидела в уголке над широкой железной кроватью с никелированными набалдашниками несколько простых иконок, убранных чистым белым полотенцем, и крошечную лампадку.
Клавдия Ивановна, словно почувствовав её взгляд, перекрестилась и воскликнула:
- За что, Господи? За что?
И в самом деле, за что?.. Если уж Господь Бог в бесконечной доброте своей и мог на кого-то прогневаться и решил отнять ребенка, то только не на этих двух бедных стариков, только не у них!..
Маша плакала вместе с ними и думала о том, что, если бы её собственные родители от неё отказались, тогда бы Клавдия Ивановна и Михаил Палыч могли бы удочерить девочку Марию. И называлась бы она не Маша Семенова, а Маша Иванова. Невелика разница.
Она вообразила себе, как папа ковыряется ключом в замке почтового ящика и вместе с "Юридическим вестником" и "Экономикой и жизнью" извлекает это странное письмо. Поднимаясь в лифте, он вертит в руках конверт без обратного адреса со штампом какой-то русской не то Швейцарии, не то Венеции, а потом, войдя в квартиру, читает письмо маме, которая вываливает на ладонь из баночки новый патентованный крем и толстым слоем размазывает по морщинистому лицу и шее. Он читает:
"Глубокоуважаемые супруги Семеновы, Иосиф Яковлевич и Ольга Николаевна, сына нашего Рому Иванова разорвало пополам гранатой из подстволъного гранатомета в городе-герое Грозном Чеченской АССР, и Мария приехала навестить нас в нашем доме, который, кстати сказать, в настоящее время приватизирован и вместе с участком пятьдесят соток находится в нашем полном законном владении. Имеются у нас также акции нашего совхоза, в котором Клавдия Ивановна проработала до пенсии, а теперь будет получать оттуда дивиденды. В прошлом годе Михаил Палыч тоже вышел на заслуженный отдых как работник внутренних дел, а потому материально мы вполне обеспечены государством. К тому же, и хозяйство, с которого тоже кое-что имеем. Вот мы сидели себе вдвоем, говорили, плакали, когда приехала Мария и предложила нам себя удочерить. Чтобы утешить нас в нашем большом горе. Мы, конечно, согласились, потому что это очень нас утешит, и мы будем чувствовать себя не так одиноко, если мы удочерим Марию и будем её любить как родную..."
- Это что за новости? - удивится мама.
- По-моему, - скажет папа, - это крестьяне или что-нибудь в этом роде. Совершенно никакого слога.
- Но зато от чистого сердца, - ответит мама. - Кажется, они действительно будут любить её как родную. Тебе не о чем беспокоиться.
- Я надеюсь, - покачает головой папа. - Если ты не возражаешь, я согласен.
* * *
Потом они втроем отправились на кладбище, которое располагалось на холме между двумя озерами в густой роще. У свежей могилы они ещё поплакали и помянули дорогого им человека. Клавдия Ивановна разложила на платочке нехитрую закуску, а Михаил Палыч наполнил небольшие граненые стаканчики.
- Вы в Россию насовсем? - вдруг перейдя на "вы", спросил Машу Михаил Палыч. - Или скоро опять туда, к чеченам?
- Пожалуй, насовсем, - ответила она. - Да и начальство считает, что мне нужно отдохнуть...
Потом они долго молчали, и Маша чувствовала, чего от неё ждут осиротевшие родители. Наконец она собралась с духом и начала сбивчиво объяснять:
- Вообще-то все случилось мгновенно... Рома даже ничего не почувствовал... Вспышка, удар - и конец...
Она подняла голову и устремила глаза к небу, откуда, как она надеялась, на них теперь взирал Рома, чье расчлененное тело покоилось у них под ногами. Сквозь слезы солнце дрожало и было готово вот-вот покатиться по небосклону в озеро.
- Скажи, дочка, - проговорила Клавдия Ивановна, в отличие от мужа почему-то переходя на "ты", - он... он там не голодал, хорошо питался?
- Очень хорошо, - успокоила Маша.
- Ну ничего, - проворчал Михаил Палыч, - наши тоже всыпали чернозадым!
Потом снова поплакали и помолчали. Маша порылась в сумочке и отдала им пластиковую кредитную карточку. Что они с ней будут делать? Кажется, они даже толком не поняли, что это такое. Наверное, бережно сохранят в память о сыне - пришпилят рядом с его украшенной траурным бантом фотографией.
Больше рассказывать было нечего. Маша засобиралась назад. Ее проводили до паромной переправы.
- Дай те Бог, дочка, счастья, что приехала, - сказала Клавдия Ивановна, крепко обнимая Машу. - Дай те Бог!..
- В отпуск или так - милости просим, - бормотал Михаил Палыч. - У нас места - у-у! - знаменитые!..
* * *
...Маша стояла на пароме, сонно ползущем через водоем, и ветер трепал её волосы. Становилось свежо, и, прислонившись к железным перилам, она поплотнее запахнула куртку из черной дорогой кожи. Вдали на воде виднелись какие-то острова и над ними стаи птиц. Тут у Ромы Иванова прошло детство и отрочество... В этот момент к Маше приблизилась толстая женщина с худой девочкой.
- Вы прямо вылитая Маша Семенова из новостей! - сказала толстая женщина.
- Какая такая Маша Семенова? - пожала плечами Маша.
- Ну вы даете! - изумилась худая девочка. - Жена ж этого Невзорова!
X
Вот Маша снова оказалась в Москве-матушке, которая после долгой разлуки что-то не проявляла к ней особых родственных чувств. Мысль о возвращении в полупустую однокомнатную квартиру, которую Маша снимала с тех пор, как обрела моральную и материальную независимость от кого бы то ни было, не высекала в душе бурного энтузиазма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110