— Он взглянул на Софи полным любви взглядом. — Я бы все равно на тебе женился.
Софи захлопала глазами, пытаясь сдержать вот-вот готовые хлынуть слезы. Не хватало еще выставить себя на посмешище перед Бенедиктом и разрыдаться. Почувствовав ее волнение, Бенедикт ласково сжал ей руки.
— Мы не смогли бы с тобой жить в Лондоне, я это прекрасно знаю, но нам и не нужно здесь жить. Когда я думаю о том, что мне нужно в жизни — не что я хочу, а что мне по-настоящему нужно, — я понимаю, что это ты.
— Я…
— Подожди, дай мне закончить, — проговорил Бенедикт предательски хриплым голосом. — Я не должен был просить тебя стать моей любовницей. Это была ошибка.
— Но что ты еще мог сделать, Бенедикт? — тихо спросила Софи. — Ты ведь считал меня служанкой. В более совершенном мире мы могли бы пожениться, но мир, в котором мы живем, далек от совершенства. Такие мужчины, как ты, не женятся на…
— Вот и отлично. Значит, я правильно сделал, что просил тебя стать своей любовницей, — заметил Бенедикт, пытаясь улыбнуться, однако улыбка вышла невеселая. — Я был бы дураком, если бы этого не сделал. Я ужасно тебя хотел. Думаю, я уже тогда тебя любил, и…
— Бенедикт, ты вовсе не должен…
— Объяснять? Нет, должен. Я не имел права настаивать, когда ты мне отказала. Это было нечестно с моей стороны. Ведь мы с тобой оба знали, что в конце концов я должен буду на ком-то жениться и тебе придется меня с кем-то делить. Я бы умер, если бы мне пришлось тебя с кем-то делить. Как я мог требовать того же от тебя?
Протянув руку, Софи вытерла ему щеку. «О Господи! Неужели я плачу?» Он не мог припомнить, когда плакал в последний раз. Наверное, когда умер отец. Но тогда он был один, и его никто не видел.
— Знаешь, почему я тебя люблю? Для этого есть очень много причин! — продолжал Бенедикт, тщательно подбирая слова.
Он знал, что уже завоевал Софи. Теперь она никуда от него не убежит. Теперь она станет его женой. Но ему все равно хотелось, чтобы эти мгновения запомнились им обоим на всю жизнь. Лишь один-единственный раз в жизни выпадает на долю человека признание в любви, и Бенедикт не хотел его испортить.
— Но самая главная, — продолжал он, — это то, что у тебя есть принципы, которых ты придерживаешься и от которых не отступишься ни за что и никогда. — Он взял руку Софи и поднес ее к губам. — А это такая редкость, Софи.
Глаза Софи наполнились слезами, и Бенедикту захотелось обнять ее, прижать к себе, но он понимал, что должен договорить. Он еще так много должен был ей сказать.
— А еще я люблю тебя за то, что ты полюбила меня, — продолжал он почти шепотом. — Не мистера Бриджертона, не Номер два, а меня, Бенедикта.
Софи коснулась его щеки.
— Ты самый прекрасный человек из всех, кого я знаю. Я обожаю твоих родных, но люблю тебя.
И Бенедикт не выдержал. Он схватил Софи в объятия и прижал к груди. Ему необходимо было убедиться, что она здесь, с ним, и что всегда будет рядом до тех пор, пока смерть не разлучит их. Странно, но у него было лишь это желание — держать ее в своих объятиях.
Конечно, он хотел ее. Он всегда ее хотел. Но в данную минуту страсть куда-то отступила. Сейчас ему необходимо было лишь вдыхать ее запах, чувствовать ее рядом с собой.
Как же ему спокойно рядом с ней! Не нужно ни о чем говорить, не нужно ничего обсуждать. Просто сидеть рядом — большего счастья и не придумать.
Бенедикт зарылся лицом в ее волосы, вдыхая ее запах… запах…
О Господи! Он рывком вскинул голову.
— Ты не хотела бы принять ванну?
Щеки Софи мгновенно стали пунцовыми.
— О Боже! — глухо простонала она, закрыв рот рукой. — В тюрьме стояла такая вонь, а мне пришлось спать на полу, и…
— Не нужно ничего объяснять, — перебил ее Бенедикт.
— Но…
— Прошу тебя! — У него было такое чувство, что если он услышит об этой тюрьме еще слово, то кого-нибудь убьет. Ему невыносимо больно было оттого, что Софи пришлось пережить такой позор. — Мне кажется, — продолжал он, и губы его впервые тронула легкая улыбка, — что ты непременно должна принять ванну.
— Хорошо. — Софи кивнула и встала. — Я сейчас же пойду в дом твоей мамы и…
— Здесь.
— Здесь?
Улыбка Бенедикта стала шире.
— Здесь.
— Но мы же сказали твоей маме…
— Что будем дома к девяти.
— По-моему, она сказала — к семи.
— Вот как? Странно, мне послышалось — к девяти.
— Бенедикт…
Взяв Софи за руку, Бенедикт потянул ее к двери.
— Знаешь, семь и девять звучат ужасно похоже.
— Бенедикт…
— А семь и одиннадцать — еще больше.
— Бенедикт!
У двери он выпустил ее руку из своей.
— Стой здесь.
— Что ты задумал?
— Не шевелись, — проговорил он, коснувшись пальцем кончика носа Софи.
Софи беспомощно смотрела, как он выскользнул в холл. Но через пару минут Бенедикт вернулся.
— Куда ты ходил? — спросила Софи.
— Распорядиться насчет ванны.
— Но…
В глазах Бенедикта вспыхнули озорные искорки.
— На двоих.
Софи тихонько ахнула.
Бенедикт наклонился к ней.
— По счастью, вода уже согрелась.
— Согрелась? — пролепетала Софи. Бенедикт кивнул.
— Потребуется всего несколько минут, чтобы наполнить ванну.
— Но уже почти семь часов! — воскликнула Софи.
— Ну и что? Тебе разрешили остаться у меня до двенадцати.
— Бенедикт!
Бенедикт притянул ее к себе.
— Ты же хочешь остаться.
— Я этого не говорила.
— Тебе и не нужно было этого говорить. Если бы ты не хотела остаться, ты нашла бы другие слова, а не только «Бенедикт!».
Софи поневоле улыбнулась. Так похоже он ее передразнил.
— Или я ошибаюсь? — ухмыльнулся Бенедикт. Софи отвернулась, но Бенедикт успел заметить, что она улыбнулась.
— Думаю, что нет, — пробормотал он и, открыв дверь, кивнул головой в сторону лестницы. — Пошли со мной. И она пошла.
К величайшему удивлению Софи, Бенедикт вышел из комнаты, когда она раздевалась, готовясь принять ванну. Стягивая через голову платье, она задержала дыхание. Бенедикт был прав: от нее и в самом деле дурно пахло.
Горничная сдобрила воду ароматным маслом и пахучим мылом, и поверхность воды покрылась пеной, в которой лопались пузырьки. Сбросив в себя одежду, Софи проверила ногой воду, над которой курился пар, и быстренько влезла в ванну.
О Господи, какое же это блаженство! Трудно было поверить, что она всего два дня назад принимала ванну. Одна ночь в тюрьме — и такое ощущение, будто не мылась целый год.
Софи попыталась выбросить посторонние мысли из головы, чтобы полнее насладиться прелестью момента, но трудно наслаждаться чем-то, когда тебя гложет беспокойство. А именно это с ней сейчас и происходило. Она могла бы отказаться от предложения Бенедикта, и он в конце концов сдался бы и отвез ее обратно в Бриджертон-Хаус.
Но она решила остаться. И уже по дороге в эту комнату поняла, что хочет остаться. Она так долго шла к этому моменту, что уже не могла заставить себя ни отказаться от него, ни перенести его на более позднее время, даже на завтрашнее утро, когда Бенедикт непременно явился бы к леди Бриджертон на завтрак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Софи захлопала глазами, пытаясь сдержать вот-вот готовые хлынуть слезы. Не хватало еще выставить себя на посмешище перед Бенедиктом и разрыдаться. Почувствовав ее волнение, Бенедикт ласково сжал ей руки.
— Мы не смогли бы с тобой жить в Лондоне, я это прекрасно знаю, но нам и не нужно здесь жить. Когда я думаю о том, что мне нужно в жизни — не что я хочу, а что мне по-настоящему нужно, — я понимаю, что это ты.
— Я…
— Подожди, дай мне закончить, — проговорил Бенедикт предательски хриплым голосом. — Я не должен был просить тебя стать моей любовницей. Это была ошибка.
— Но что ты еще мог сделать, Бенедикт? — тихо спросила Софи. — Ты ведь считал меня служанкой. В более совершенном мире мы могли бы пожениться, но мир, в котором мы живем, далек от совершенства. Такие мужчины, как ты, не женятся на…
— Вот и отлично. Значит, я правильно сделал, что просил тебя стать своей любовницей, — заметил Бенедикт, пытаясь улыбнуться, однако улыбка вышла невеселая. — Я был бы дураком, если бы этого не сделал. Я ужасно тебя хотел. Думаю, я уже тогда тебя любил, и…
— Бенедикт, ты вовсе не должен…
— Объяснять? Нет, должен. Я не имел права настаивать, когда ты мне отказала. Это было нечестно с моей стороны. Ведь мы с тобой оба знали, что в конце концов я должен буду на ком-то жениться и тебе придется меня с кем-то делить. Я бы умер, если бы мне пришлось тебя с кем-то делить. Как я мог требовать того же от тебя?
Протянув руку, Софи вытерла ему щеку. «О Господи! Неужели я плачу?» Он не мог припомнить, когда плакал в последний раз. Наверное, когда умер отец. Но тогда он был один, и его никто не видел.
— Знаешь, почему я тебя люблю? Для этого есть очень много причин! — продолжал Бенедикт, тщательно подбирая слова.
Он знал, что уже завоевал Софи. Теперь она никуда от него не убежит. Теперь она станет его женой. Но ему все равно хотелось, чтобы эти мгновения запомнились им обоим на всю жизнь. Лишь один-единственный раз в жизни выпадает на долю человека признание в любви, и Бенедикт не хотел его испортить.
— Но самая главная, — продолжал он, — это то, что у тебя есть принципы, которых ты придерживаешься и от которых не отступишься ни за что и никогда. — Он взял руку Софи и поднес ее к губам. — А это такая редкость, Софи.
Глаза Софи наполнились слезами, и Бенедикту захотелось обнять ее, прижать к себе, но он понимал, что должен договорить. Он еще так много должен был ей сказать.
— А еще я люблю тебя за то, что ты полюбила меня, — продолжал он почти шепотом. — Не мистера Бриджертона, не Номер два, а меня, Бенедикта.
Софи коснулась его щеки.
— Ты самый прекрасный человек из всех, кого я знаю. Я обожаю твоих родных, но люблю тебя.
И Бенедикт не выдержал. Он схватил Софи в объятия и прижал к груди. Ему необходимо было убедиться, что она здесь, с ним, и что всегда будет рядом до тех пор, пока смерть не разлучит их. Странно, но у него было лишь это желание — держать ее в своих объятиях.
Конечно, он хотел ее. Он всегда ее хотел. Но в данную минуту страсть куда-то отступила. Сейчас ему необходимо было лишь вдыхать ее запах, чувствовать ее рядом с собой.
Как же ему спокойно рядом с ней! Не нужно ни о чем говорить, не нужно ничего обсуждать. Просто сидеть рядом — большего счастья и не придумать.
Бенедикт зарылся лицом в ее волосы, вдыхая ее запах… запах…
О Господи! Он рывком вскинул голову.
— Ты не хотела бы принять ванну?
Щеки Софи мгновенно стали пунцовыми.
— О Боже! — глухо простонала она, закрыв рот рукой. — В тюрьме стояла такая вонь, а мне пришлось спать на полу, и…
— Не нужно ничего объяснять, — перебил ее Бенедикт.
— Но…
— Прошу тебя! — У него было такое чувство, что если он услышит об этой тюрьме еще слово, то кого-нибудь убьет. Ему невыносимо больно было оттого, что Софи пришлось пережить такой позор. — Мне кажется, — продолжал он, и губы его впервые тронула легкая улыбка, — что ты непременно должна принять ванну.
— Хорошо. — Софи кивнула и встала. — Я сейчас же пойду в дом твоей мамы и…
— Здесь.
— Здесь?
Улыбка Бенедикта стала шире.
— Здесь.
— Но мы же сказали твоей маме…
— Что будем дома к девяти.
— По-моему, она сказала — к семи.
— Вот как? Странно, мне послышалось — к девяти.
— Бенедикт…
Взяв Софи за руку, Бенедикт потянул ее к двери.
— Знаешь, семь и девять звучат ужасно похоже.
— Бенедикт…
— А семь и одиннадцать — еще больше.
— Бенедикт!
У двери он выпустил ее руку из своей.
— Стой здесь.
— Что ты задумал?
— Не шевелись, — проговорил он, коснувшись пальцем кончика носа Софи.
Софи беспомощно смотрела, как он выскользнул в холл. Но через пару минут Бенедикт вернулся.
— Куда ты ходил? — спросила Софи.
— Распорядиться насчет ванны.
— Но…
В глазах Бенедикта вспыхнули озорные искорки.
— На двоих.
Софи тихонько ахнула.
Бенедикт наклонился к ней.
— По счастью, вода уже согрелась.
— Согрелась? — пролепетала Софи. Бенедикт кивнул.
— Потребуется всего несколько минут, чтобы наполнить ванну.
— Но уже почти семь часов! — воскликнула Софи.
— Ну и что? Тебе разрешили остаться у меня до двенадцати.
— Бенедикт!
Бенедикт притянул ее к себе.
— Ты же хочешь остаться.
— Я этого не говорила.
— Тебе и не нужно было этого говорить. Если бы ты не хотела остаться, ты нашла бы другие слова, а не только «Бенедикт!».
Софи поневоле улыбнулась. Так похоже он ее передразнил.
— Или я ошибаюсь? — ухмыльнулся Бенедикт. Софи отвернулась, но Бенедикт успел заметить, что она улыбнулась.
— Думаю, что нет, — пробормотал он и, открыв дверь, кивнул головой в сторону лестницы. — Пошли со мной. И она пошла.
К величайшему удивлению Софи, Бенедикт вышел из комнаты, когда она раздевалась, готовясь принять ванну. Стягивая через голову платье, она задержала дыхание. Бенедикт был прав: от нее и в самом деле дурно пахло.
Горничная сдобрила воду ароматным маслом и пахучим мылом, и поверхность воды покрылась пеной, в которой лопались пузырьки. Сбросив в себя одежду, Софи проверила ногой воду, над которой курился пар, и быстренько влезла в ванну.
О Господи, какое же это блаженство! Трудно было поверить, что она всего два дня назад принимала ванну. Одна ночь в тюрьме — и такое ощущение, будто не мылась целый год.
Софи попыталась выбросить посторонние мысли из головы, чтобы полнее насладиться прелестью момента, но трудно наслаждаться чем-то, когда тебя гложет беспокойство. А именно это с ней сейчас и происходило. Она могла бы отказаться от предложения Бенедикта, и он в конце концов сдался бы и отвез ее обратно в Бриджертон-Хаус.
Но она решила остаться. И уже по дороге в эту комнату поняла, что хочет остаться. Она так долго шла к этому моменту, что уже не могла заставить себя ни отказаться от него, ни перенести его на более позднее время, даже на завтрашнее утро, когда Бенедикт непременно явился бы к леди Бриджертон на завтрак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84