23
Бармин с Кориным проговорили всю ночь и под утро улеглись прямо на бетонном полу.
Их разбудил Васильев. Полина сидела за столом и смотрела на язычок огня в лампе. Бармин вскочил, пытаясь понять, где находится. Дима отказывался вставать, бормоча что-то невнятное.
– Спасибо за угощение. Я пойду, – сказал Бармин, стараясь не смотреть в глаза Васильеву.
– Вот деньги. Бери, это на еду и проезд. Долю твою тебе не даю, раз ты отказываешься, – глухо говорил Васильев.
– На еду возьму. Сколько от вас до ближайшей станции? В сторону Москвы, разумеется.
– Ну, если не считать районных центров и деревень…
– Километров сто будет?
– Где-то так. Ты лучше транспорт на шоссе останови. Здесь попутчиков любят.
– Да уж, любят – до первого КП! – усмехнулся Бармин.
– Ну почему же? – из-за спины Бармина вышел Корин.
– Потому что таксист наверняка был в милиции и описал своих пассажиров.
– А чего нас описывать? Мы и без того личности тут известные! – у Димы был довольный вид.
Бармин пожал подельникам руку, кинул Полине: «Прощайте!» и пошел к люку, спеша покинуть подземелье, но тут его окликнул Дима. Он попросил не спешить: прежде чем выбираться отсюда, нужно хорошенько разведать обстановку на подступах к их логову.
Вдвоем они открыли тяжелый люк и пошли, хрустя битым стеклом и штукатуркой. Дима повел Бармина куда-то узкой, заваленной хламом лестницей.
Они попали на крышу цеха. Дима ползком подобрался к краю, посмотрел вниз и кивком головы подозвал стоящего на четвереньках Бармина.
По территории фабрики бродили вооруженные люди с овчарками. Милиция была всюду: милиционеры заглядывали в окна и пробовали открывать двери.
– Обложили! Видишь вон тот массив? – Дима показывал на лесок за территорией фабрики. – Там колодец бомбоубежища, тот самый, наш. Как думаешь, они его видели?
– Не знаю, – мрачно ответил Бармин. – Но как они узнали?!
– Как узнали, как узнали… Не знаю как! Надо смываться, пока они бомбоубежище не нашли!
– Думаю, нашли! – ответил Бармин, указывая рукой в сторону леса. – Сосну видишь? А теперь правее смотри.
– Точно! – воскликнул Дима. – Они где-то совсем рядом с колодцем…
– Владимирович, надо уходить! – говорил Дима, глядя на сидящего за столом Васильева. Полина вновь лежала в углу на матрасе. – И вам с Полиной тоже. Милиция над нами топчется. Кажется, вычислили нас!
– Не кажется, а точно вычислили, – спокойно сказал Васильев. – Я об этом еще вчера подумал. Таксист наверняка описал наши приметы. Причем вот его, – Васильев указал на Бармина, – он видел хорошо.
– Ну и что?
– А то, что загнали его вчера к нам сюда те же милиционеры. Соображаешь, Дима?
– Пробую.
– Небось они посты и за территорией выставили? – Васильев смотрел усталыми глазами на Бармина.
– Да, в лесочке кто-то бродит.
– Понятно. – Васильев встал и подошел к дочери.
Он что-то прошептал ей на ухо, потом обнял. Девушка покорно встала с матраса, и тут Бармин разглядел ее лицо: маленький прямой нос, бесцветные сухие губы и светло-серые глаза с дрожащими в них огоньками страдания. Над верхней губой у Полины был полукруглый, словно от чьих-то зубов, шрам. Она равнодушно смотрела перед собой и, кажется, никого здесь не замечала.
– Вот деньги, – Васильев протянул Диме плотный пакет. – Здесь хватит на все. Адрес ты запомнил. Не бойся, с ней тебя там примут. Вылечи Полину… если это еще возможно. Пойдете без меня. Не возражай! Это решено.
– Нет! – горячо воскликнул Корин, швыряя пакет с деньгами на стол. – Только вместе.
– Вместе не уйти. Сам же видел, что они везде. И пока меня не получат, постов не снимут. Вы им не нужны, так что… Ну, бери дочку! Теперь ты за нее отвечаешь! – Васильев как-то хмуро улыбнулся и легко подтолкнул Полину к Корину. – Поможешь им? – Васильев вопросительно посмотрел на Бармина.
Бармин кивнул.
– Я не согласен! – замотал головой Корин. – Что за глупости? Вместе уйдем! Только вместе! Будем начинать новую жизнь!
– Да пойми ты, Дима, я уже не могу новую начинать! Я не хочу жить!
– Вранье! Всякий жить хочет! Не верю! Что за идиотское благородство? Жертвовать собой! Но ради чего? Вот твоя дочь! Ты остаешься, чтобы спасти ее? Не надо! Твоя помощь еще сто раз понадобится, а ты разыгрываешь из себя… – Дима сорвался на крик: – Все! Хватит! Ноги в руки, и побежали к колодцу! Как-нибудь прорвемся!
– Когда я убил первых урок, – приглушенно заговорил Васильев, – у меня руки неделю дрожали. Потом, когда порешил пьяного, который охранял Полину, они не дрогнули. Но то, что я уже не человек, я понял на даче у судьи. Смешно: я пришел судить судью! Мне было бы довольно его смятения, страха. На даче были его дети. Девочки… Одна провела меня в дом и пошла в огород помогать сестре… Сначала он здорово побледнел, потом овладел собой, предложил мне сесть. Я подошел к окну и посмотрел на детей: они затеяли какую-то игру, громко кричали и смеялись. И тут я поймал себя на том, что мне приятно видеть его прыгающие от волнения губы. Он о чем-то спрашивал меня, но я не отвечал, а поглядывал то на его девочек, то на него. Судья упал на колени: он просил меня не трогать детей. Нет-нет, я не говорил судье о своем сыне, которого с его молчаливого согласия убил Мелех, я не рассказывал ему о Полине, которую вся эта банда… – Васильев зажмурился и до скрипа сжал зубы. – Я улыбался, держа руки в карманах. Он смотрел на мои руки, и у него прыгал, прыгал, прыгал подбородок. Он думал, что там у меня нож или пистолет, а там были только автобусные билеты… Девочки бегали вокруг дома, иногда появляясь в окне смеющимися мордашками, а я продолжал улыбаться. Судья упал мне в ноги и стал целовать мои ботинки. И я не отбросил его… Девочки спрашивали со двора, когда будет обед, а судья, по-собачьи глядя на меня, вымаливал для них жизнь. Девочки закричали, что идут купаться на пруд. Я схватил судью за грудки и бросил на диван. Поглядев вслед убегающим девочкам, я пошел к выходу. Я не сказал ему ни слова. Я знал, что судья сейчас умрет… Он застонал, схватился за сердце, хотел что-то крикнуть, но его перекосило, лицо стало смертельно бледным… Я закрыл дверь и пошел к автобусной остановке, зная, что судья умер.
Убивая милицейского полковника, я был уверен в себе на все сто, и все прошло как по маслу, причем сам процесс изрядно повеселил меня…
Я уже давно не принадлежу себе. Внутри меня кто-то поселился. Кто-то черный и яростный двигает мной. Он и сейчас там, внутри… Это вовсе не навязчивая идея и не плод нервного расстройства. Иногда мне словно пеленой заволакивает мозг, и тогда в голову приходят такие мысли!.. Посвятив себя мщению, я отказался от человеческого, став чьим-то послушным и безжалостным орудием. Я ведь больше не мучаюсь, не сомневаюсь, не боюсь. Я просто убиваю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136