Напротив, я удивлялся, как у меня вынесли нервишки, и я не натворил тогда никаких глупостей. Ведь вся теплота, вся переполнявшая меня радость, вся сыновняя любовь были заморожены одной короткой ледяной фразой: «Кого ты привел, Сережа?» Я остолбенел, я был готов провалиться сквозь землю! Ведь она должна была узнать меня, потому что я хоть и не дорос до отцовского роста, но на физиономию смотрелся точь-в-точь таким, каким он был в мои годы. Но она не узнала, а точнее — не захотела узнать. Повернулась и ушла. Все эти четырнадцать лет у нее оставался один сын — Мишка. Меня как бы не было, не существовало, хотя она, в общем, не отказывалась от всех четверых внуков. Только вот путала иногда и называла Кольку — Сережей, а Катю — Ирой. Наоборот, как ни странно, никогда не бывало, даже сами поросята это заметили.
Конечно, мы с отцом много раз обсуждали эту ситуацию в своем кругу. Не слишком часто, потому что у нас было много других тем для разговоров, но все-таки если случалось время потрепаться не на наши «производственные» темы, то мы уделяли какое-то время данному феномену. Именно так — феноменом
— именовал Чудо-юдо наши отношения с матерью.
Без участия Чуда-юда мне бы и вовсе ничего не понять, ибо я почти не общался с Марией Николаевной, а он как-никак проводил с ней какое-то время и имел возможность задавать вопросы. Правда, прямых ответов на них, то есть таких, которые однозначно объясняли бы, почему она не хочет признать меня за своего родного сына, отец так и не добился. Некие объяснения ему удалось получить лишь косвенным путем, анализируя ее отдельные высказывания и замечания, звучавшие в самых разнообразных контекстах, которые иной раз ко мне вообще не относились.
У Чуда-юда возникли две основные версии, которые, в принципе, могли быть близки к реальной ситуации.
Первая версия предполагала, что Мария Николаевна переживает свою вину. То есть до сих пор не может простить себе то, что оставила меня в коляске у магазина, откуда меня похитили цыгане, на двадцать лет разлучив с родителями. И то, что она не может избыть, как говорится, этот комплекс вины, заставляет ее относиться ко мне как к живому укору, с подчеркнутой отстраненностью, чтоб лишний раз не ранить свое сердце. Иногда я был готов поверить в эту очень уж сомнительную версию, особенно тогда, когда сталкивался с какими-то очередными загадками женской психологии, преподносимыми дамами, с которыми я имел честь общаться. Прежде всего, когда Хрюшка чего-то отчебучивала, устраивая мне какой-нибудь крупный скандал по пустяковейшему поводу, или, наоборот, не обращала внимания на вполне серьезные нарушения дисциплины с моей стороны.
Вторая версия, выработанная отцом, мне лично казалась еще менее правдоподобной. Согласно этому варианту, мать настолько привыкла к тому, что у нее есть один сын — Мишка, что появление пропавшего первенца просто не воспринимала. И, соответственно, отнеслась ко мне более чем холодно, как к некому постороннему типу, который внес дисбаланс в счастливую гармонию семейства Бариновых. Тут Чудо-юдо в какой-то мере винил себя, ибо часто сетовал на Мишкино разгильдяйство и привычку к загулам, а меня, наоборот, похваливал. Соответственно, мамаше не нравилось, что Сергей Сергеевич своего «нормального», то есть вместе с ней выпестованного сыночка не любит, а «бандюгу», то есть меня, все время окружает заботой. Хотя эта «забота» чаще всего сводилась к тому, что отец родной отправлял меня на такие дела, откуда не вернуться было проще, чем вернуться.
Наконец, у меня была своя личная точка зрения. Она базировалась на том, что я был очень похож на отца и совсем не походил на мать. В отличие от Мишки, у которого, несмотря на общее сходство со мной и батей, было достаточно много черт, общих с матерью, даже в голосе что-то прослушивалось, у меня ничего такого не было. Зато, благодаря наличию в башке элементов от Брауна, Атвуда и Мендеса, в манере говорить, в жестах и мимике проявлялось нечто, вообще не свойственное родителям. Да и детдомовское воспитание немного сказывалось. Отсюда мамочка могла сделать вывод: я этого типа не рожала, а то, что он похож на отца, может значить лишь одно — Сергей привел в дом своего побочного сынка. Естественно, от какой-то незарегистрированной любовницы, может, даже с острова Хайди. Какая ж тут может быть материнская любовь, когда тебе в дом привели какого-то ублюдка, да еще и выдают его за несчастного маленького Димочку, похищенного из колясочки аж в 1963 году!
Отцу эта версия, естественно, не очень нравилась, он говорил, что Мария Николаевна прекрасно знала, что в 1962 году у него не было никаких любовниц и быть не могло, ибо их студенческая семья зарабатывала в самые лучшие времена по 120 рублей на двоих, а времени на романы не было вовсе, поскольку по ночам батя бегал разгружать вагоны или работал подсобником на стройке. Опять же к тому времени его уже приметил Комитет, и ежели б была какая-то аморалка, то карьера будущего генерала оборвалась бы, не начавшись.
В общем, все версии, которые мы сконструировали для того, чтобы как-то объяснить причины странного отношения Марии Николаевны к родному старшему сыну, были не слишком убедительны. Но ничего другого придумать не могли, как ни старались.
ОКОНЧАНИЕ БСК-4
И вот теперь, в виртуальном или потустороннем мире, где именно — хрен поймешь, Мария Николаевна явилась в образе Родины-Матери. Иначе говоря, советского аналога православной Богородицы. Большую часть моей 35-летней жизни, в период с 1963 по 1983 год, эта самая символическая Родина-Мать была единственной инстанцией, которая занималась моим воспитанием и образованием, кормила, поила, одевала и обувала меня в меру своих финансовых возможностей. Исключение составляло лишь время, проведенное мной в Германии, Штатах, на Хайди, Сан-Фернандо и Гран-Кальмаро, то есть с момента попадания к бундесам и до возвращения в СССР. Где-то около года. Так что уж точно, 19 лет из 35 я был сыном Родины-Матери и больше ничьим. Наверно, именно поэтому здесь, в этом храме, где вострубили ангелочки-пионеры с лицами Володи Ульянова, мне и показали не простую Богородицу, и не просто Родину-Мать с плаката, а Родину-Мать с лицом моей родной матери, которая меня знать не хочет…
Конечно, меня ничуточки не удивило, что Мария Николаевна выступила из плоскости плаката, и даже то, что ее рост, по сравнению с реальными 165 сантиметрами, увеличился метра на полтора минимум. Не удивило и то, что голос ее прозвучал звеняще-гулко. Именно такими голосами в детских фильмах-сказках разговаривают добрые или злые волшебницы или разные там феи. Само собой, что в фильмах и тембр голоса, и интонации у добрых и злых колдуний резко разные, чтоб детям, смотрящим кино, было сразу понятно, от кого ждать добра, а кого бояться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162
Конечно, мы с отцом много раз обсуждали эту ситуацию в своем кругу. Не слишком часто, потому что у нас было много других тем для разговоров, но все-таки если случалось время потрепаться не на наши «производственные» темы, то мы уделяли какое-то время данному феномену. Именно так — феноменом
— именовал Чудо-юдо наши отношения с матерью.
Без участия Чуда-юда мне бы и вовсе ничего не понять, ибо я почти не общался с Марией Николаевной, а он как-никак проводил с ней какое-то время и имел возможность задавать вопросы. Правда, прямых ответов на них, то есть таких, которые однозначно объясняли бы, почему она не хочет признать меня за своего родного сына, отец так и не добился. Некие объяснения ему удалось получить лишь косвенным путем, анализируя ее отдельные высказывания и замечания, звучавшие в самых разнообразных контекстах, которые иной раз ко мне вообще не относились.
У Чуда-юда возникли две основные версии, которые, в принципе, могли быть близки к реальной ситуации.
Первая версия предполагала, что Мария Николаевна переживает свою вину. То есть до сих пор не может простить себе то, что оставила меня в коляске у магазина, откуда меня похитили цыгане, на двадцать лет разлучив с родителями. И то, что она не может избыть, как говорится, этот комплекс вины, заставляет ее относиться ко мне как к живому укору, с подчеркнутой отстраненностью, чтоб лишний раз не ранить свое сердце. Иногда я был готов поверить в эту очень уж сомнительную версию, особенно тогда, когда сталкивался с какими-то очередными загадками женской психологии, преподносимыми дамами, с которыми я имел честь общаться. Прежде всего, когда Хрюшка чего-то отчебучивала, устраивая мне какой-нибудь крупный скандал по пустяковейшему поводу, или, наоборот, не обращала внимания на вполне серьезные нарушения дисциплины с моей стороны.
Вторая версия, выработанная отцом, мне лично казалась еще менее правдоподобной. Согласно этому варианту, мать настолько привыкла к тому, что у нее есть один сын — Мишка, что появление пропавшего первенца просто не воспринимала. И, соответственно, отнеслась ко мне более чем холодно, как к некому постороннему типу, который внес дисбаланс в счастливую гармонию семейства Бариновых. Тут Чудо-юдо в какой-то мере винил себя, ибо часто сетовал на Мишкино разгильдяйство и привычку к загулам, а меня, наоборот, похваливал. Соответственно, мамаше не нравилось, что Сергей Сергеевич своего «нормального», то есть вместе с ней выпестованного сыночка не любит, а «бандюгу», то есть меня, все время окружает заботой. Хотя эта «забота» чаще всего сводилась к тому, что отец родной отправлял меня на такие дела, откуда не вернуться было проще, чем вернуться.
Наконец, у меня была своя личная точка зрения. Она базировалась на том, что я был очень похож на отца и совсем не походил на мать. В отличие от Мишки, у которого, несмотря на общее сходство со мной и батей, было достаточно много черт, общих с матерью, даже в голосе что-то прослушивалось, у меня ничего такого не было. Зато, благодаря наличию в башке элементов от Брауна, Атвуда и Мендеса, в манере говорить, в жестах и мимике проявлялось нечто, вообще не свойственное родителям. Да и детдомовское воспитание немного сказывалось. Отсюда мамочка могла сделать вывод: я этого типа не рожала, а то, что он похож на отца, может значить лишь одно — Сергей привел в дом своего побочного сынка. Естественно, от какой-то незарегистрированной любовницы, может, даже с острова Хайди. Какая ж тут может быть материнская любовь, когда тебе в дом привели какого-то ублюдка, да еще и выдают его за несчастного маленького Димочку, похищенного из колясочки аж в 1963 году!
Отцу эта версия, естественно, не очень нравилась, он говорил, что Мария Николаевна прекрасно знала, что в 1962 году у него не было никаких любовниц и быть не могло, ибо их студенческая семья зарабатывала в самые лучшие времена по 120 рублей на двоих, а времени на романы не было вовсе, поскольку по ночам батя бегал разгружать вагоны или работал подсобником на стройке. Опять же к тому времени его уже приметил Комитет, и ежели б была какая-то аморалка, то карьера будущего генерала оборвалась бы, не начавшись.
В общем, все версии, которые мы сконструировали для того, чтобы как-то объяснить причины странного отношения Марии Николаевны к родному старшему сыну, были не слишком убедительны. Но ничего другого придумать не могли, как ни старались.
ОКОНЧАНИЕ БСК-4
И вот теперь, в виртуальном или потустороннем мире, где именно — хрен поймешь, Мария Николаевна явилась в образе Родины-Матери. Иначе говоря, советского аналога православной Богородицы. Большую часть моей 35-летней жизни, в период с 1963 по 1983 год, эта самая символическая Родина-Мать была единственной инстанцией, которая занималась моим воспитанием и образованием, кормила, поила, одевала и обувала меня в меру своих финансовых возможностей. Исключение составляло лишь время, проведенное мной в Германии, Штатах, на Хайди, Сан-Фернандо и Гран-Кальмаро, то есть с момента попадания к бундесам и до возвращения в СССР. Где-то около года. Так что уж точно, 19 лет из 35 я был сыном Родины-Матери и больше ничьим. Наверно, именно поэтому здесь, в этом храме, где вострубили ангелочки-пионеры с лицами Володи Ульянова, мне и показали не простую Богородицу, и не просто Родину-Мать с плаката, а Родину-Мать с лицом моей родной матери, которая меня знать не хочет…
Конечно, меня ничуточки не удивило, что Мария Николаевна выступила из плоскости плаката, и даже то, что ее рост, по сравнению с реальными 165 сантиметрами, увеличился метра на полтора минимум. Не удивило и то, что голос ее прозвучал звеняще-гулко. Именно такими голосами в детских фильмах-сказках разговаривают добрые или злые волшебницы или разные там феи. Само собой, что в фильмах и тембр голоса, и интонации у добрых и злых колдуний резко разные, чтоб детям, смотрящим кино, было сразу понятно, от кого ждать добра, а кого бояться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162