На этом интервью с "террористом" и закончилось.
Телекамера двигалась за Машей и мужчиной, когда последнего под руки вели дюжие бойцы из группы захвата. Весь свой нехитрый арсенал он сдал без боя. Его даже не били. Когда они вышли из подъезда, Маша заметила во дворе ещё несколько журналистов с телекамерами. Подоспели, голубчики, к шапочному разбору. Драма закончилась. Впрочем, это была даже не драма, а просто грустная история. Даже здешние жители и любопытные, собравшиеся поглазеть, чем кончится дело, провожали плененного инвалида сочувственными взглядами, а какая-то пенсионерка начала громко и возмущенно всхлипывать:
- Куда повели сердешного? Лучше б своих мафиозов ловили!
Омоновцы действительно временно запнулись, куда вести арестованного то ли в милицейский воронок, то ли в фургончик спецмедслужбы. Сам Борис Петров разрешил это сомнение тем, что отодвинул коллегу в милицейской форме, который собирался замкнуть на запястьях мужчины наручники, и широким жестом направил дело в медицинские инстанции. Прежде чем санитары усадили мужчину в свой фургон, Маша успела на прощание пожать ему руку и тепло произнесла:
- Мы будем держать ваше дело на контроле. Честное слово. Я не забуду о вас...
Тот ничего не ответил - только заморгал красными веками.
Уже через несколько минут двор опустел. Разъехались пожарные и милиция. Рассеялись любопытные.
- Хочешь, я тебя провожу? - спросил Машу звукооператор Рома.
- Не получится, - вздохнула она. - У меня свидание. В следующий раз поболтаем.
Он пожал плечами и понимающе улыбнулся.
- Конечно, обязательно нужно общаться. У него, как мне подсказывает интуиция, - он кивнул на Бориса, который поджидал её на некотором отдалении, - времени на то, чтобы поболтать и пообщаться, обычно не остается.
XXIII
На Анне Варфоломеевне Петровой было зеленое вязаное платье и тряпичные тапочки с резиновыми подметками. Толстые ноги почти до самых колен замотаны эластичными бинтами. Седые волосы заплетены в серую косичку и уложены вокруг головы. Она кряхтя спускалась по узкой лестнице, направляясь к соседке играть в лото, и они как раз наткнулись на нее. Она запечатлела звонкий материнский поцелуй на сыновней щеке и громко сказала:
- Я иду к Марье Федоровне. Кажется, у тебя опять гости?
- Добрый вечер, Анна Варфоломеевна, - сказала Маша.
Ей показалось, что слепые глаза скользнули в её сторону.
- Ах, это ты, Маша, - поджала губы маменька. - Здравствуй, здравствуй.
Маша автоматически улыбнулась.
- Как здоровье, Анна Варфоломеевна?
Нет ли, мол, признаков СПИДа.
- Хорошо, милая, хорошо. А вот Боренька сильно устает на работе. Ему бы поменьше таскаться.
- Я в полном порядке, мама, - бодро заверил Борис Петров. - Кроме того, мы собираемся смотреть телевизор.
- Ты не обижайся на нас, старух, Маша, но мне кажется, что ты себе позволяешь по телевизору уж очень развязный тон. Вот и Марья Федоровна того же мнения. Она говорит, что у тебя под блузкой даже нет бюстгальтера.
- Я подарю ей бюстгальтер, мама, - пошутил Борис.
- Ну конечно, ты же у нас миллионер! Она вот давеча рассказывала, что вы, милиционеры, все взятки берете. Наверное, и сегодня успел хапнуть, а?
- Сегодня только две канистры бензина, - ответил сын.
- И то дело, - кивнула Анна Варфоломеевна и продолжила движение вниз по лестнице. Потом, словно вспомнив о чем-то, она крякнула и, обернувшись, поинтересовалась: - А правда, что там у вас на телевидении одни евреи?
- Почему, есть и полуевреи, - честно призналась Маша.
Анна Варфоломеевна пожала плечами, как будто хотела сказать: "Ну это одно и то же". На что, конечно же, Маша бы решительно возразила, что ничего подобного - это две большие разницы.
- Можно ещё вопрос? - проговорила въедливая маменька и, не дожидаясь позволения, громко спросила: - Так у тебя, оказывается, есть муж?
Последнее слово как-то особенно звучно прокатилось по гулкому подъезду, рикошетируя от ободранных бетонных стен.
Она могла, конечно, как-то извернуться, двусмысленно отшутиться или даже съязвить (что мол да, есть, и не только муж), но, во-первых, её изворотливость тогда трактовалась бы в контексте предыдущего вопроса, а во-вторых, она действительно ощутила в этот момент характерную вселенскую скорбь и поэтому просто ответила:
- Да, есть.
И никаких придаточных предложений.
- Ну я пошла, сынок. Надеюсь, вы не будете слишком долго... - сурово сказала Анна Варфоломеевна.
И хотя последнее пожелание явно касалось и Маши, сама Маша снова предпочла отмолчаться.
При всей проницательности незрячей маменьки, последняя никак не могла судить о том, что такое "слишком долго" или "не слишком долго". Во всяком случае, кажется, не ей, не Маше Семеновой, было суждено заездить этого пресловутого Сивку-бурку. Немножко покататься, это да. Но не более того.
- Не беспокойся, мамочка, - сказал Борис Петров. - Привет Марье Федоровне.
В том, что он был хорошим сыном, Маши не было сомневалась.
* * *
Весь вечер они слушали один и тот же альбом "Лед Зеппелин". А, а, а! А, а, а!.. Лишь бы не вылезать из постели и не менять кассету. Маша лежала на животе, а Борис пристроился сверху. Сивка-бурка имел завидное чувство ритма. Маша чувствовала у себя на шее обжигающее дыхание. Две плоти извивались, терлись друг о друга, пока, наконец, прерывисто не ударила жидкость. Потом оба замерли на мокрых простынях, переводя дыхание. Потом он соскользнул на бок и, обняв её сзади, прижался пахом к её ягодицам. Он продолжал целовать её в шею, пробегая языком по её плечам.
- Грустная музыка, - сказала Маша. - Как будто про нас.
- Разве нам грустно? - удивился он.
Она почувствовала, что он медленно, осторожно и глубоко проникает в нее.
- Ну про меня... - с трудом поправилась она.
Ей показалось, что ещё немного - и от наслаждения у неё отнимется язык.
- Борис, - торопливо выдохнула она, - я решила развестись с Эдиком.
Сивку-бурку словно подкосили. Он дрогнул. Поник. Превратился в жалкую клячу. Превратился в нечто такое, чему и название подобрать невозможно. Словом, момент был упущен навсегда.
- Ты что, хочешь, чтобы я на тебе женился? - сев на краю постели, тихо спросил Борис.
- Я вовсе не имела это в виду, - сказала Маша, подтягивая колени к подбородку.
- То есть я хочу сказать, что ты мне, конечно, нравишься, но... я не собирался жениться...
А часами трахаться он, значит, собирался. Если бы он, по крайней мере, как-то иначе это сформулировал, может быть, Маша не так остро чувствовала боль потери. Если бы он сказал что-нибудь вроде: "Я тебя люблю, обожаю, но мы разные люди. Ты - творческая личность, тебе нужна слава, ты предана своей работе, телевидению, а мне нужна тихая домашняя женщина - неплохо, конечно, если бы в постели она гоняла моего Сивку-бурку, как ты, - но главное, мне хочется, чтобы моя жена была просто матерью моих детей и чтобы ждала, когда я вернусь с моей трудной и опасной службы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110