Он стоял ошарашенный и не понимал, что с ним происходит.
— Неужели это наша малышка Ригильда де Сен-Клер? — спросил он.
— Что, хороша куколка? — засмеялся Гийом. — Вырастили, как видишь. Да ты не влюбился ли в нее часом?
Робер вмиг покраснел и ни с того ни с сего спросил:
— А нянька ее все еще у нас живет?
— Алуэтта исчезла, — вздохнул Гийом. — И не знаю, чем ей не жилось в Шомоне… Может, ее украли разбойники?
В дверей выскочила мать Робера, Анна, и с криком бросилась на шею сына. Бурная встреча продолжалась, Ригильда тоже с первого взгляда влюбилась в мужественного красавца. Разумеется, она не помнила его, ведь когда он отправлялся в крестовый поход, ей было всего лишь три годика. Она звала, что Робер де Шомон и Жан де Жизор родились в один и тот же день и этого было достаточно для ее воображения, чтобы представлять Робера точь-в-точь таким же противным, как угрюмый и бледный Жан, умеющий так по-особому дерзко и пронизывающе смотреть на людей, что Ригильда при нем чувствовала себя, будто с нее сорвали одежду. И вдруг оказалось, что Робер совсем не такой, ну ни капельки общего со своим двоюродным братом. Он красавец, его лицо закалено пылом сражений, на плече у него красный тамплиерский крест, у него замечательная русая борода, а у Жана борода не растет вовсе и ему приходится сбривать свои жалкие ростки. А какие глаза у Робера — ясные, чистые, светлые…
Долгими вечерами Робер в присутствии множества слушателей рассказывал бесчисленные истории о своих приключениях. Недели через три, узнав о его приезде, в Шомон пожаловал Жан де Жизор. Двоюродные братья крепко обнялись, и впервые Ригильда заметила, что в Жане мелькнуло что-то человеческое. По случаю встречи друзей детства была устроена пирушка, во время которой Жану пришлось узнать новость, пронзившую его как кинжал ассасина. Случилось это, когда Робер заговорил о неудачной женитьбе двоюродного брата:
— Я слышал о твоем несчастье, о том, что тебе пришлось расстаться с женой. Отчего это произошло, если не секрет?
Жан немного напрягся, но ответил спокойным голосом?
— Она спуталась с дьяволом. Одно время в Жизор стали приезжать какие-то язычники; они останавливались в предместье моего замка, а по ночам устраивали ковены под сенью большого вяза. Бернардетта завела с ними дружбу и стала изменять мне. В конце концов я ее выгнал.
— Вот как? — задумался Робер. — А скажи-ка мне, Жан, одну вещь, развей одно мое сомнение, которое меня угнетает. Как ты знаешь, великими магистрами нашего ордена были при мне Бернар де Трамбле, Андре де Монбар, а теперь: — Бертран де Бланшфор. Так вот, когда у меня зашел разговор о тебе с мессиром Андре, он сказал, что у тебя вообще не было никакой жены, и что он посвятил тебя в орден и сразу дал звание командора. После смерти Андре де Монбара я разговаривал о тебе с новым магистром, и Бертран де Бланшфор поведал мне, что ты был женат на его дочери, а люди Андре де Монбара убили ее во время злодейского нападения на Жизор. Где правда?
— Разумеется, она заключена в словах де Бланшфора, — сузив глаза, ответил Жан. — А, кстати сказать, шевалье де Шомон, есть вещи, на которые я, как высший по званию, могу и не отвечать.
— Как высший по званию — да, — согласился Робер, — но как мой старинный приятель — нет. Неужто мы с тобой чужие люди?
— Нет, конечно, — почесал Жан в затылке. — Просто мне не хочется об этом говорить.
— Тогда извини меня, Жан. Я понимаю, что тебе неприятно это вспоминать. Счастливые люди часто бывают не тактичны. Если бы ты знал, дорогой мой брат, как я счастлив!
— Отчего же?
— Да ведь я помолвлен.
— И кто эта счастливица?
— Да вон же она — та, которая сидит сейчас между моим отцом и твоей матерью.
Жан почувствовал, как тело его коченеет — между Гийомом и Терезой сидела Ригильда де Сен-Клер. Так вот почему она так нежно поглядывает на Робера. Жан уже успел заподозрить: «Не влюбилась ли эта дура в нашего красавчика?» А дело, оказывается, вон уж как далеко зашло. Кусок медвежатины показался Жану тухлым, и он с трудом проглотил его, запивая отменным бургундским вином, которое вдруг оказалось уксусно-кислым. И вопрос, который так часто мучал Жана в самых разных ситуациях, вновь возник в его душе: «Почему? Почему он, а не я? Разве он заслужил это? Разве он обладатель величайшей реликвии, от которой в ужасе разбегались враги царя Израильского?» И, возвращаясь потом из Шомона в Жизор, он без конца спрашивал какую-то незримую силу, обидевшую его насмерть: «Ну почему? Почему же, я не понимаю?!»
В соответствии с завещанием, которое оставил отец Ригильды, девушка могла быть выдана замуж не раньше, чем по достижению четырнадцатилетнего возраста, и потому свадьба была назначена на весну следующего года. Жениху и невесте предстояло ждать ровно столько, сколько обычно сидит в утробе матери дитя. Но Робер не отчаивался и мысленно благодарил покойного Андре де Монбара за то, что он отменил обет безбрачия, введенный в устав ордена Бернаром Клервоским. Отныне тамплиеры могли заводить семью и жить с ней во время своих отпусков, если они служили в Святой земле. Тем же, кто находился постоянно в европейских комтуриях, послабление давало возможность всё время быть при семье. В будущем Робер рассчитывал получить титул комтура и основать в Шомоне комтурию.
С каждым днем жених и невеста все больше привязывались друг к другу. Ригильда теряла голову, восхищаясь героическим прошлым своего будущего мужа, а Робер стонал, изнемогая от восторгов пред ее красотой. Он страдал от невыносимых желаний к ней, но всякий раз, когда они уединялись и начинали целоваться и ласкаться, Ригильда не позволяла ему пойти до конца и нарушить ее целомудрие. Ошалевший от головокружительных поцелуев, он возвращался в свою спальню и не мог уснуть до утра, ворочаясь и вздыхая. Но время, хоть и медленно, но шло, заветная дата приближалась, и, как бы то ни было, Робер де Шомон был безумно счастлив.
В отличие от него, Жан де Жизор считал себя несчастнейшим человеком на земле. Зависть к двоюродному брату распирала его. Признав свое полное поражение, он стал пробовать разные известные ему способы колдовства, чтобы обворожить Ригильду, если не своими личными качествами и достоинствами, так хотя бы чарами. Он ловил зеркальцем отражение спаривающихся собак, шептал на него заклинания, а потом дарил заколдованное зеркальце Ригильде. Он раздобыл прядь волос Ригильды, совершил над ней обряд ворожбы, затем сплел из волос веревочку и двадцать восемь дней носил ее завязанной вокруг своего пениса. Он изготовил любовное зелье, состоящее из оливкового масла, меда, сиропа лепестков роз, капель валерианы, отвара каламуса, а также из капель его собственной крови и мочи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
— Неужели это наша малышка Ригильда де Сен-Клер? — спросил он.
— Что, хороша куколка? — засмеялся Гийом. — Вырастили, как видишь. Да ты не влюбился ли в нее часом?
Робер вмиг покраснел и ни с того ни с сего спросил:
— А нянька ее все еще у нас живет?
— Алуэтта исчезла, — вздохнул Гийом. — И не знаю, чем ей не жилось в Шомоне… Может, ее украли разбойники?
В дверей выскочила мать Робера, Анна, и с криком бросилась на шею сына. Бурная встреча продолжалась, Ригильда тоже с первого взгляда влюбилась в мужественного красавца. Разумеется, она не помнила его, ведь когда он отправлялся в крестовый поход, ей было всего лишь три годика. Она звала, что Робер де Шомон и Жан де Жизор родились в один и тот же день и этого было достаточно для ее воображения, чтобы представлять Робера точь-в-точь таким же противным, как угрюмый и бледный Жан, умеющий так по-особому дерзко и пронизывающе смотреть на людей, что Ригильда при нем чувствовала себя, будто с нее сорвали одежду. И вдруг оказалось, что Робер совсем не такой, ну ни капельки общего со своим двоюродным братом. Он красавец, его лицо закалено пылом сражений, на плече у него красный тамплиерский крест, у него замечательная русая борода, а у Жана борода не растет вовсе и ему приходится сбривать свои жалкие ростки. А какие глаза у Робера — ясные, чистые, светлые…
Долгими вечерами Робер в присутствии множества слушателей рассказывал бесчисленные истории о своих приключениях. Недели через три, узнав о его приезде, в Шомон пожаловал Жан де Жизор. Двоюродные братья крепко обнялись, и впервые Ригильда заметила, что в Жане мелькнуло что-то человеческое. По случаю встречи друзей детства была устроена пирушка, во время которой Жану пришлось узнать новость, пронзившую его как кинжал ассасина. Случилось это, когда Робер заговорил о неудачной женитьбе двоюродного брата:
— Я слышал о твоем несчастье, о том, что тебе пришлось расстаться с женой. Отчего это произошло, если не секрет?
Жан немного напрягся, но ответил спокойным голосом?
— Она спуталась с дьяволом. Одно время в Жизор стали приезжать какие-то язычники; они останавливались в предместье моего замка, а по ночам устраивали ковены под сенью большого вяза. Бернардетта завела с ними дружбу и стала изменять мне. В конце концов я ее выгнал.
— Вот как? — задумался Робер. — А скажи-ка мне, Жан, одну вещь, развей одно мое сомнение, которое меня угнетает. Как ты знаешь, великими магистрами нашего ордена были при мне Бернар де Трамбле, Андре де Монбар, а теперь: — Бертран де Бланшфор. Так вот, когда у меня зашел разговор о тебе с мессиром Андре, он сказал, что у тебя вообще не было никакой жены, и что он посвятил тебя в орден и сразу дал звание командора. После смерти Андре де Монбара я разговаривал о тебе с новым магистром, и Бертран де Бланшфор поведал мне, что ты был женат на его дочери, а люди Андре де Монбара убили ее во время злодейского нападения на Жизор. Где правда?
— Разумеется, она заключена в словах де Бланшфора, — сузив глаза, ответил Жан. — А, кстати сказать, шевалье де Шомон, есть вещи, на которые я, как высший по званию, могу и не отвечать.
— Как высший по званию — да, — согласился Робер, — но как мой старинный приятель — нет. Неужто мы с тобой чужие люди?
— Нет, конечно, — почесал Жан в затылке. — Просто мне не хочется об этом говорить.
— Тогда извини меня, Жан. Я понимаю, что тебе неприятно это вспоминать. Счастливые люди часто бывают не тактичны. Если бы ты знал, дорогой мой брат, как я счастлив!
— Отчего же?
— Да ведь я помолвлен.
— И кто эта счастливица?
— Да вон же она — та, которая сидит сейчас между моим отцом и твоей матерью.
Жан почувствовал, как тело его коченеет — между Гийомом и Терезой сидела Ригильда де Сен-Клер. Так вот почему она так нежно поглядывает на Робера. Жан уже успел заподозрить: «Не влюбилась ли эта дура в нашего красавчика?» А дело, оказывается, вон уж как далеко зашло. Кусок медвежатины показался Жану тухлым, и он с трудом проглотил его, запивая отменным бургундским вином, которое вдруг оказалось уксусно-кислым. И вопрос, который так часто мучал Жана в самых разных ситуациях, вновь возник в его душе: «Почему? Почему он, а не я? Разве он заслужил это? Разве он обладатель величайшей реликвии, от которой в ужасе разбегались враги царя Израильского?» И, возвращаясь потом из Шомона в Жизор, он без конца спрашивал какую-то незримую силу, обидевшую его насмерть: «Ну почему? Почему же, я не понимаю?!»
В соответствии с завещанием, которое оставил отец Ригильды, девушка могла быть выдана замуж не раньше, чем по достижению четырнадцатилетнего возраста, и потому свадьба была назначена на весну следующего года. Жениху и невесте предстояло ждать ровно столько, сколько обычно сидит в утробе матери дитя. Но Робер не отчаивался и мысленно благодарил покойного Андре де Монбара за то, что он отменил обет безбрачия, введенный в устав ордена Бернаром Клервоским. Отныне тамплиеры могли заводить семью и жить с ней во время своих отпусков, если они служили в Святой земле. Тем же, кто находился постоянно в европейских комтуриях, послабление давало возможность всё время быть при семье. В будущем Робер рассчитывал получить титул комтура и основать в Шомоне комтурию.
С каждым днем жених и невеста все больше привязывались друг к другу. Ригильда теряла голову, восхищаясь героическим прошлым своего будущего мужа, а Робер стонал, изнемогая от восторгов пред ее красотой. Он страдал от невыносимых желаний к ней, но всякий раз, когда они уединялись и начинали целоваться и ласкаться, Ригильда не позволяла ему пойти до конца и нарушить ее целомудрие. Ошалевший от головокружительных поцелуев, он возвращался в свою спальню и не мог уснуть до утра, ворочаясь и вздыхая. Но время, хоть и медленно, но шло, заветная дата приближалась, и, как бы то ни было, Робер де Шомон был безумно счастлив.
В отличие от него, Жан де Жизор считал себя несчастнейшим человеком на земле. Зависть к двоюродному брату распирала его. Признав свое полное поражение, он стал пробовать разные известные ему способы колдовства, чтобы обворожить Ригильду, если не своими личными качествами и достоинствами, так хотя бы чарами. Он ловил зеркальцем отражение спаривающихся собак, шептал на него заклинания, а потом дарил заколдованное зеркальце Ригильде. Он раздобыл прядь волос Ригильды, совершил над ней обряд ворожбы, затем сплел из волос веревочку и двадцать восемь дней носил ее завязанной вокруг своего пениса. Он изготовил любовное зелье, состоящее из оливкового масла, меда, сиропа лепестков роз, капель валерианы, отвара каламуса, а также из капель его собственной крови и мочи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108