- Прошу вас, только два слова! - со всей возможной нежностью обратилась Маша к женщине, которую все ещё сжимала в своих объятиях.
Эту профессиональную просьбу она научилась выговаривать виртуозно - в любых вариациях и с учетом любой ситуации. Чтобы научить её произносить эти нехитрые слова, Артему Назарову пришлось немало потрудиться. Зато теперь она выговаривала их так проникновенно, словно они выходили из самого нутра - из её сердца, печенки, легких. Она могла обратиться с этой просьбой к кому угодно, не смущаясь никакими обстоятельствами. Даже если бы оказалась возле бьющегося головой о стену преступника, которому объявили, что его через пять минут расстреляют, она бы без запинки молвила:
- Прошу вас, только два слова!.. Однако далеко не всегда все шло так гладко.
- Я не хочу говорить с вами. Я вообще ни с кем не хочу говорить! всхлипнула вдова.
Вот тут-то Маше и пришлось пустить в ход все свое обаяние, а главное, способность мгновенно ориентироваться. Последнему не смог бы научить её никто - даже такой профессионал, как Артем Назаров. Это исключительно являлось её собственным природным даром.
Маша не только не делала никакой попытки выпустить вдову из своих объятий и передать кому-нибудь из её ближайшего окружения. Напротив, она ещё крепче обняла её и нежно поглаживала её дрожащие плечи, словно могла оградить от жестокости окружающего мира. Она извлекла откуда-то белоснежный платок и помогла утереть женщине слезы.
- Только два слова, - по-сестрински прошептала Маша, сознавая, что в настоящий момент обе уже находятся в прямом эфире и многие миллионы телезрителей наблюдают эту трогательную сцену.
- Хорошо, - прошептала в ответ женщина.
- У вас было ощущение, что должно произойти что-то подобное? спросила Маша.
Про себя она уже начала вести отсчет времени, зная, что на прямое включение отводится только шестьдесят секунд.
- Он не сделал никому ничего плохого, - ответила вдова. - Он и мухи не обидел.
- Что вы почувствовали, когда узнали об этом?
- Я подумала - это шутка. Он любил пошутить.
- А потом?
- Потом я поняла, что это не шутка.
- Где вы находились в тот момент? Вы его видели?
- Мне сказали, что у меня не будет неприятностей. Ни у меня, ни у детей. У нас ведь трое детей.
- Это связано с его работой? Ходят слухи, что...
- Мне сказали, что у меня не будет неприятностей! - повторила женщина, беспокойно озираясь.
В следующее мгновение Машу саму подхватили под руки и, оторвав от вдовы, мягко отволокли в сторону. Тем временем гроб уже погрузили в сверкающий черный лимузин, который, проследовав по коридору в толпе, занял место во главе длинного траурного кортежа, взявшего курс на Ваганьково. Маша взглянула на оператора и режиссера. Оба закивали:
- Снято!..
Когда кортеж исчез, толпа ещё некоторое время стояла словно в растерянности. Потом символический гроб, а также крышку от него бросили на тротуар и стали жечь с досады рекламные листки с портретом президента акционерного общества. Рядом с портретом были напечатаны таблицы, где указывались процентные прибыли по вкладам.
"Скоро начнут жечь и кредитные обязательства, как раньше жгли партбилеты", - подумала Маша.
К ней подошел режиссер, присланный из главной редакции, и сунул ей в руки текст, который нужно было зачитать перед камерой для завершения репортажа о похоронах.
Пробежав глазами заготовленный в редакции комментарий к чрезвычайному происшествию в акционерном обществе, Маша брезгливо поморщилась. Читать в эфир подобную дешевку после того, как ей только что удалось сработать эксклюзивное интервью с вдовой и миллионы телезрителей воочию увидели на своих экранах настоящее человеческое горе! Пусть эта женщина была вдовой президента акционерного общества, вокруг которого разрастался финансовый и политический скандал, - она была несчастной матерью, просто женщиной, к тому же, напуганной до смерти!.. При всем при том, в отличие от телезрителей и умников из редакции, всего несколько минут назад Маша собственноручно промакивала её слезы (самые настоящие, а не фальшивые!), видела её побелевшее лицо и полные ужаса глаза. Эта женщина доверчиво бросилась в объятия Маши, словно искала у неё защиту, а у нее, у Маши Семеновой, ещё хватило в такую минуту совести донимать несчастную идиотскими вопросами... Словом, если после всего этого, на фоне толпы вкладчиков со своими плакатиками-картонками и бумажными факелами, Маша начнет распространяться о правах человека и экономических реформах, действительно трагическая ситуация превратится в очередной фарс и пошлятину, а все её усилия сделать честный репортаж пойдут насмарку.
Этими соображениями Маша поделилась с режиссером.
- Вы только поглядите, что здесь написано! - воскликнула она и процитировала: "...покойный, которого отличала любовь к простому человеку и активная гражданская позиция, был бы рад увидеть столько благодарных лиц, которым он дал надежду на оздоровление нашей экономики..."
- Ну и что? - удивился режиссер.
- Как что?! Единственное, чему, я думаю, действительно был бы рад покойный, так это тому, чтобы не лежать в данный момент там, где нельзя, как говорится, ни сесть ни встать. И уж во всяком случае не был бы рад видеть эти "благодарные" лица... А те в свою очередь выглядели бы ещё более благодарными, если бы имели не "надежду на оздоровление", а надежду вернуть назад свои кровные денежки - хотя бы и без навара...
- Какая разница? - удивился режиссер, начиная раздражаться. - Просто отбарабань по бумажке этот чертов текст и дело с концом!.. Мне ещё лететь на пресс-конференцию в Дом правительства.
- Не стану я нести перед камерой эту чушь, потому что... - упрямо начала Маша, опуская микрофон.
- Ах не станешь... - перебил режиссер. - Тогда можешь считать, что твоего духа в эфире больше вообще не будет! Это я тебе по-дружески говорю.
Маша беспомощно оглянулась на оператора и помрежа, которые отвели глаза. Только на одну секунду она представила себе, что её действительно могут отстранить от эфира. Пусть даже не на веки вечные. Хотя бы ненадолго. Она только-только почувствовала прелесть работы. Что же ей останется - днем снова быть девочкой на побегушках, а ночью вымывать из себя въедливое семя Эдика?
- Ты меня поняла? - поинтересовался режиссер. Маша молча заняла позицию перед камерой и, поднеся микрофон к губам, прочла заготовленный текст.
- Снято, - кивнул оператор.
- Что и требовалось доказать, - сказал режиссер и, спокойно развернувшись, направился к служебному "рафику".
Глядя ему вслед, Маша ожесточенно притопнула ногой. Потом ещё раз. В результате подломился каблук. Выругавшись, Маша сунула микрофон помрежу и заковыляла по направлению к метро.
XVI
- Разрешите, я вам помогу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110