Он пошел за ней. Открыв дверь каюты, она пропустила его. После того, как он вошел, заперла дверь. Глубоко вздохнув, сказала:
— Страшный у меня вид?
— Да нет. Как у тебя может быть страшный вид?
— Подожди, приведу себя в порядок. Я зареванная как не знаю кто.
Ушла в ванную, некоторое время он слышал звук льющейся воды. Наконец, выйдя, села на койку. Кивнула:
— Садись.
Он сел на стул.
— Хочешь чаю, кофе? — спросила она. — Выпить чего-нибудь?
— Спасибо, нет.
— А я немножко выпью. Чтоб успокоиться. Ладно?
— Конечно.
Достав из шкафчика бутылку коньяка, налила рюмку, выпила. Улыбнулась:
— Извини. Просто со мной что-то случилось. — Помолчала. — Знаешь, сейчас я вывалю на тебя все свои женские капризы. Если не вывалю, потом я себе этого никогда не прощу. Не обижайся, ладно?
— Какое я имею право обижаться?
— Имеешь. Но сначала, до капризов — о Глебе. Насчет Глеба, знаешь: просто уж это так случилось. Случилось, и с этим уже ничего не поделаешь. Не знаю, интересует тебя это или нет, но… — Закусила губу. — Ладно. Я ничего не хочу объяснять тебе о Глебе. Ничего. Забудем о Глебе. Я-то уж точно забуду о нем через несколько дней — навсегда. — Усмехнулась: — Вообще, то, что я объясняю тебе что-то о Глебе, должно быть стыдно. Но мне ничуть не стыдно. Мы ведь с тобой тоже расстанемся через несколько дней. И тоже навсегда.
Он попытался понять, что могут означать ее слова. Сказал:
— Может, не расстанемся?
— Расстанемся. Я знаю точно. Но прежде чем мы расстанемся, я хочу сказать тебе, как ты меня мучил. Я понимаю, что не имею на это права. Но хочу, чтобы ты всегда, всю свою жизнь помнил, какую ты мне причинил боль.
Ошарашенно посмотрел на нее:
— Я тебя мучил? Я тебе причинял боль?
— Конечно. Ведь я тебя ревновала. Страшно ревновала.
— Ревновала? К кому? Когда?
— Много раз. И было к кому.
— Но к кому?
— О Господи… — Подняв рюмку, слизала из нее остатки коньяка. — Первый раз — когда ты переспал с Галей.
— Но я с ней… — Замолчал. Усмехнулась:
— Хочешь сказать, ты с ней не переспал? — Нет.
— Нет, вы посмотрите на него. Неужели ты думаешь, она мне сама не объяснила все в красках?
— Алла… В каких красках? Она напилась пьяная. И лежала пьяная всю ночь, ничего не помня.
— Ничего не помня? Ладно, допустим. Она говорила мне, что немного перепила. Но ты-то? Ты же лежал с ней в одной кровати? Всю ночь?
— Ну, лежал. Что из этого?
— Лежал, как мальчик-паинька? И спал сладким сном?
— Что, я не могу спать? Я в тот день уродовался, как не знаю кто, в море. И плевать хотел на Галю. Я спал всю ночь и ее не трогал, клянусь тебе.
— Врешь.
— Нет, не вру.
— Он не врет… Ладно, допустим, я поверила этому чудовищному вранью, что ты не трогал Галю. Ну, а в Джибути? Ты хочешь сказать, в Джибути тоже ничего не было?
— А что, было в Джибути?
— Ах, что было в Джибути? — Встав, прошлась по каюте. Снова села. — Нет, вы послушайте его, он спрашивает меня, что было в Джибути. Да весь корабль говорит о том, что ты проделывал в Джибути. — Вдруг он увидел: она снова плачет. Она сидела, слизывая слезы, шмыгая носом, и шептала: — И тебе отпереться не удастся… Не удастся, слышишь… Не удастся…
— Алла, но что было в Джибути? О чем говорит весь корабль?
— О чем… — Налив рюмку, выпила, расплескивая коньяк. Вздохнув, сказала: — Он о том говорит, что ты пять часов провел в бардаке. И на спор перетрахал там всех проституток. Вот он о чем говорит.
— Алла… Но не было этого. Не трахал я никаких проституток.
— Трахал.
— Не трахал. Топнула ногой:
— Да трахал же, я знаю!
Сжав ее лицо руками, заглянул в глаза:
— Алла, клянусь всем святым, всем, что у меня есть, родителями, ангелами, не знаю еще чем, — я ни одну женщину не тронул в Джибути. Ни одну.
Некоторое время смотрела ему в глаза. Наконец сказала:
— Да?
— Да.
— Честное слово?
— Честное слово.
Высвободив лицо, отвернулась. Сказала тихо:
— Я одного не пойму — почему ты передо мной оправдываешься? Почему пытаешься доказать, что не спал ни с Галей, ни с проститутками? Зачем тебе это?
— Ты неправильно ставишь вопрос. Я не пытаюсь тебе доказать, что не спал с кем-то. Я в самом деле ни с кем не спал — с тех пор, как увидел тебя.
— Хорошо, допустим, я тебе поверила. Но почему? Он молчал, и она повернулась к нему. Спросила:
— Так почему?
— Я тебя люблю. — Да?
— Да.
Достав платок, вытерла щеки. Посмотрев на платок, превратившийся в плотный влажный комок, засунула его в карман.
— Что, серьезно?
— Серьезно.
— И давно?
— С тех пор, как тебя увидел.
Посидела, будто раздумывая над чем-то. Усмехнулась:
— Мне приятно это слышать.
— И все?
Прошло очень много времени, прежде чем она сказала:
— И все.
— Почему?
— Потому что, Юра, пойми: у нас с тобой все равно ничего не получится.
— Почему?
— Не получится, и все. До конца перехода я все равно буду с Глебом. Я не могу его оставить. Сейчас.
— А после конца перехода?
— А после конца перехода я исчезну.
— Исчезнешь — куда? Ответила она не сразу.
— Неважно. Уеду к родителям. Вернусь в консу, буду учить сольфеджио. Я исчезну, запомни, исчезну. Навсегда.
— А я, тоже запомни, все равно буду тебя искать.
— О, Юрочка… — Поцеловала в щеку. — Спасибо. Но ты меня не найдешь. В любом случае.
— Найду.
— Ладно, найдешь значит найдешь. А пока прекратим разговор на эту тему, хорошо?
— Хорошо.
— И до конца перехода не будем к нему возвращаться, ладно?
Пожал плечами:
— Как скажешь.
— Иди.
— Что сказать Глебу?
— Скажи Глебу, что обыскал весь крейсер, но меня не нашел. Вообще, вы оба меня не увидите до вечера. Я буду отлеживаться здесь. Все, иди.
— Хорошо.
Выйдя из каюты, сам не заметил, как слетел по трапам вниз, на верхнюю палубу. На палубе постоял, вдыхая бьющий в лицо ветер, — и двинулся к ангару.

* * *
Выслушав все, что ему рассказал Лапик, Петраков достал и развернул на столе карту.
— Они назвали порт Чахбехар?
— Да, Чахбехар.
Нащупав на углу стола штурманский угольник, Петраков машинально взял его. Повел угольником по карте.
— Посмотрим, где это… Так… Примерно двадцать шестая широта… И шестьдесят первая долгота… Отличное место… Восточная часть иранского побережья… До Бендер-Аббаса — миль пятьсот…
— Леонид Петрович, очень вас прошу… Карту вы посмотрите потом… Немедленно дайте мне текст двух радиограмм, Симутенкову и Брагину… Чтобы я зашифровал их и отправил. Формально просьба иранцев должна быть утверждена сегодня, но обязательно нужно, чтобы в Москве уже лежало ваше подтверждение..
— Володя, тексты я дам. Десять минут ведь ничего не решают.
В дверь каюты постучали. Лапик молча сделал знак: никого не пускать.
— Кто там? — крикнул Петраков.
— Леонид Петрович, это я, Лена!
— Что тебе?
— Завтрак подавать?
— Подожди с завтраком!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126