Даже его сестра Дафна, которая никогда не вешает носа, наверняка уже пожаловалась бы на холод.
— Почти приехали, — проговорил Бенедикт, желая ее подбодрить.
— Со мной все… Ой! Что с вами?
Бенедикт зашелся кашлем, сильным, непрекращающимся. Было такое ощущение, что грудь сейчас разорвется. Горло болело так, словно его резали острой бритвой.
— Все в порядке, — едва выдохнул он и стегнул лошадей, которые, пока он боролся с кашлем, перешли на шаг.
— По вам этого не скажешь.
— На прошлой неделе я простудился, — пояснил Бенедикт и поморщился: черт, как болит грудь!
— Я не хочу, чтобы вы из-за меня снова заболели, — заметила Софи, озабоченно глядя на него. Он попытался улыбнуться, но не смог.
— С вами или без вас, дождь все равно застиг бы меня по дороге.
— И все-таки…
Бенедикт хотел ответить, но вновь разразился исступленным кашлем, казалось, разрывавшим ему грудь.
— Простите, — пробормотал он, когда приступ прошел.
— Давайте я буду править, — предложила Софи, протягивая руку за вожжами.
Бенедикт недоверчиво взглянул на нее.
— Это ведь фаэтон, а не повозка, запряженная одной лошадью.
Софи с трудом сдержалась, чтобы его не придушить: из носа течет, глаза красные, кашель не прекращается, а ведет себя как самодовольный осел!
— Уверяю вас, я умею обращаться с лошадьми, — взяв себя в руки, спокойно проговорила она.
— И где вы этому научились?
— В той же семье, где мне разрешали учиться вместе с их дочерью, — солгала Софи.
— Должно быть, хозяйка дома вас очень любила, — заметил Бенедикт.
— Совершенно верно, — ответила Софи, стараясь не расхохотаться.
Хозяйка дома, Араминта, закатывала графу истерики всякий раз, когда он посылал Софи на конюшню учиться править лошадьми вместе с Розамунд и Пози, однако тот был непреклонен. И Софи освоила эту науку. Произошло это за год до смерти графа.
— Спасибо, я сам, — бросил Бенедикт и снова согнулся в три погибели от кашля.
— Ради Бога! — нетерпеливо проговорила Софи, протягивая руку за вожжами.
— Вот, возьмите, — буркнул Бенедикт, вытирая глаза. — Но я буду за вами смотреть, так и знайте.
— Ничего другого я и не ожидала, — обиженно сказала Софи.
Дождь лил вовсю, и править лошадьми было нелегко, да и не один год прошел с тех пор, как она этому обучалась, но Софи не сомневалась, что отлично справится. Есть вещи, которые не забываются.
И потом, так было приятно заняться чем-то, чем она не занималась со времени своей предыдущей жизни, когда являлась подопечной графа. Тогда у нее была красивая одежда, вкусная еда, интересные уроки…
Софи вздохнула. Нельзя, конечно, было назвать ту жизнь безмятежно счастливой, но по крайней мере она была намного лучше, чем та, которая наступила потом, после смерти графа.
— Что случилось? — внезапно спросил Бенедикт.
— Ничего. А с чего вы взяли, что что-то случилось?
— Вы вздохнули.
— И вы услышали? — недоверчиво спросила Софи. — Когда дует такой ветер?
— Я за вами внимательно слежу. Я и так болен… — Бенедикт снова закашлялся, — и не хочу, чтобы мы в довершение ко всему оказались в канаве.
Софи решила даже не удостаивать его ответом.
— Поверните направо, — скомандовал Бенедикт. — Эта дорога ведет прямо к моему коттеджу.
Софи сделала, как ей было сказано.
— А как называется ваш коттедж?
— «Мой коттедж».
— Так я и думала, — пробормотала Софи. Бенедикт самодовольно ухмыльнулся.
— Я не шучу, — сказал он.
И в самом деле, через минуту они остановились перед элегантным загородным домом, у двери которого висела маленькая скромная вывеска: «Мой коттедж».
— Предыдущий хозяин выбил на вывеске свое имя, но мне показалось, что без него гораздо лучше, — заметил Бенедикт, направляя Софи в ту сторону, где находилась конюшня.
Софи бросила взгляд на дом: небольшой, однако далеко не лачуга.
— И это вы называете коттеджем?
— Не я, а прежний хозяин, — ответил Бенедикт. — Видели бы вы его другой дом.
Несколько секунд спустя они оказались на конюшне, где, слава Богу, дождь им был уже не страшен. Бенедикт выбрался из фаэтона и принялся распрягать лошадей. Он был в перчатках, которые промокли насквозь, и теперь руки никак не хотели слушаться. С трудом освободившись от них, Бенедикт сердито отшвырнул перчатки в сторону и взялся за уздечку. Софи взглянула на его пальцы, покрасневшие, сморщенные, дрожащие от холода.
— Давайте я вам помогу, — предложила она, подходя к нему.
— Я сам справлюсь!
— Конечно, справитесь, — успокаивающе проговорила Софи, — но с моей помощью будет быстрее.
Он повернулся к ней лицом — видимо, затем, чтобы возразить, и снова закашлялся. Подскочив к нему, Софи подвела его к ближайшей скамье.
— Сядьте, пожалуйста, — попросила она. — Я сама распрягу лошадей.
Она думала, что он не согласится, но на этот раз он сдался.
— Простите, — едва выдохнул он. — Я…
— Вам не за что извиняться, — возразила Софи, быстро снимая с лошадей уздечку — вернее, так быстро, как смогли занемевшие и даже в некоторых местах побелевшие пальцы.
— Не слишком… — он снова закашлялся, на этот раз сильнее прежнего, — вежливо с моей стороны.
— На сей раз я вас прощаю в благодарность за то, что вы спасли меня сегодня вечером. — Софи попыталась весело улыбнуться, однако, к своему удивлению, чуть не расплакалась и поспешно отвернулась, чтобы Бенедикт не увидел ее лица.
Но он, похоже, либо что-то увидел, либо почувствовал, потому что вдруг встревоженно спросил:
— С вами все в порядке?
— Все нормально, — сдавленным голосом ответила Софи и, не успела оглянуться, как он бросился к ней и заключил ее в объятия.
— Все хорошо, — успокаивающе произнес он. — Вы сейчас в безопасности.
И в этот момент из глаз Софи хлынули слезы. Она плакала от жалости к себе, оттого, что судьба распорядилась с ней так жестоко и несправедливо. Плакала от того, что на том давнем балу-маскараде, два года назад, Бенедикт держал ее в своих объятиях, и оттого, что сейчас делает то же самое.
Она плакала, потому что он так добр к ней и, хотя явно чувствует себя прескверно и принимает ее за самую обыкновенную горничную, все равно заботится о ней и пытается защитить ее.
Она плакала, потому что не плакала очень давно, с самого детства, и плакала, потому что чувствовала себя такой одинокой.
И она плакала, потому что думала о нем все эти годы, а он ее не узнал. Наверное, это хорошо, что он ее не узнал, но сердце все равно болело.
Наконец слезы иссякли, и Бенедикт, отступив на шаг, коснулся ее щеки и спросил:
— Теперь вам легче?
Софи кивнула, с удивлением отметив про себя, что это и в самом деле так.
— Хорошо. Вы просто перенервничали и… — И он отвернулся от нее, снова согнувшись в три погибели от кашля.
— Вам нужно поскорее идти в дом, — заволновалась Софи, поспешно вытирая слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Почти приехали, — проговорил Бенедикт, желая ее подбодрить.
— Со мной все… Ой! Что с вами?
Бенедикт зашелся кашлем, сильным, непрекращающимся. Было такое ощущение, что грудь сейчас разорвется. Горло болело так, словно его резали острой бритвой.
— Все в порядке, — едва выдохнул он и стегнул лошадей, которые, пока он боролся с кашлем, перешли на шаг.
— По вам этого не скажешь.
— На прошлой неделе я простудился, — пояснил Бенедикт и поморщился: черт, как болит грудь!
— Я не хочу, чтобы вы из-за меня снова заболели, — заметила Софи, озабоченно глядя на него. Он попытался улыбнуться, но не смог.
— С вами или без вас, дождь все равно застиг бы меня по дороге.
— И все-таки…
Бенедикт хотел ответить, но вновь разразился исступленным кашлем, казалось, разрывавшим ему грудь.
— Простите, — пробормотал он, когда приступ прошел.
— Давайте я буду править, — предложила Софи, протягивая руку за вожжами.
Бенедикт недоверчиво взглянул на нее.
— Это ведь фаэтон, а не повозка, запряженная одной лошадью.
Софи с трудом сдержалась, чтобы его не придушить: из носа течет, глаза красные, кашель не прекращается, а ведет себя как самодовольный осел!
— Уверяю вас, я умею обращаться с лошадьми, — взяв себя в руки, спокойно проговорила она.
— И где вы этому научились?
— В той же семье, где мне разрешали учиться вместе с их дочерью, — солгала Софи.
— Должно быть, хозяйка дома вас очень любила, — заметил Бенедикт.
— Совершенно верно, — ответила Софи, стараясь не расхохотаться.
Хозяйка дома, Араминта, закатывала графу истерики всякий раз, когда он посылал Софи на конюшню учиться править лошадьми вместе с Розамунд и Пози, однако тот был непреклонен. И Софи освоила эту науку. Произошло это за год до смерти графа.
— Спасибо, я сам, — бросил Бенедикт и снова согнулся в три погибели от кашля.
— Ради Бога! — нетерпеливо проговорила Софи, протягивая руку за вожжами.
— Вот, возьмите, — буркнул Бенедикт, вытирая глаза. — Но я буду за вами смотреть, так и знайте.
— Ничего другого я и не ожидала, — обиженно сказала Софи.
Дождь лил вовсю, и править лошадьми было нелегко, да и не один год прошел с тех пор, как она этому обучалась, но Софи не сомневалась, что отлично справится. Есть вещи, которые не забываются.
И потом, так было приятно заняться чем-то, чем она не занималась со времени своей предыдущей жизни, когда являлась подопечной графа. Тогда у нее была красивая одежда, вкусная еда, интересные уроки…
Софи вздохнула. Нельзя, конечно, было назвать ту жизнь безмятежно счастливой, но по крайней мере она была намного лучше, чем та, которая наступила потом, после смерти графа.
— Что случилось? — внезапно спросил Бенедикт.
— Ничего. А с чего вы взяли, что что-то случилось?
— Вы вздохнули.
— И вы услышали? — недоверчиво спросила Софи. — Когда дует такой ветер?
— Я за вами внимательно слежу. Я и так болен… — Бенедикт снова закашлялся, — и не хочу, чтобы мы в довершение ко всему оказались в канаве.
Софи решила даже не удостаивать его ответом.
— Поверните направо, — скомандовал Бенедикт. — Эта дорога ведет прямо к моему коттеджу.
Софи сделала, как ей было сказано.
— А как называется ваш коттедж?
— «Мой коттедж».
— Так я и думала, — пробормотала Софи. Бенедикт самодовольно ухмыльнулся.
— Я не шучу, — сказал он.
И в самом деле, через минуту они остановились перед элегантным загородным домом, у двери которого висела маленькая скромная вывеска: «Мой коттедж».
— Предыдущий хозяин выбил на вывеске свое имя, но мне показалось, что без него гораздо лучше, — заметил Бенедикт, направляя Софи в ту сторону, где находилась конюшня.
Софи бросила взгляд на дом: небольшой, однако далеко не лачуга.
— И это вы называете коттеджем?
— Не я, а прежний хозяин, — ответил Бенедикт. — Видели бы вы его другой дом.
Несколько секунд спустя они оказались на конюшне, где, слава Богу, дождь им был уже не страшен. Бенедикт выбрался из фаэтона и принялся распрягать лошадей. Он был в перчатках, которые промокли насквозь, и теперь руки никак не хотели слушаться. С трудом освободившись от них, Бенедикт сердито отшвырнул перчатки в сторону и взялся за уздечку. Софи взглянула на его пальцы, покрасневшие, сморщенные, дрожащие от холода.
— Давайте я вам помогу, — предложила она, подходя к нему.
— Я сам справлюсь!
— Конечно, справитесь, — успокаивающе проговорила Софи, — но с моей помощью будет быстрее.
Он повернулся к ней лицом — видимо, затем, чтобы возразить, и снова закашлялся. Подскочив к нему, Софи подвела его к ближайшей скамье.
— Сядьте, пожалуйста, — попросила она. — Я сама распрягу лошадей.
Она думала, что он не согласится, но на этот раз он сдался.
— Простите, — едва выдохнул он. — Я…
— Вам не за что извиняться, — возразила Софи, быстро снимая с лошадей уздечку — вернее, так быстро, как смогли занемевшие и даже в некоторых местах побелевшие пальцы.
— Не слишком… — он снова закашлялся, на этот раз сильнее прежнего, — вежливо с моей стороны.
— На сей раз я вас прощаю в благодарность за то, что вы спасли меня сегодня вечером. — Софи попыталась весело улыбнуться, однако, к своему удивлению, чуть не расплакалась и поспешно отвернулась, чтобы Бенедикт не увидел ее лица.
Но он, похоже, либо что-то увидел, либо почувствовал, потому что вдруг встревоженно спросил:
— С вами все в порядке?
— Все нормально, — сдавленным голосом ответила Софи и, не успела оглянуться, как он бросился к ней и заключил ее в объятия.
— Все хорошо, — успокаивающе произнес он. — Вы сейчас в безопасности.
И в этот момент из глаз Софи хлынули слезы. Она плакала от жалости к себе, оттого, что судьба распорядилась с ней так жестоко и несправедливо. Плакала от того, что на том давнем балу-маскараде, два года назад, Бенедикт держал ее в своих объятиях, и оттого, что сейчас делает то же самое.
Она плакала, потому что он так добр к ней и, хотя явно чувствует себя прескверно и принимает ее за самую обыкновенную горничную, все равно заботится о ней и пытается защитить ее.
Она плакала, потому что не плакала очень давно, с самого детства, и плакала, потому что чувствовала себя такой одинокой.
И она плакала, потому что думала о нем все эти годы, а он ее не узнал. Наверное, это хорошо, что он ее не узнал, но сердце все равно болело.
Наконец слезы иссякли, и Бенедикт, отступив на шаг, коснулся ее щеки и спросил:
— Теперь вам легче?
Софи кивнула, с удивлением отметив про себя, что это и в самом деле так.
— Хорошо. Вы просто перенервничали и… — И он отвернулся от нее, снова согнувшись в три погибели от кашля.
— Вам нужно поскорее идти в дом, — заволновалась Софи, поспешно вытирая слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84