— И возможность выбирать свою дорогу.
Он приближался, словно хищник к своей добыче, и она попятилась от него. Ее голос был едва ли громче шепота:
— Я замечаю, что о чести ты даже не упомянул.
Он пожал плечами и остановился.
— Честь — это не то, что требуется мужчине. Просто либо она есть у него, либо ее нет.
— У тебя ее нет нисколько! — бросила она ему в лицо, и губы у нее дрожали.
— У меня ее достаточно, — возразил он. — И уж наверняка намного больше, чем у тебя.
От столь наглого выпада она снова вознегодовала:
— Я пришла к тебе, чтобы подтвердить свое обещание. Заверить тебя, что ты получишь свою награду — свою справедливую награду.
Он помолчал, а когда заговорил снова, могло показаться, что былая ожесточенность слегка — самую малость — отпустила его.
— «Совсем ненадолго» — это сколько? — поинтересовался он. Розалинда внезапно насторожилась. Что означает эта перемена в его настроении? Почему он готов пойти на уступки? Проходили мгновения, а она не отвечала, опасаясь подвоха. Он явно что-то задумал. Но выбора у нее не было — ей следовало согласиться. В конце концов, она явилась сюда именно за тем, чтобы прийти с ним к соглашению.
— Ты подождешь несколько дней? Неделю… или чуть больше… подождешь? — Она подозрительно всматривалась в его лицо. — Ты сможешь помалкивать и выполнять свои обязанности, как любой усердный слуга?
— Раб, Роза. Не слуга. Здесь я раб, но только потому, что таков мой выбор. — Он поднял с пола свою рубашку, не спуская глаз с Розалинды. — Однако рабство может принимать разные обличья. Некоторые из них лучше, чем другие. — Он усмехнулся. — Некоторые намного лучше, чем другие.
Когда он повернулся и направился к выходу, сердце у нее заколотилось: слишком уж странно прозвучали его последние слова, будто в них заключалось некое скрытое пророчество. И как ни хотелось ей верить, что он просто согласился по-иному отнестись к своему положению в Стенвуде, Розалинду тем не менее преследовало опасение, что он имел в виду нечто совсем другое. Нечто, касающееся ее.
Вид Эрика, надевающего рубашку, заставил ее стряхнуть оцепенение.
— Подожди. Я принесла тебе чистую рубашку. И тунику. Твои уже никуда не годятся, — неловко пояснила она.
Рубашку он принял молча, передав Розалинде свои лохмотья. И только когда на его широкие плечи легла темнозеленая туника, он удостоил Розалинду едва заметной улыбкой:
— Благодарю вас, леди Розалинда.
Было это произнесено самым великосветским тоном, однако даже сейчас в его словах сквозила явная насмешка. Снова он устремил на нее взгляд, от которого у нее перехватило дыхание, а потом повернулся и направился на поиск конюшего.
Овладев собой, Розалинда попыталась сообразить, удалось ли ей добиться хоть чего-нибудь за время этого последнего визита к нему. Он согласился помалкивать, и это хорошо, думала она, стоя в пустом закутке. Кроме того, он как будто смирился с положением работника на конюшне. Старому конюшему он явно угодил, выполнив первое порученное ему дело. Может статься, все как-нибудь уладится, размышляла она. Но стоило ей взять в руки дырявую рубаху, до сих пор хранившую остатки тепла его тела и запах ее собственных снадобий, как все эти утешительные рассуждения вмиг отлетели прочь. Да, сейчас он как будто согласился действовать с ней заодно, но ведь он остался самим собой. Это человек с сильной волей, твердый в своих намерениях. Он наделен привлекательностью, которая наверняка есть дар дьявола. Каждое его слово, каждый взгляд серых глаз оскорбляли ее до глубины души. И тем не менее он заставлял ее кровь кипеть.
Она хотела отшвырнуть грязную тунику, но вместо этого скомкала ее и сунула себе под мышку. А затем, изобразив на лице хмурую озабоченность, поспешила навстречу многообразным делам, которые ожидали ее.
День был в разгаре, когда Эрик снова увидел Розалинду, пересекая пыльный двор замка. Крепко сжимая в руке веревку и бормоча ласковые слова, он вел в поводу высокого боевого коня, который так и норовил подняться на дыбы.
— Спокойно, приятель, спокойно. — Он похлопал по бархатистой морде, в то же время решительно пригибая книзу голову могучего скакуна Но глаза его не отрывались от Розалинды, пока она не скрылась за стеной кухни.
— Подай мне вон тот молоток, — буркнул конюший, пытаясь поднять заднюю ногу разгоряченного коня. Тот рванулся вперед и сбил бы толстяка с ног, если бы Эрик не предвидел этого движения и не усмирил могучее животное, резко потянув веревку вниз. Тогда конюший приступил к своим обязанностям кузнеца и управился с ними всего за пару минут. Отступив от гнедого, он вытер лоб рукавом перепачканной туники.
— У этого норов хуже всех. С остальными будет легче. — Он покосился на Эрика:
— Видно, ты имел дело с лошадьми?
Эрик провел рукой по крутой шее жеребца.
— Случалось, — ответил он уклончиво. Мысли его были заняты Розалиндой.
Целый день он неотлучно находился при конюшем: сначала помогал ему с лошадьми, потом управлялся с тяжелыми брусками металла, предназначенными для изготовления дверных петель, наконечников для копий или ободов для колес. И все время его преследовали мысли о женщине, по милости которой он докатился до самой низкой точки своей жизни.
Нет, честно признался он себе, это не самый скверный час его жизни. Самый скверный час был тогда, когда он стоял на эшафоте в Данмоу и ждал смерти. Может быть, сейчас он раб — пусть даже ее раб — но по крайней мере он жив. И намеревался оставаться в живых подольше. Кожа на спине горела огнем каждый раз, когда приходилось сильно потянуться или низко наклониться. Но это лишь укрепляло его решимость. Он останется в живых и непременно отомстит своим врагам. И все это — с помощью стройной темноволосой девушки. Она спасла его жизнь, а теперь, благодаря их браку, он получит власть, которая необходима, чтобы отыскать подлецов, пытавшихся его погубить.
Он поднял очередной железный брусок и не удержался от гримасы боли — спина снова напомнила о себе. Он будет продолжать это рабское существование, но только до поры до времени. Прелестная дочка сэра Эдварда купила его молчание на некоторый срок… так она думает. Но время будет работать на него, а не на нее — ему это было ясно. Слишком уж она чувствительна, чтобы видеть его телесные страдания; она не допустит, чтобы его убили. Да и жажда исцелять слишком глубоко укоренилась у нее в душе. Она, бесспорно, предпочла бы подкупить его, чтобы он просто сбежал из Стенвуда. Но он решил остаться. Она его жена — и в глазах закона и еще потому, что они принадлежали друг другу. Если бы даже ее наследство оказалось недостаточно завидным, чтобы ему захотелось заявить о своих супружеских правах, все равно — весьма убедительной причиной для этого могли послужить сокровища ее нежности и страсти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Он приближался, словно хищник к своей добыче, и она попятилась от него. Ее голос был едва ли громче шепота:
— Я замечаю, что о чести ты даже не упомянул.
Он пожал плечами и остановился.
— Честь — это не то, что требуется мужчине. Просто либо она есть у него, либо ее нет.
— У тебя ее нет нисколько! — бросила она ему в лицо, и губы у нее дрожали.
— У меня ее достаточно, — возразил он. — И уж наверняка намного больше, чем у тебя.
От столь наглого выпада она снова вознегодовала:
— Я пришла к тебе, чтобы подтвердить свое обещание. Заверить тебя, что ты получишь свою награду — свою справедливую награду.
Он помолчал, а когда заговорил снова, могло показаться, что былая ожесточенность слегка — самую малость — отпустила его.
— «Совсем ненадолго» — это сколько? — поинтересовался он. Розалинда внезапно насторожилась. Что означает эта перемена в его настроении? Почему он готов пойти на уступки? Проходили мгновения, а она не отвечала, опасаясь подвоха. Он явно что-то задумал. Но выбора у нее не было — ей следовало согласиться. В конце концов, она явилась сюда именно за тем, чтобы прийти с ним к соглашению.
— Ты подождешь несколько дней? Неделю… или чуть больше… подождешь? — Она подозрительно всматривалась в его лицо. — Ты сможешь помалкивать и выполнять свои обязанности, как любой усердный слуга?
— Раб, Роза. Не слуга. Здесь я раб, но только потому, что таков мой выбор. — Он поднял с пола свою рубашку, не спуская глаз с Розалинды. — Однако рабство может принимать разные обличья. Некоторые из них лучше, чем другие. — Он усмехнулся. — Некоторые намного лучше, чем другие.
Когда он повернулся и направился к выходу, сердце у нее заколотилось: слишком уж странно прозвучали его последние слова, будто в них заключалось некое скрытое пророчество. И как ни хотелось ей верить, что он просто согласился по-иному отнестись к своему положению в Стенвуде, Розалинду тем не менее преследовало опасение, что он имел в виду нечто совсем другое. Нечто, касающееся ее.
Вид Эрика, надевающего рубашку, заставил ее стряхнуть оцепенение.
— Подожди. Я принесла тебе чистую рубашку. И тунику. Твои уже никуда не годятся, — неловко пояснила она.
Рубашку он принял молча, передав Розалинде свои лохмотья. И только когда на его широкие плечи легла темнозеленая туника, он удостоил Розалинду едва заметной улыбкой:
— Благодарю вас, леди Розалинда.
Было это произнесено самым великосветским тоном, однако даже сейчас в его словах сквозила явная насмешка. Снова он устремил на нее взгляд, от которого у нее перехватило дыхание, а потом повернулся и направился на поиск конюшего.
Овладев собой, Розалинда попыталась сообразить, удалось ли ей добиться хоть чего-нибудь за время этого последнего визита к нему. Он согласился помалкивать, и это хорошо, думала она, стоя в пустом закутке. Кроме того, он как будто смирился с положением работника на конюшне. Старому конюшему он явно угодил, выполнив первое порученное ему дело. Может статься, все как-нибудь уладится, размышляла она. Но стоило ей взять в руки дырявую рубаху, до сих пор хранившую остатки тепла его тела и запах ее собственных снадобий, как все эти утешительные рассуждения вмиг отлетели прочь. Да, сейчас он как будто согласился действовать с ней заодно, но ведь он остался самим собой. Это человек с сильной волей, твердый в своих намерениях. Он наделен привлекательностью, которая наверняка есть дар дьявола. Каждое его слово, каждый взгляд серых глаз оскорбляли ее до глубины души. И тем не менее он заставлял ее кровь кипеть.
Она хотела отшвырнуть грязную тунику, но вместо этого скомкала ее и сунула себе под мышку. А затем, изобразив на лице хмурую озабоченность, поспешила навстречу многообразным делам, которые ожидали ее.
День был в разгаре, когда Эрик снова увидел Розалинду, пересекая пыльный двор замка. Крепко сжимая в руке веревку и бормоча ласковые слова, он вел в поводу высокого боевого коня, который так и норовил подняться на дыбы.
— Спокойно, приятель, спокойно. — Он похлопал по бархатистой морде, в то же время решительно пригибая книзу голову могучего скакуна Но глаза его не отрывались от Розалинды, пока она не скрылась за стеной кухни.
— Подай мне вон тот молоток, — буркнул конюший, пытаясь поднять заднюю ногу разгоряченного коня. Тот рванулся вперед и сбил бы толстяка с ног, если бы Эрик не предвидел этого движения и не усмирил могучее животное, резко потянув веревку вниз. Тогда конюший приступил к своим обязанностям кузнеца и управился с ними всего за пару минут. Отступив от гнедого, он вытер лоб рукавом перепачканной туники.
— У этого норов хуже всех. С остальными будет легче. — Он покосился на Эрика:
— Видно, ты имел дело с лошадьми?
Эрик провел рукой по крутой шее жеребца.
— Случалось, — ответил он уклончиво. Мысли его были заняты Розалиндой.
Целый день он неотлучно находился при конюшем: сначала помогал ему с лошадьми, потом управлялся с тяжелыми брусками металла, предназначенными для изготовления дверных петель, наконечников для копий или ободов для колес. И все время его преследовали мысли о женщине, по милости которой он докатился до самой низкой точки своей жизни.
Нет, честно признался он себе, это не самый скверный час его жизни. Самый скверный час был тогда, когда он стоял на эшафоте в Данмоу и ждал смерти. Может быть, сейчас он раб — пусть даже ее раб — но по крайней мере он жив. И намеревался оставаться в живых подольше. Кожа на спине горела огнем каждый раз, когда приходилось сильно потянуться или низко наклониться. Но это лишь укрепляло его решимость. Он останется в живых и непременно отомстит своим врагам. И все это — с помощью стройной темноволосой девушки. Она спасла его жизнь, а теперь, благодаря их браку, он получит власть, которая необходима, чтобы отыскать подлецов, пытавшихся его погубить.
Он поднял очередной железный брусок и не удержался от гримасы боли — спина снова напомнила о себе. Он будет продолжать это рабское существование, но только до поры до времени. Прелестная дочка сэра Эдварда купила его молчание на некоторый срок… так она думает. Но время будет работать на него, а не на нее — ему это было ясно. Слишком уж она чувствительна, чтобы видеть его телесные страдания; она не допустит, чтобы его убили. Да и жажда исцелять слишком глубоко укоренилась у нее в душе. Она, бесспорно, предпочла бы подкупить его, чтобы он просто сбежал из Стенвуда. Но он решил остаться. Она его жена — и в глазах закона и еще потому, что они принадлежали друг другу. Если бы даже ее наследство оказалось недостаточно завидным, чтобы ему захотелось заявить о своих супружеских правах, все равно — весьма убедительной причиной для этого могли послужить сокровища ее нежности и страсти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112