Само собой, никакое белье не могло сравниться по нежности и возбуждающему действию с натуральной женской кожей. Поэтому я, как бы невзначай, расстегивал все попадавшиеся под руку застежечки, крючочки и кнопочки. В результате все эти тряпочки постепенно сползли и освободили натуру от ненужного украшательства.
— Та-ак, — пропела Элен, подав вперед грудки, и плавно выгнула шею. Я коснулся губами небольшой впадинки у ее правой ключицы, потом, подхватив Элен ладонями под лопатки, плавно повернул ее на спину и кончиком языка дотронулся до подбородка.
— Леночка… — шепнул я, все больше хмелея от близости этого, казалось бы, насквозь знакомого тела. Потому что почти треть моей непутевой жизни была связана с ним. Именно из его недр появились Колька и Катька, которые понесут куда-то в XXI век и далее гены, доставшиеся мне от Майкла О'Брайена и докатившиеся до меня при посредстве Чуда-юда. Да, там была другая душа, сущность, доминантное «я» или как его там… Но Ленка, помещенная в тело Вик Мэллори, перестала быть собой. Потому что душу я при всем желании видеть не мог. Прикидывать мог, что в Вике от Ленки, а что от Танечки. Но видел только то, что привык называть Кармелой из «Чавэлы». А тут я, прекрасно понимая, что начинка другая, видел знакомые формы и… узнавал Ленку.
И хотя я много раз оказывался в объятиях еще каких-то баб, с Ленкой мне было лучше всего. А раз так, то и с Элен, в которой всем заправляла Таня, но тело было Хрюшкино, мне стало хорошо…
Веки ее медленно опустились. Руки расслабленно, с кажущейся вялостью, обвили меня с боков, а потом внезапно с силой стиснули. Губы слились, кончики языков столкнулись, зубы скрежетнули по зубам. Захватило дух, будто мы целовались первый раз в жизни. Оторвались друг от друга лишь тогда, когда стали задыхаться. Сердца колотились, тела горели, хотелось чего-то бешеного, сумасшедшего, отчаянного, но не какой-то мгновенной вспышки, а долгого, затяжного пожара.
После затяжного, длинного поцелуя мы обсыпали лица друг друга целыми сериями из нескольких несчитанных дюжин быстрых, словно бы жалящих, но на самом деле сладких и волнующих поцелуйчиков. Губы лишь на мгновение прикасались к щекам, носам, векам, ушам, подбородкам и тут же перескакивали на другое место, потом на третье, четвертое и так далее. Она успела лизнуть меня в нос, я ущипнул ее ртом за верхнюю губу, ее зубки небольно тяпнули меня за мочку левого уха…
— Пси-ихи… — прогибая спину и вновь выпячивая груди, простонала с нескрываемым восхищением Элен, имея в виду нас обоих. Обхватив меня за шею, она пригнула мою голову к зыбким и нежным молочно-теплым выпуклостям, эдаким крупным «антоновкам» по калибру, но, конечно, вовсе не таким твердым. Пальцы ее игриво шевелили мне волосы, почесывали шею со стороны затылка, а ладони с настойчивой силой вдавливали мой длинномерный нос (наследство от кавказской прапрабабушки Асият, должно быть) в глубокую щелку между грудями. Я еще и языком туда всунулся, лизнув одновременно обе податливые «булочки». Потом чуточку ущипнул краешком губ солоноватую кожу поблизости от обоих сосочков. Щеки, хоть и были очень чисто выбриты, все же сохранили какое-то мизерное число колючих щетинок. Когда я потерся этими щеками об ароматные, тонко надушенные грудки, Элен истомно мурлыкнула и плавно повела плечиками от этой приятной для нее щекоточки.
Я все еще лежал сбоку от нее, поглаживая левой ладонью влажную, горячую кожу на боках, животе и напряженно-сомкнутых бедрах, но не прикасаясь к пышным кудряшкам, разросшимся пониже пупка. Самое приятное надо было оставить на потом.
Приподнявшись немного, я перебросил через нее ногу, немного отодвинулся, чтоб не усаживаться ей на живот, и оседлал бедра. При этом естественная сумочка с весьма драгоценными лично для меня шариками точно улеглась в треугольную ямку поверх уже помянутых кудряшек, а ствол с набалдашником улегся ей на живот, дотянувшись аж до пупка и выше…
Элен вытянула руки вдоль тела и уцепилась за грозную фигулину двумя пальчиками левой пятерни. Так змееловы берут за шею ядовитую змеюку, правда, по-моему, правой рукой. Элен, конечно, знала, что ее никто не укусит, и указательным пальцем правой прикоснулась к гладкой и совершенно безмозглой головенке, пощекотала ее ноготком, потом погладила подушечкой пальца и промурлыкала:
— Пыжичек… — Это было из репертуара Танечки.
По ходу дела я как-то подзабыл, что, кроме нас, в постели находится еще и Люба, которая с головой закуклилась в простыню и почти не подавала признаков жизни. Она лежала почти в полуметре от нас, и, даже ворочаясь, мы ее не задевали. Поскольку я полностью сосредоточил внимание на Хрюшке-Элен, то даже не заметил, когда Люба изменила позу. Теперь она лежала уже не на боку, а на спине, и к тому же вытянув ноги. Правда, она по-прежнему лежала под простыней, закрыв лицо. Она вполне походила бы на труп в морге, если б не грудь, которая вздымалась и опускалась в ритме участившегося дыхания. Впрочем, пока я лишь бросил на нее мимолетный взгляд. Мне было вполне достаточно того, что могла предложить Элен. А она как раз в этот момент отпустила мой инструмент и, крутнувшись веретеном у меня между колен, ловко перевернулась на живот, уткнув мордочку в подушку. Таким образом, вместо мохнатенького передочка на меня уставилась большущая и гладкая попа, а Главная толкушка улеглась аккурат вдоль глубокого промежутка между половинками. Попа повиляла вправо-влево, чуть-чуть потершисъ о толкушку, потом слегка подалась на меня, уперлась мне в живот, мягко, но пружинисто толкнулась, опять игриво повертелась… А толкушка, поболтавшись немного между растопырившимися половинками, съехала вниз, оказалась в объятиях горячих ляжек. Элен чуточку раздвинула их, пропустив толкушкину головку к себе под животик, и, прогнув талию, пощекотала толкушку волосиками. Уже заметно мокренькими.
— Не колется? — хихикнула она.
— Нет… — успокаивающе ответил я, по-деловому опуская руки на бедра партнерши. Но Элен, видно, еще не набаловалась. Выскользнула у меня из рук, перевернулась сперва на спину, а потом села на постели, подтянула сомкнутые колени к животу, да еще и обхватила их руками. Положила подбородок на коленки, скорчила мне какую-то гнусную рожицу и высунула язык.
— А ну-ка, скажи, гнусный зверь, какой сегодня вечер? — спросила она.
— Нормальный, теплый, тропический, — ответил я.
— Не помнишь, сукин сын! — Она произнесла это с легкой, но, похоже, непритворной обидой. Впрочем, мне это было по фигу.
Я двинулся к ней, не вставая с колен, и приблизился почти вплотную. Коленки ее мгновенно разомкнулись, она молниеносно нагнулась и кончиком языка лизнула направленную вперед толкушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162
— Та-ак, — пропела Элен, подав вперед грудки, и плавно выгнула шею. Я коснулся губами небольшой впадинки у ее правой ключицы, потом, подхватив Элен ладонями под лопатки, плавно повернул ее на спину и кончиком языка дотронулся до подбородка.
— Леночка… — шепнул я, все больше хмелея от близости этого, казалось бы, насквозь знакомого тела. Потому что почти треть моей непутевой жизни была связана с ним. Именно из его недр появились Колька и Катька, которые понесут куда-то в XXI век и далее гены, доставшиеся мне от Майкла О'Брайена и докатившиеся до меня при посредстве Чуда-юда. Да, там была другая душа, сущность, доминантное «я» или как его там… Но Ленка, помещенная в тело Вик Мэллори, перестала быть собой. Потому что душу я при всем желании видеть не мог. Прикидывать мог, что в Вике от Ленки, а что от Танечки. Но видел только то, что привык называть Кармелой из «Чавэлы». А тут я, прекрасно понимая, что начинка другая, видел знакомые формы и… узнавал Ленку.
И хотя я много раз оказывался в объятиях еще каких-то баб, с Ленкой мне было лучше всего. А раз так, то и с Элен, в которой всем заправляла Таня, но тело было Хрюшкино, мне стало хорошо…
Веки ее медленно опустились. Руки расслабленно, с кажущейся вялостью, обвили меня с боков, а потом внезапно с силой стиснули. Губы слились, кончики языков столкнулись, зубы скрежетнули по зубам. Захватило дух, будто мы целовались первый раз в жизни. Оторвались друг от друга лишь тогда, когда стали задыхаться. Сердца колотились, тела горели, хотелось чего-то бешеного, сумасшедшего, отчаянного, но не какой-то мгновенной вспышки, а долгого, затяжного пожара.
После затяжного, длинного поцелуя мы обсыпали лица друг друга целыми сериями из нескольких несчитанных дюжин быстрых, словно бы жалящих, но на самом деле сладких и волнующих поцелуйчиков. Губы лишь на мгновение прикасались к щекам, носам, векам, ушам, подбородкам и тут же перескакивали на другое место, потом на третье, четвертое и так далее. Она успела лизнуть меня в нос, я ущипнул ее ртом за верхнюю губу, ее зубки небольно тяпнули меня за мочку левого уха…
— Пси-ихи… — прогибая спину и вновь выпячивая груди, простонала с нескрываемым восхищением Элен, имея в виду нас обоих. Обхватив меня за шею, она пригнула мою голову к зыбким и нежным молочно-теплым выпуклостям, эдаким крупным «антоновкам» по калибру, но, конечно, вовсе не таким твердым. Пальцы ее игриво шевелили мне волосы, почесывали шею со стороны затылка, а ладони с настойчивой силой вдавливали мой длинномерный нос (наследство от кавказской прапрабабушки Асият, должно быть) в глубокую щелку между грудями. Я еще и языком туда всунулся, лизнув одновременно обе податливые «булочки». Потом чуточку ущипнул краешком губ солоноватую кожу поблизости от обоих сосочков. Щеки, хоть и были очень чисто выбриты, все же сохранили какое-то мизерное число колючих щетинок. Когда я потерся этими щеками об ароматные, тонко надушенные грудки, Элен истомно мурлыкнула и плавно повела плечиками от этой приятной для нее щекоточки.
Я все еще лежал сбоку от нее, поглаживая левой ладонью влажную, горячую кожу на боках, животе и напряженно-сомкнутых бедрах, но не прикасаясь к пышным кудряшкам, разросшимся пониже пупка. Самое приятное надо было оставить на потом.
Приподнявшись немного, я перебросил через нее ногу, немного отодвинулся, чтоб не усаживаться ей на живот, и оседлал бедра. При этом естественная сумочка с весьма драгоценными лично для меня шариками точно улеглась в треугольную ямку поверх уже помянутых кудряшек, а ствол с набалдашником улегся ей на живот, дотянувшись аж до пупка и выше…
Элен вытянула руки вдоль тела и уцепилась за грозную фигулину двумя пальчиками левой пятерни. Так змееловы берут за шею ядовитую змеюку, правда, по-моему, правой рукой. Элен, конечно, знала, что ее никто не укусит, и указательным пальцем правой прикоснулась к гладкой и совершенно безмозглой головенке, пощекотала ее ноготком, потом погладила подушечкой пальца и промурлыкала:
— Пыжичек… — Это было из репертуара Танечки.
По ходу дела я как-то подзабыл, что, кроме нас, в постели находится еще и Люба, которая с головой закуклилась в простыню и почти не подавала признаков жизни. Она лежала почти в полуметре от нас, и, даже ворочаясь, мы ее не задевали. Поскольку я полностью сосредоточил внимание на Хрюшке-Элен, то даже не заметил, когда Люба изменила позу. Теперь она лежала уже не на боку, а на спине, и к тому же вытянув ноги. Правда, она по-прежнему лежала под простыней, закрыв лицо. Она вполне походила бы на труп в морге, если б не грудь, которая вздымалась и опускалась в ритме участившегося дыхания. Впрочем, пока я лишь бросил на нее мимолетный взгляд. Мне было вполне достаточно того, что могла предложить Элен. А она как раз в этот момент отпустила мой инструмент и, крутнувшись веретеном у меня между колен, ловко перевернулась на живот, уткнув мордочку в подушку. Таким образом, вместо мохнатенького передочка на меня уставилась большущая и гладкая попа, а Главная толкушка улеглась аккурат вдоль глубокого промежутка между половинками. Попа повиляла вправо-влево, чуть-чуть потершисъ о толкушку, потом слегка подалась на меня, уперлась мне в живот, мягко, но пружинисто толкнулась, опять игриво повертелась… А толкушка, поболтавшись немного между растопырившимися половинками, съехала вниз, оказалась в объятиях горячих ляжек. Элен чуточку раздвинула их, пропустив толкушкину головку к себе под животик, и, прогнув талию, пощекотала толкушку волосиками. Уже заметно мокренькими.
— Не колется? — хихикнула она.
— Нет… — успокаивающе ответил я, по-деловому опуская руки на бедра партнерши. Но Элен, видно, еще не набаловалась. Выскользнула у меня из рук, перевернулась сперва на спину, а потом села на постели, подтянула сомкнутые колени к животу, да еще и обхватила их руками. Положила подбородок на коленки, скорчила мне какую-то гнусную рожицу и высунула язык.
— А ну-ка, скажи, гнусный зверь, какой сегодня вечер? — спросила она.
— Нормальный, теплый, тропический, — ответил я.
— Не помнишь, сукин сын! — Она произнесла это с легкой, но, похоже, непритворной обидой. Впрочем, мне это было по фигу.
Я двинулся к ней, не вставая с колен, и приблизился почти вплотную. Коленки ее мгновенно разомкнулись, она молниеносно нагнулась и кончиком языка лизнула направленную вперед толкушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162