Уже едучи в «Чероки», слегка поинтересовался запиской. Она касалась не меня, а бывшей бригады Кубика-Рубика, которую с тех пор, как ее бывший начальник подался в арабские шейхи, возглавлял сильно поумневший Утюг. Начальник близлежащей ментуры скромно намекал, что такого-то числа «город» будет слегка шмонать торгашей по поводу нелегальной водки и желательно навести порядок на точках, дабы потом не переплачивать.
Само собой, что своей запиской я Утюга сильно порадовал, он весь напрягся и помчался работать согласно диспозиции. Вообще в период подготовки к 850-летию любимой столицы надо было быть умненькими и благоразумненькими.
Вслед за тем я взял курс на офис Варана, которому, видишь ли, захотелось по старой памяти посоветоваться насчет кандидатуры на роль одноразового киллера. Строго говоря, мне не стоило соглашаться на эту консультацию. Если б это было необходимо, то такую задачу мне поставил бы лично Чудо-юдо.
Потому что моей башке вовсе не обязательно знать все, а в некоторых случаях даже просто противопоказано. У Сергея Сергеевича обычно строго соблюдался принцип, согласно которому человек, проявлявший интерес к делам, которые его лично не касались, брался на специальный контроль. Чаще всего это заканчивалось «удалением с поля» или «увольнением без выходного отверстия». В отношении меня таких резкостей не допускали, но втык за несанкционированное вмешательство я получал обязательно. Чудо-юдо, конечно, не мог ежесекундно контролировать все мои действия и передвижения, даже с учетом того, что микросхема, стоявшая у меня в голове, постоянно докладывала ему обо всем. Но все, что эта микросхема настукивала, непрерывно писалось на какой-нибудь магнито-оптический диск или иное вместилище информации. Совершенно автоматически или под контролем какого-либо оператора — этого я не знал. Просматривал ли Чудо-юдо эти записи перед сном или в обеденный перерыв, докладывал ли ему обо всяких интересных делах этот самый гипотетический оператор — меня не информировали. Очень может быть, что микросхема вообще передавала информацию непосредственно в мозг Сергея Сергеевича, а все эти примитивные «операторы» и «магнито-оптические диски» вообще не существовали. Но так или иначе, в последнее время Чудо-юдо знал обо мне буквально ВСЕ. И более того, мог в любую минуту напрямую подключиться к моей микросхеме и дать какие-нибудь ЦУ, что-нибудь запретить или просто обматерить. То, что он никак не отреагировал на мое решение съездить к Варану, могло пониматься трояко: либо ему по фигу, что я поинтересуюсь этим делом, либо он одобряет это решение, либо шибко занят и пропустил информацию, условно говоря, мимо ушей. При всем своем чудо-юдстве он все-таки всего лишь человек. Но я решил рискнуть и пообщаться с Вараном. Все же он в некотором роде мой крестник. С точки зрения общечеловеческих ценностей, конечно, нельзя сказать, что я вывел его на верную и прямую дорогу к светлому будущему, а с точки зрения старопрежней коммунистической морали — и подавно, но для нынешней социально-экономической модели Варан и его ребятки устроились не так уж плохо. Во всяком случае, значительно лучше огромного большинства людей.
Оценивая свои советы, данные Варану, я считал, что ничего особо опасного с точки зрения вышестоящей инстанции, то есть Чуда-юда, не сотворил. Хуже было бы, если б я сказал наплевательски: «Знаешь, мне по фигу все эти бомжики один к одному». Саша наверняка воспринял бы это как одобрение кандидатуры. А я довольно четко сказал, что кадр мне не нравится, ищи получше. Так что если Варан теперь упрется и потянет этого Тимофеева, или как его там в натуре, на дело, а потом загремит, извиняюсь, «под фанфары», то я могу умыть ручки и назидательно сказать: «Тебе же говорили!» Ну а ежели Варан залетит с другим, самостоятельно подобранным кадром, никто не сможет
доказать, что этот, забракованный мной, был лучше. Так что всекультурненько, все спокойненько и нет проблем…
От расслабухи и размышлений меня отвлекли щелчок замка и знакомые цокающие шаги. Вика пришла.
Нет, хоть она и убеждала меня изо всех сил, что является всего лишь Хавроньей Премудрой в лягушачьей шкурке, то есть Ленкой, перегруженной на носитель Вик Мэллори, дело оказалось гораздо сложнее. То ли Чудо-юдо слишком торопился, то ли его знания о всяких там интротрансформациях и реноминациях личности были недостаточны, но, только забрав у меня и детишек вполне естественную и целостную Хрюшку Чебакову, он заменил ее каким-то новым существом, к которому я ни в прошлый, ни в этот раз так и не сумел привыкнуть. Сравнивая впечатления, полученные от общения с ней тогда и сейчас, я пришел к выводу, что никаких отличий она не претерпела и по-прежнему представляла собой составную сущность, в которой сочетались Ленка, Таня Кармелюк, Кармела О'Брайен и в самой малой степени Вик Мэллори. Вроде бы Ленка доминировала, но Таня и Кармела оказались куда более живучими, чем предполагал, должно быть, Чудо-юдо. Правда, что он там предполагал, мне, конечно, не докладывали. Не раз мне казалось, будто он поставил какой-то очередной эксперимент с неясными для нас целями. Может быть, хотел проверить, как уживутся между собой люди с составными сущностями?
Так или иначе, но если в первые несколько недель (так было оба раза) я еще пытался заставлять себя называть ее Ленкой, Хрюшкой Чебаковой, Хавроньей Премудрой и другими наименованиями, выработанными в ходе семейной жизни с телом, которое содержало всего одну душу и в данный момент находилось хрен знает где, то позже уже не мог этого делать. И она тоже, должно быть, не без внутренней борьбы (мне она представлялась как некий кухонный скандал между четырьмя бабами, собранными даже не в одной кухне, а в одной голове) поняла, что восстановить «все, как было» невозможно. Как-то постепенно, исподволь, мы оба поняли, что придется привыкать друг к другу заново. Незаметно для самого себя я стал называть ее Викой, потому что гораздо хуже было назвать ее Таней или Кармелой. Ленкино доминантное «я» заставляло морщиться рябоватую и неброскую, хотя и довольно симпатичную мордашку. В зеркало бабоньке тоже было нелегко смотреться. Хрюшке очень нравились ее прежние пышные и нежные телеса, длинные золотистые и очень яркие волосы. Не такой уж я непонятливый, чтоб не догадаться: она себя чувствует, как обворованная. Дескать, была я красавицей, а вы меня поуродовали. С Чудом-юдом, естественно, на этой почве — он, гадский гад, меня в лягушку превратил! — Ленкино доминантное «я» ладило плохо впрочем, остальные «я», прежде всего Танино, конечно тоже не жаловали свекра. Вика, как целое, вообще стала куда более жесткой и резкой. Иногда мне казалось, что Ленкой в ее душе и не пахнет, «осталась одна Таня», как было написано в каком-то дневнике, забыл чьем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162
Само собой, что своей запиской я Утюга сильно порадовал, он весь напрягся и помчался работать согласно диспозиции. Вообще в период подготовки к 850-летию любимой столицы надо было быть умненькими и благоразумненькими.
Вслед за тем я взял курс на офис Варана, которому, видишь ли, захотелось по старой памяти посоветоваться насчет кандидатуры на роль одноразового киллера. Строго говоря, мне не стоило соглашаться на эту консультацию. Если б это было необходимо, то такую задачу мне поставил бы лично Чудо-юдо.
Потому что моей башке вовсе не обязательно знать все, а в некоторых случаях даже просто противопоказано. У Сергея Сергеевича обычно строго соблюдался принцип, согласно которому человек, проявлявший интерес к делам, которые его лично не касались, брался на специальный контроль. Чаще всего это заканчивалось «удалением с поля» или «увольнением без выходного отверстия». В отношении меня таких резкостей не допускали, но втык за несанкционированное вмешательство я получал обязательно. Чудо-юдо, конечно, не мог ежесекундно контролировать все мои действия и передвижения, даже с учетом того, что микросхема, стоявшая у меня в голове, постоянно докладывала ему обо всем. Но все, что эта микросхема настукивала, непрерывно писалось на какой-нибудь магнито-оптический диск или иное вместилище информации. Совершенно автоматически или под контролем какого-либо оператора — этого я не знал. Просматривал ли Чудо-юдо эти записи перед сном или в обеденный перерыв, докладывал ли ему обо всяких интересных делах этот самый гипотетический оператор — меня не информировали. Очень может быть, что микросхема вообще передавала информацию непосредственно в мозг Сергея Сергеевича, а все эти примитивные «операторы» и «магнито-оптические диски» вообще не существовали. Но так или иначе, в последнее время Чудо-юдо знал обо мне буквально ВСЕ. И более того, мог в любую минуту напрямую подключиться к моей микросхеме и дать какие-нибудь ЦУ, что-нибудь запретить или просто обматерить. То, что он никак не отреагировал на мое решение съездить к Варану, могло пониматься трояко: либо ему по фигу, что я поинтересуюсь этим делом, либо он одобряет это решение, либо шибко занят и пропустил информацию, условно говоря, мимо ушей. При всем своем чудо-юдстве он все-таки всего лишь человек. Но я решил рискнуть и пообщаться с Вараном. Все же он в некотором роде мой крестник. С точки зрения общечеловеческих ценностей, конечно, нельзя сказать, что я вывел его на верную и прямую дорогу к светлому будущему, а с точки зрения старопрежней коммунистической морали — и подавно, но для нынешней социально-экономической модели Варан и его ребятки устроились не так уж плохо. Во всяком случае, значительно лучше огромного большинства людей.
Оценивая свои советы, данные Варану, я считал, что ничего особо опасного с точки зрения вышестоящей инстанции, то есть Чуда-юда, не сотворил. Хуже было бы, если б я сказал наплевательски: «Знаешь, мне по фигу все эти бомжики один к одному». Саша наверняка воспринял бы это как одобрение кандидатуры. А я довольно четко сказал, что кадр мне не нравится, ищи получше. Так что если Варан теперь упрется и потянет этого Тимофеева, или как его там в натуре, на дело, а потом загремит, извиняюсь, «под фанфары», то я могу умыть ручки и назидательно сказать: «Тебе же говорили!» Ну а ежели Варан залетит с другим, самостоятельно подобранным кадром, никто не сможет
доказать, что этот, забракованный мной, был лучше. Так что всекультурненько, все спокойненько и нет проблем…
От расслабухи и размышлений меня отвлекли щелчок замка и знакомые цокающие шаги. Вика пришла.
Нет, хоть она и убеждала меня изо всех сил, что является всего лишь Хавроньей Премудрой в лягушачьей шкурке, то есть Ленкой, перегруженной на носитель Вик Мэллори, дело оказалось гораздо сложнее. То ли Чудо-юдо слишком торопился, то ли его знания о всяких там интротрансформациях и реноминациях личности были недостаточны, но, только забрав у меня и детишек вполне естественную и целостную Хрюшку Чебакову, он заменил ее каким-то новым существом, к которому я ни в прошлый, ни в этот раз так и не сумел привыкнуть. Сравнивая впечатления, полученные от общения с ней тогда и сейчас, я пришел к выводу, что никаких отличий она не претерпела и по-прежнему представляла собой составную сущность, в которой сочетались Ленка, Таня Кармелюк, Кармела О'Брайен и в самой малой степени Вик Мэллори. Вроде бы Ленка доминировала, но Таня и Кармела оказались куда более живучими, чем предполагал, должно быть, Чудо-юдо. Правда, что он там предполагал, мне, конечно, не докладывали. Не раз мне казалось, будто он поставил какой-то очередной эксперимент с неясными для нас целями. Может быть, хотел проверить, как уживутся между собой люди с составными сущностями?
Так или иначе, но если в первые несколько недель (так было оба раза) я еще пытался заставлять себя называть ее Ленкой, Хрюшкой Чебаковой, Хавроньей Премудрой и другими наименованиями, выработанными в ходе семейной жизни с телом, которое содержало всего одну душу и в данный момент находилось хрен знает где, то позже уже не мог этого делать. И она тоже, должно быть, не без внутренней борьбы (мне она представлялась как некий кухонный скандал между четырьмя бабами, собранными даже не в одной кухне, а в одной голове) поняла, что восстановить «все, как было» невозможно. Как-то постепенно, исподволь, мы оба поняли, что придется привыкать друг к другу заново. Незаметно для самого себя я стал называть ее Викой, потому что гораздо хуже было назвать ее Таней или Кармелой. Ленкино доминантное «я» заставляло морщиться рябоватую и неброскую, хотя и довольно симпатичную мордашку. В зеркало бабоньке тоже было нелегко смотреться. Хрюшке очень нравились ее прежние пышные и нежные телеса, длинные золотистые и очень яркие волосы. Не такой уж я непонятливый, чтоб не догадаться: она себя чувствует, как обворованная. Дескать, была я красавицей, а вы меня поуродовали. С Чудом-юдом, естественно, на этой почве — он, гадский гад, меня в лягушку превратил! — Ленкино доминантное «я» ладило плохо впрочем, остальные «я», прежде всего Танино, конечно тоже не жаловали свекра. Вика, как целое, вообще стала куда более жесткой и резкой. Иногда мне казалось, что Ленкой в ее душе и не пахнет, «осталась одна Таня», как было написано в каком-то дневнике, забыл чьем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162