— Ни один мужчина мне не откажет в такой малости. А Саня пусть на острове кукует. Сам без штанов остался и меня голой по миру пустил».
— Д-да, — сдавленно подтвердил мужской голос. — Т-так.
Ксюха стремительно оглянулась. В нескольких шагах за её спиной обнаружился некий гражданин, который на самом деле ничего внятного не говорил, а только покряхтывал натужно, примостившись за кустиком. Взбудораженный такой, багровый, глаза навыкате — вот-вот из орбит вылезут, Вскрикнув от чувства гадливости, Ксюха метнула в него увесистый осколок бутылки, оказавшийся под рукой. А когда любознательный гражданин охнул уже без всякого сладострастия, она очертя голову ринулась на приступ ограды, возвышающейся прямо по курсу. И перемахнула через неё так ловко, что хозяин участка даже не обернулся на шум. Здесь ей нашлось новое убежище. Кусты на сей раз были плодово-ягодные. Но легче от этого Ксюхе не стало. Осточертело ей прятаться от людей.
* * *
При виде юного девичьего лица, проглянувшего сквозь облепиховые ветви, Громов расслабился, хотя со стороны это было незаметно. Он молчал и пристально смотрел в глаза нарушительницы границы частных владений, отлично зная, что это порождает в людях непреодолимое желание выговориться. Особенно в женщинах.
— Мне нужна ваша рубаха, — заявила девушка после минутного раздумья.
— А кошелёк? — поинтересовался Громов. — А жизнь?
— Нет. Только рубаха. На время. Я верну.
— Это моя любимая рубашка, — признался он. — Мне не хочется её отдавать. И вообще, подобные предложения называются грабежом среди бела дня.
— Это не грабёж, а взаимопомощь.
— Неужели? А что бы ты сказала, если бы раздевать на ходу стали тебя? В порядке взаимопомощи.
Девушка вдруг прыснула, помотала волосами с запутавшимися в них былинками и возразила:
— Исключено!
— Почему же? — недоверчиво осведомился Громов.
— А потому!
— Хватит мне голову морочить, — нахмурился он. — Не говори загадками и выбирайся из кустов. Я не мальчик с тобой в прятки играть.
— Тогда пообещайте одолжить мне рубаху.
— Не пообещаю.
— Но вам придётся, потому что… Вот!
Увидев мельком живую картинку, проиллюстрировавшую это отчаянное «вот», Громов с поразительной для него поспешностью сорвал с плеч синюю рубаху и швырнул её вымогательнице. Всплеснув рукавами, как крыльями, она упорхнула за деревце, замелькала там, зашуршала и наконец сообщила чинным девичьим голоском:
— Все, можно поворачиваться.
— А я и не отворачивался, — сухо сообщил Громов. — Не каждый день видишь перед собой… — задумавшись на мгновение, он закончил фразу довольно нейтрально:
— …такое.
— Какое «такое»? — возмутилась девушка. — Можно подумать, вы какое-то безобразие увидели!
— Полнейшее безобразие, — поправил её Громов. — Ты что, отбилась от компании нудистов?
Девушка вздёрнула нос:
— Я никакая не нудистка. Просто Оксана, Ксюха.
И мне нужна ваша помощь.
— Я Громов, и я никогда никому не помогаю в частном порядке, это мой принцип. — Он помолчал, чтобы дать собеседнице хорошенько вникнуть в смысл сказанного, после чего холодно предложил:
— Вот что. Рубашку я тебе дарю, так и быть. А ты не впутываешь меня в свои проблемы, уходишь прямо сейчас.
Договорились?
Просто Оксана вышла на тропинку и остановилась напротив, придерживая рубаху, как короткое платьице, за подол.
— Не договорились, — возразила она. — Вы должны мне помочь!
Ну вот: уже должен, опять должен. Сколько можно? Громов прищурился и язвительно осведомился:
— Разве?
— Конечно! — Ксюха даже удивилась такому глупому вопросу. — Не можете же вы отказать девушке, попавшей в беду?
— Ещё как могу! — не слишком уверенно заявил Громов.
— Ой, да вы только послушайте, что с нами приключилось, — непоследовательно предложила Ксюха и, не дожидаясь возражений, заговорила.
Он с отсутствующим видом слушал и сдерживался, чтобы не слишком часто коситься на свою рубаху.
Вроде бы она скрывала все, что должно быть скрыто от посторонних глаз, но когда совершенно точно знаешь, что именно прячется за тонкой хлопчатобумажной тканью, трудно остановить воображение. Раздражаясь все сильнее, Громов прервал рассказчицу:
— Стоп! Все ясно. И что теперь?
— Теперь я встретила вас. И решила, что на вас можно положиться.
— Ага! — Он кивнул. — Я безмерно счастлив и благодарен за оказанное доверие. Жди здесь. Сейчас я вынесу резиновую камеру, насос и плавки для твоего Робинзона. Но предупреждаю: все должно быть возвращено в целости и сохранности.
Громов развернулся к девушке спиной, чтобы поскорее покончить со всей этой историей, но уйти ему не удалось.
— Но я же ещё не закончила, — с упрёком воскликнула она, поймав его за руку. — Вы дослушайте сначала.
— Что ещё? — Он остановился и обернулся, выражая всем своим видом нетерпение.
— Вы тут один живёте? — осведомилась Ксюха, наивно хлопая ресницами.
— Без жены?
— А что? — нелюбезно спросил Громов, высвобождая руку из чужих пальцев.
— А то, что нам жить негде…
Предысторию злоключений молодожёнов он выслушал вполоборота, как бы намереваясь уйти, но так и не сдвинулся с места, пока девушка не умолкла.
Потом вздохнул и отправился накачивать камеру. Он уже знал, что у него не хватит решимости отказать в приюте двум влюблённым идиотам. И заранее готовился к новым неприятным неожиданностям, которые не заставили себя долго ждать.
Возникнув в доме через полчаса, Ксюха и её малорослый муж, солидно представившийся Александром, превратили размеренное существование Громова в настоящий бедлам. Мокрые, запыхавшиеся, они первым делом слопали заботливо приготовленную хозяином картошку, а потом принялись слоняться, трогая, роняя и переставляя все предметы, попадавшиеся им на пути.
Если с присутствием Ксюхи с удовольствием смирился бы любой нормальный представитель сильного пола, то Саня раздражал Громова до боли в висках.
В одолженных ему великоватых плавках, с густой пятидневной щетиной на щеках, он изо всех сил пыжился, изображая из себя взрослого мужчину, но при этом оставался сопливым мальчишкой — настырным, непоседливым и вздорным. Не обращать на него внимания, как Громов ни старался, не получалось.
Особенно когда между молодожёнами затеялась дискуссия на тему: сколько пуговиц должно быть застёгнуто на выцыганенной у хозяина рубахе. Саня в ходе этих пререканий шипел. Ксюха отзывалась звонкими восклицаниями:
— Ничего же не видно! Чего ты кипятишься, не понимаю!
— А нечего расхаживать расстёгнутой до пупа!
— Какой пуп, милый? Это всего лишь середина груди. Обычное декольте. Смотрится пристойнее, чем твои штанишки на верёвочке!
— Сомневаюсь! — Саня выдвинул челюсть вперёд. — Очень сомневаюсь в этом!
— А вот мы сейчас у постороннего человека спросим…
Посторонним оказался Громов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
— Д-да, — сдавленно подтвердил мужской голос. — Т-так.
Ксюха стремительно оглянулась. В нескольких шагах за её спиной обнаружился некий гражданин, который на самом деле ничего внятного не говорил, а только покряхтывал натужно, примостившись за кустиком. Взбудораженный такой, багровый, глаза навыкате — вот-вот из орбит вылезут, Вскрикнув от чувства гадливости, Ксюха метнула в него увесистый осколок бутылки, оказавшийся под рукой. А когда любознательный гражданин охнул уже без всякого сладострастия, она очертя голову ринулась на приступ ограды, возвышающейся прямо по курсу. И перемахнула через неё так ловко, что хозяин участка даже не обернулся на шум. Здесь ей нашлось новое убежище. Кусты на сей раз были плодово-ягодные. Но легче от этого Ксюхе не стало. Осточертело ей прятаться от людей.
* * *
При виде юного девичьего лица, проглянувшего сквозь облепиховые ветви, Громов расслабился, хотя со стороны это было незаметно. Он молчал и пристально смотрел в глаза нарушительницы границы частных владений, отлично зная, что это порождает в людях непреодолимое желание выговориться. Особенно в женщинах.
— Мне нужна ваша рубаха, — заявила девушка после минутного раздумья.
— А кошелёк? — поинтересовался Громов. — А жизнь?
— Нет. Только рубаха. На время. Я верну.
— Это моя любимая рубашка, — признался он. — Мне не хочется её отдавать. И вообще, подобные предложения называются грабежом среди бела дня.
— Это не грабёж, а взаимопомощь.
— Неужели? А что бы ты сказала, если бы раздевать на ходу стали тебя? В порядке взаимопомощи.
Девушка вдруг прыснула, помотала волосами с запутавшимися в них былинками и возразила:
— Исключено!
— Почему же? — недоверчиво осведомился Громов.
— А потому!
— Хватит мне голову морочить, — нахмурился он. — Не говори загадками и выбирайся из кустов. Я не мальчик с тобой в прятки играть.
— Тогда пообещайте одолжить мне рубаху.
— Не пообещаю.
— Но вам придётся, потому что… Вот!
Увидев мельком живую картинку, проиллюстрировавшую это отчаянное «вот», Громов с поразительной для него поспешностью сорвал с плеч синюю рубаху и швырнул её вымогательнице. Всплеснув рукавами, как крыльями, она упорхнула за деревце, замелькала там, зашуршала и наконец сообщила чинным девичьим голоском:
— Все, можно поворачиваться.
— А я и не отворачивался, — сухо сообщил Громов. — Не каждый день видишь перед собой… — задумавшись на мгновение, он закончил фразу довольно нейтрально:
— …такое.
— Какое «такое»? — возмутилась девушка. — Можно подумать, вы какое-то безобразие увидели!
— Полнейшее безобразие, — поправил её Громов. — Ты что, отбилась от компании нудистов?
Девушка вздёрнула нос:
— Я никакая не нудистка. Просто Оксана, Ксюха.
И мне нужна ваша помощь.
— Я Громов, и я никогда никому не помогаю в частном порядке, это мой принцип. — Он помолчал, чтобы дать собеседнице хорошенько вникнуть в смысл сказанного, после чего холодно предложил:
— Вот что. Рубашку я тебе дарю, так и быть. А ты не впутываешь меня в свои проблемы, уходишь прямо сейчас.
Договорились?
Просто Оксана вышла на тропинку и остановилась напротив, придерживая рубаху, как короткое платьице, за подол.
— Не договорились, — возразила она. — Вы должны мне помочь!
Ну вот: уже должен, опять должен. Сколько можно? Громов прищурился и язвительно осведомился:
— Разве?
— Конечно! — Ксюха даже удивилась такому глупому вопросу. — Не можете же вы отказать девушке, попавшей в беду?
— Ещё как могу! — не слишком уверенно заявил Громов.
— Ой, да вы только послушайте, что с нами приключилось, — непоследовательно предложила Ксюха и, не дожидаясь возражений, заговорила.
Он с отсутствующим видом слушал и сдерживался, чтобы не слишком часто коситься на свою рубаху.
Вроде бы она скрывала все, что должно быть скрыто от посторонних глаз, но когда совершенно точно знаешь, что именно прячется за тонкой хлопчатобумажной тканью, трудно остановить воображение. Раздражаясь все сильнее, Громов прервал рассказчицу:
— Стоп! Все ясно. И что теперь?
— Теперь я встретила вас. И решила, что на вас можно положиться.
— Ага! — Он кивнул. — Я безмерно счастлив и благодарен за оказанное доверие. Жди здесь. Сейчас я вынесу резиновую камеру, насос и плавки для твоего Робинзона. Но предупреждаю: все должно быть возвращено в целости и сохранности.
Громов развернулся к девушке спиной, чтобы поскорее покончить со всей этой историей, но уйти ему не удалось.
— Но я же ещё не закончила, — с упрёком воскликнула она, поймав его за руку. — Вы дослушайте сначала.
— Что ещё? — Он остановился и обернулся, выражая всем своим видом нетерпение.
— Вы тут один живёте? — осведомилась Ксюха, наивно хлопая ресницами.
— Без жены?
— А что? — нелюбезно спросил Громов, высвобождая руку из чужих пальцев.
— А то, что нам жить негде…
Предысторию злоключений молодожёнов он выслушал вполоборота, как бы намереваясь уйти, но так и не сдвинулся с места, пока девушка не умолкла.
Потом вздохнул и отправился накачивать камеру. Он уже знал, что у него не хватит решимости отказать в приюте двум влюблённым идиотам. И заранее готовился к новым неприятным неожиданностям, которые не заставили себя долго ждать.
Возникнув в доме через полчаса, Ксюха и её малорослый муж, солидно представившийся Александром, превратили размеренное существование Громова в настоящий бедлам. Мокрые, запыхавшиеся, они первым делом слопали заботливо приготовленную хозяином картошку, а потом принялись слоняться, трогая, роняя и переставляя все предметы, попадавшиеся им на пути.
Если с присутствием Ксюхи с удовольствием смирился бы любой нормальный представитель сильного пола, то Саня раздражал Громова до боли в висках.
В одолженных ему великоватых плавках, с густой пятидневной щетиной на щеках, он изо всех сил пыжился, изображая из себя взрослого мужчину, но при этом оставался сопливым мальчишкой — настырным, непоседливым и вздорным. Не обращать на него внимания, как Громов ни старался, не получалось.
Особенно когда между молодожёнами затеялась дискуссия на тему: сколько пуговиц должно быть застёгнуто на выцыганенной у хозяина рубахе. Саня в ходе этих пререканий шипел. Ксюха отзывалась звонкими восклицаниями:
— Ничего же не видно! Чего ты кипятишься, не понимаю!
— А нечего расхаживать расстёгнутой до пупа!
— Какой пуп, милый? Это всего лишь середина груди. Обычное декольте. Смотрится пристойнее, чем твои штанишки на верёвочке!
— Сомневаюсь! — Саня выдвинул челюсть вперёд. — Очень сомневаюсь в этом!
— А вот мы сейчас у постороннего человека спросим…
Посторонним оказался Громов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100