— Раймон предатель, уверяю вас, ваше величество, поверьте мне. Он затеял сложную интригу, желая отдать нас во власть своего нового дружка, Саладина. Они уже поделили между собой ваши владения. Если мы останемся здесь, то окажемся в ловушке. Ведь доподлинно известно, что Раймон принес Саладину омаж.
Он — вассал вашего врага. Сбросьте с глаз пелену. Вы слишком доверчивы, ваше величество. Вспомните тамплиеров и госпитальеров, погибших в поле у Крессона. Нам нужно выступать с самого, раннего утра, покуда шпионы, посланные Раймоном, не сообщат Саладину о новом решении.
И Гюи Лузиньян послушался. На рассвете был отдан внезапный приказ выступать из Сефории и двигаться на сближение с неприятелем.
Граф Раймон, удивленный отданным приказом, быстро понял, откуда дуют ветры, но, смирившись, повел за собой войско авангарда. Король находился в середине армии, иоанниты и храмовники обеспечивали тылы сзади и по бокам, а также шли в передовом отряде. Солнце начало припекать немилосердно, едва только его безжалостный лик оторвался от полосы горизонта. Очень скоро жажда стала мучать людей и лошадей, но нигде во всей, округе не было ни одного источника. В полдень крестоносцы вышли на широкое Хиттинское плато. Пред ними возвышался двуглавый холм, напоминающий арабское седло или двурогий шлем. Здесь они впервые увидели заставы Саладина, армия которого располагалась неподалеку, за холмами. Вновь был созван совет, на котором большинство рыцарей выступало за то, чтобы скорее двигаться к Геннисарету, ибо нет дольше сил переносить жажду. Но тамплиеры потребовали от короля приказа разбить здесь лагерь, и Гюи согласился с тамплиерами.
— Здесь, на двурогом холме Хиттина — сказал он, — Иисус произнес свою нагорную проповедь, и если нам суждено сразиться на этом месте с неверными, мы будем взирать на священный для нас холм и так победим.
Решено было отдыхать до завтра, а завтра утром спускаться в долину Арбель и по ней двигаться к Геннисарету. Ночь была жаркой и душной, воды оставались считанные капли, и многие не могли уснуть, мучаясь от жажды. У некоторых рыцарей за ночь околели лошади. Когда на востоке, там, где лежало желанное озеро, как чаша, наполненная до краев водою, забрезжили первые отблески грядущей зари, ноздри спящих или ворочающихся от мучительной бессонницы рыцарей защекотал запах дыма. Вскоре дышать стало совсем нечем. Поднялась тревога. Разведчики донесли, что войско Саладина приближается по долине Арбель, а сарацинские лазутчики, незаметно прокравшись мимо расставленных тамплиерами постов, подожгли траву вокруг стана крестоносцев. Полки спешно строились, сквозь дым не видя, как через ущелье уже несутся на них самые лихие рубаки саладинова воинства. В этой сумятице, в дыму и духоте, с первыми брызнувшими в просветы между гор лучами солнца началось сражение при Хиттине, страшная мясорубка, в которой обессиленные, страдающие от жажды и духоты крестоносцы не в состоянии были противостоять свежему и полному сил войску Саладина, к тому же несколько превосходившему их в численности. Более мрачное сражение трудно себе представить — в отчаянии крестоносцы рубили во все стороны, задевая оружием своих же товарищей. Половина сарацинской армии вообще не успела вступить в бой, оставаясь в резерве. Задолго до полудня исход сражения был полностью решен, и битва превратилась в жестокое истребление армии крестоносцев воинами ислама.
Саладин торжествовал победу, лицо его сияло, он то и дело оглаживал бородку, славя Аллаха. Он еще не знал, что сегодня окончательно решится судьба Иерусалимского королевства, но видел, как пред ним распахивается прямая дорога на Акку, город его мечты, столь же желанный, как Эль-Коде. Каждые пять минут к нему приходили с донесениями. Сам султан не спешил вступать в сражение, ожидая наиболее решительного мига, и был несколько разочарован, когда этот миг так и не наступил, а к нему в ставку уже привезли плененных вождей гяуров.
— Извольте полюбоваться на ваших недругов, о светлейший султан! — расстилался перед своим господином везир Музгар Али. — Вот достославный король Иерусалимский Гюи, вот великий магистр ордена тамплиеров Жерар — он сильно изранен и находится без сознания, а вот тот самый разбойник, отрубленную голову которого вы давно мечтали взвесить на своей ладони, и теперь исполнение вашего желания приблизилось к вам.
— Рене! — узнав хозяина замка Керак, воскликнул Саладин, еле сдерживая улыбку. — А где Раймон?
— Увы, ему и магистру ордена госпитальеров удалось прорваться сквозь ущелье и уйти в сторону озера.
— Что ж, я только рад, — на сей раз позволил себе улыбнуться султан. — Это лишний раз подтверждает, что Раймон — настоящий воин и его не так-то просто взять голыми руками. Не то, что этот разбойник, который только и умеет, что грабить мирные караваны. Подведите ко мне его и короля Гюи. Да развяжите им руки-то!
Его приказ был исполнен. Гюи Лузиньянский и Рене де Шатильон подошли к султану Саладину, потирая развязанные только что руки.
— Ваше величество, король Иерусалимский, я рад видеть и приветствовать вас, — вежливо встретил Гюи Лузиньяна султан. — Не ранены ли вы? Уверяю вас, несмотря ни на что, во мне вы можете видеть искреннего друга. Просите у меня чего угодно. Разумеется, в пределах разумного.
— Воды! — еле разлепливая ссохшиеся губы, выдохнул король.
Саладин дал знак, и королю Гюи подали огромную чашу, полную воды. Тот нетерпеливо стал пить, стараясь не уронить ни капли драгоценной влаги.
— Когда я ехал через вади Эль-Аджам, — снова заговорил Саладин, — там мне повстречался знаменитый дервиш Касим ас-Сагаб, который сказал: «Саладин, когда ты будешь проходить мимо гор Эш-Шех, набери снега с одной из вершин. Снег растает, превратится в воду, и этой водой ты напоишь всех своих врагов, взятых тобою в плен». Я много набрал этого снега. Он растаял, превратился в воду, и эту воду вы сейчас пьете, ваше величество.
Осушив половину чаши, король Гюи хмуро смотрел на своего победителя. Саладин перевел взгляд на Рене Шатильонского.
— Доблестный Рене, — обратился он к нему. — Я вижу, вы даже не ранены. Как же получилось, что вы попали в плен?
— Пить! — вместо ответа вымолвил Рене, жадно поглядывая на чашу, из которой только что пил Гюи.
— Жажда мучительна, — посочувствовал Саладин. — Есть одна курдская поговорка, но я не знаю, как перевести ее на ваш язык. Ваше величество, — угостите рыцаря, если вы уже напились.
Гюи сделал еще пару глотков из своей чаши и передал ее Рене. Тот жадно прильнул к ней и стал судорожно глотать. Тем временем Саладин извлек из ножен саблю и сказал:
— По нашему обычаю нельзя убить человека после того, как ты дал ему напиться воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108