Она рывком выпрямилась и уставилась в его затылок.
— Такой же мучительной, как петля палача?
Он слегка повернул голову, чтобы встретить ее взгляд.
— Об этом я не могу судить с уверенностью, поскольку не располагаю точными сведениями.
— Зато я располагаю! — не выдержала она, до глубины души уязвленная тем, что, даже терзаясь болью, он мог еще над ней смеяться. — Те люди, которые висели там, они… они задыхались… и корчились. Ты слышал их хрипы! И это могло случиться с тобой! Почему ты не можешь удовольствоваться тем, что остался в живых?
Дав волю вспышке гнева, растерянности и жутких воспоминаний, Розалинда не сразу почувствовала, как на глаза набежали слезы. Когда они сорвались с темных ресниц и покатились по щекам, она смахнула их тыльной стороной ладони, досадуя оттого, что расплакалась при нем. Но когда она повернулась и устремилась к выходу, он встал и снова взял ее за руку. Они стояли, не в силах отвести глаза друг от друга, но мгновение миновало, и он еще крепче сжал ее руку, а глаза у него опасно сузились.
— Я весьма рад, что остался в живых, миледи. Но — «удовольствоваться»? Я удовольствуюсь только тогда, когда то, что мое по праву, станет действительно моим.
— Но… я пыталась добиться, чтобы ты получил обещанную награду… — запинаясь, проговорила Розалинда. — Я действительно пыталась…
— А как насчет тебя самой? — перебил он ее. — Ты моя, потому что принесла обет по обряду весеннего обручения. — Его глаза пронзали ее с пугающей силой. — Ты моя по праву владения.
— Нет, — прошептала она, не желая признавать убийственную правду его слов. — Нет, я — не чье-то владение, и уж во всяком случае не твое.
Она так говорила, но слова ничего не могли изменить. Молчание тянулось долго, и наконец он выпустил ее руку.
— Кто скажет правду твоему отцу? Ты или я? — спросил он тихим и спокойным голосом, в котором, однако, ей явственно слышалась угроза.
— Неужели ты говоришь всерьез? — ахнула она. — Ты же понимаешь, что это — твой смертный приговор!
— Ты скажешь ему, что мы муж и жена — воистину и без оговорок, — или я скажу? — настаивал он, словно и не слышал ее возражений.
— Я стану все отрицать… — Розалинда медленно покачала головой, глядя ему в глаза. — Ты безумец, — прошептала она, заметив, какую угрюмую решимость выражает его лицо. — Он же убьет тебя! Ты даже не успеешь рассказать ему все до конца!
— Ему, несомненно, ничуть не больше, чем тебе, захочется, чтобы правда вышла наружу, — едко парировал он. — Но я… — Он осекся и помрачнел. — Есть дела, которыми я должен заняться незамедлительно. Дела, которые я не стану откладывать.
Он потянулся за рубашкой и снова насмешливо улыбнулся:
— Посудите сами, леди Розалинда. Если он так кровожаден и если он прикончит меня за то, что я открою ему правду, то вы по крайней мере от меня избавитесь. Но ведь в конечном счете именно этого вы желаете больше всего, разве не так?
Розалинда была совершенно растеряна и сбита с толку этим парадоксальным рассуждением. Она вообще не могла бы сказать, чего хочет от этого человека, но одно не подлежало сомнению: она не хотела, чтобы его прикончили, и уж тем более — по воле ее отца.
— Я не хочу твоей смерти, — ответила она еле слышно. Он слегка вскинул голову, и его брови скептически поднялись.
— Ты отвергаешь меня как супруга, но не хочешь моей смерти, — принялся он размышлять вслух, словно прикидывая на руке вес какого-то груза. Потом его взгляд стал более острым, а голос резким. — К сожалению, выбора у нас нет. Если правда выплывет на свет, то, по твоим словам, в живых меня не оставят. Но и без правды я жить не могу. Так что, сама видишь… — Он еще раз усмехнулся и подвел итог:
— Среднего пути нет и быть не может. Ты можешь выбрать то или другое — и ничего больше.
— Но почему? — закричала она, растерянная как никогда. — Почему ты оставляешь только эти две возможности? Почему ты не можешь согласиться…
— Потому что ты дала обет, — прервал он ее вопросы; Он выронил рубашку и схватил Розалинду за руки. — Потому что мы заключили брак по обряду весеннего обручения. — Он наклонил голову, и его опаляющий взгляд встретился с ошеломленным взглядом Розалинды. — Потому что ты моя жена. Моя.
И тогда его губы прижались к ее губам с таким пылом и напором. что она едва устояла на ногах. Гнев, боль, желание — все вспыхнуло и перемешалось в этом поцелуе. Он был немилосердно требовательным, он вынуждал ее рот раскрыться, и язык Эрика проскользнул между ее губами, которые вдруг стали такими послушными… Не осталось протестов, не осталось страха — они расплавились в огне его страсти. И даже жестокая сила поцелуя, его непререкаемая властность, как ни странно, делали ее все более мягкой и податливой, и. наконец она прильнула к нему, забыв обо всем в его объятии.
Голова у нее кружилась и трудно было дышать, когда он наконец чуть отстранился. Их глаза встретились, и в это мгновение Розалинда почувствовала, что ему словно бы открылась какая-то ее тайна, — словно она чем-то выдала себя. Потом он улыбнулся, и это зыбкое ощущение сменилось уверенностью. Она высвободилась из его рук, смущенная и испуганная хаосом собственных чувств.
— Не надо ни от чего отрекаться. Роза. О нашем союзе должны знать все. Я и так слишком долго болтался у твоих юбок, а есть неотложные дела, которые требуют моего внимания.
Он запнулся и помрачнел. На какой-то момент он, казалось, сбился с мысли.
Зато Розалинда обрела голос.
— Болтался у моих юбок?!! — яростно повторила она. — Как ты смеешь укорять меня за твою собственную глупость? Нет, ты в самом деле совершенно безумен!
— Может быть, и так. Роза. Время покажет. Поэтому беги к отцу и расскажи ему все. Расскажи, как я поцеловал тебя в конюшне. Расскажи, как я занимался с тобой любовью в лесу. — Увидев, как широко раскрылись от возмущения ее глаза, он рассмеялся:
— Расскажи ему, что мы — муж и жена, или об этом расскажу я. И тогда моя кровь будет на твоей совести.
Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения Ро-залинды. Она вылетела из конюшни и помчалась не разбирая дороги, а в ушах все еще отдавались его издевательские слова и оскорбительный смех. Она пересекла пыльный двор, добралась до парадной залы и, миновав ее, поднялась по узкой каменной лестнице в восточную башню. Но, даже укрывшись в спасительной тишине своей комнаты и заперев дверь на засов, она не нашла утешения.
Розалинда быстро разделась и заплела длинные волосы в одну толстую косу, но еще долго не могла отдышаться.
Нельзя было открывать отцу правду. Но не примет ли дело еще более скверный оборот для Черного Меча, если он сам обо всем расскажет? Конечно, он злодей и преступник и заслуживает любой кары, какую бы ни послала ему судьба, но она не могла допустить, чтобы его снова обрекли на муки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112