Он всегда считал, что способен испытывать подобное чувство к одной-единственной женщине. Значит, сердце не обмануло его.
Он искал ее долгие месяцы. Он тосковал по ней еще дольше. А она все время была здесь, прямо у него под носом. И она ему не сказала… Неужели она не понимала, через какие страдания заставила его пройти? Сколько часов он провел без сна, казня себя за то, что предает даму в серебристом платье — ту, на которой мечтал жениться, — потому что влюбился в простую горничную! И наконец решил поставить крест на таинственной незнакомке, попросить Софи выйти за него замуж, презрев общественное осуждение.
А оказывается, Софи и есть та самая таинственная незнакомка… В голове Бенедикта зашумело, словно к ушам приставили две огромные морские раковины, перед глазами поплыли красные круги. Он не мог отвести от Софи глаз.
— Что случилось? — спросила Софи. Дети вдруг примолкли и, разинув рты, уставились на Бенедикта широко раскрытыми глазами.
— Гиацинта, — выдавил он из себя, — не могла бы ты на минутку выйти из комнаты?
— Но…
— Я сказал — выйди! — жестко повторил он.
— Николас, Элизабет, Джон, Элис, пойдемте, — дрогнувшим голосом поспешно проговорила Гиацинта. — В кухне есть печенье, а я знаю, что…
Остального Бенедикт не слышал. Гиацинте удалось выйти из комнаты самой и увести детей в сотую долю секунды.
— Бенедикт? — спросила Софи, пытаясь развязать узел на затылке. — Бенедикт, это ты?
Он захлопнул дверь с такой силой, что стекла зазвенели. Софи вздрогнула от неожиданности.
— Что случилось? — прошептала она.
Он молча продолжал наблюдать за тем, как она дергает за узел. Ему приятно было видеть ее такой беспомощной. В данный момент он не чувствовал к ней ни капли сострадания.
— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — спокойно спросил он, хотя руки у него тряслись.
Софи замерла, вернее — окаменела. Бенедикт даже мог поклясться, что чувствует исходящее от ее тела тепло. Так продолжалось несколько секунд. Наконец, смущенно откашлявшись, она снова принялась за узел. Платье ее туго натянулось на груди, однако Бенедикт не почувствовал ни малейшего желания.
Впервые он не испытывает желания к этой женщине, усмехнулся он про себя: ни к таинственной незнакомке, ни к горничной.
— Может быть, поможешь мне? — нерешительно спросила она.
Бенедикт даже не пошевелился.
— Бенедикт?
— Интересно лицезреть тебя с завязанными глазами, Софи, — заметил он.
Руки ее медленно опустились.
— Такое впечатление, будто ты в полумаске, ты не находишь?
Софи ахнула: единственный звук, нарушивший тишину комнаты.
Бенедикт направился к ней, медленно, неумолимо.
— Я много лет не ходил на маскарады, — проговорил он.
Она поняла, что он все знает. Это было видно по тому, как дрогнули ее губы.
Он надеялся, что она испугается.
Но не доходя до нее, он резко повернул направо, задев рукавом ее руку.
— Ты собиралась когда-нибудь сказать мне, что мы с тобой раньше встречались?
Губы Софи дрогнули, но она молчала.
— Собиралась или нет? — тихо спросил Бенедикт, хотя сдерживать себя ему стоило невероятных трудов.
— Нет, — дрожащим голосом ответила Софи.
— Вот как?
Молчание.
— А почему?
— Мне это казалось… неуместным.
Бенедикт круто обернулся.
— Неуместным?! — крикнул он. — Я влюбился в тебя два года назад, а тебе это показалось неуместным?!
— Может быть, ты все-таки поможешь мне снять шарф? — прошептала она.
— Оставайся слепой!
— Бенедикт, я…
— Как я был слеп весь этот месяц! — сердито продолжал он. — Посмотрим, как тебе это понравится.
— И вовсе ты не влюбился в меня два года назад, — бросила Софи, пытаясь снять шарф.
— Откуда ты знаешь? Ты же сбежала.
— Я должна была сбежать! — крикнула она. — У меня не было другого выхода!
— У всех людей всегда бывает выход, — снисходительно проговорил Бенедикт. — Это называется собственным желанием.
— Тебе легко говорить! — вспылила Софи. — Тебе, у которого всегда все было! А я должна была… Уф! — Наконец-то ей удалось стащить шарфы, и теперь они болтались у нее на шее.
Свет ударил ей в глаза, и Софи заморгала, но тут взгляд ее упал на лицо Бенедикта, и она поспешно сделала шаг назад.
Глаза его метали молнии, и в то же время в них застыла такая боль, что Софи поразилась.
— Рад видеть тебя, Софи, — проговорил Бенедикт подозрительно тихим голосом. — Если, конечно, это твое настоящее имя.
Софи кивнула.
— Кстати, — заметил Бенедикт чуть более небрежным тоном, чем следовало бы, — если ты попала на этот маскарад, значит, ты никакая не горничная?
— Я горничная, — поспешно сказала Софи. — Я не имела права там быть.
— Это все не так уж важно. Самое главное — ты мне солгала.
— Я должна была это сделать, — прошептала Софи.
— Да будет тебе! Что бы случилось такого ужасного, если бы ты мне открылась?
Софи молчала, не зная, что сказать. Здесь, в детской, когда он стоял рядом, дыша праведным гневом, она никак не могла вспомнить, почему решила скрыть от него, что она та самая таинственная незнакомка с бала-маскарада. Может быть, боялась, что он захочет сделать ее своей любовницей? Но это все равно произошло.
А может быть, сначала просто побоялась, а потом посчитала, что уже поздно? Если бы она, уже попав в дом его матери, призналась, кто она такая на самом деле, он бы наверняка пришел в ярость и накинулся бы на нее за то, что она ему сразу об этом не сказала. Что, собственно, сейчас и происходит, подтверждая тем самым ее правоту.
А может быть, все дело в том, что ее гордость была уязвлена. Она испытала острое разочарование оттого, что он сам ее не узнал. Если та ночь на балу-маскараде имела такое же огромное значение для него, какое имела для нее, почему он тотчас же ее не узнал? Два года она мечтала о встрече с ним. Два года каждую ночь видела его во сне. А он, увидев ее, не узнал…
А может быть, все гораздо проще? Может быть, она просто хотела себя обезопасить?. Не зная почему, она чувствовала себя в большей безопасности в образе безвестной горничной. Если бы Бенедикт знал, кто она такая — или по крайней мере знал, что она и есть та самая таинственная незнакомка с бала-маскарада, — он стал бы преследовать ее. Упорно преследовать.
Конечно, он преследовал ее и считая горничной, но это совсем другое. Софи была в этом совершенно уверена. Ее социальный статус, а вернее — отсутствие такового, являлся для нее защитой. Такой человек, как Бенедикт — сын и брат виконта, — никогда не женится на служанке. А вот женится ли он на незаконнорожденной дочери графа? Нет, конечно. Однако в отличие от служанки незаконнорожденная дочь графа имеет право мечтать.
Но ее мечты, как и мечты служанки, никогда не сбудутся. Софи понимала, что чем больше она будет мечтать, тем большую боль принесут ей эти мечты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Он искал ее долгие месяцы. Он тосковал по ней еще дольше. А она все время была здесь, прямо у него под носом. И она ему не сказала… Неужели она не понимала, через какие страдания заставила его пройти? Сколько часов он провел без сна, казня себя за то, что предает даму в серебристом платье — ту, на которой мечтал жениться, — потому что влюбился в простую горничную! И наконец решил поставить крест на таинственной незнакомке, попросить Софи выйти за него замуж, презрев общественное осуждение.
А оказывается, Софи и есть та самая таинственная незнакомка… В голове Бенедикта зашумело, словно к ушам приставили две огромные морские раковины, перед глазами поплыли красные круги. Он не мог отвести от Софи глаз.
— Что случилось? — спросила Софи. Дети вдруг примолкли и, разинув рты, уставились на Бенедикта широко раскрытыми глазами.
— Гиацинта, — выдавил он из себя, — не могла бы ты на минутку выйти из комнаты?
— Но…
— Я сказал — выйди! — жестко повторил он.
— Николас, Элизабет, Джон, Элис, пойдемте, — дрогнувшим голосом поспешно проговорила Гиацинта. — В кухне есть печенье, а я знаю, что…
Остального Бенедикт не слышал. Гиацинте удалось выйти из комнаты самой и увести детей в сотую долю секунды.
— Бенедикт? — спросила Софи, пытаясь развязать узел на затылке. — Бенедикт, это ты?
Он захлопнул дверь с такой силой, что стекла зазвенели. Софи вздрогнула от неожиданности.
— Что случилось? — прошептала она.
Он молча продолжал наблюдать за тем, как она дергает за узел. Ему приятно было видеть ее такой беспомощной. В данный момент он не чувствовал к ней ни капли сострадания.
— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — спокойно спросил он, хотя руки у него тряслись.
Софи замерла, вернее — окаменела. Бенедикт даже мог поклясться, что чувствует исходящее от ее тела тепло. Так продолжалось несколько секунд. Наконец, смущенно откашлявшись, она снова принялась за узел. Платье ее туго натянулось на груди, однако Бенедикт не почувствовал ни малейшего желания.
Впервые он не испытывает желания к этой женщине, усмехнулся он про себя: ни к таинственной незнакомке, ни к горничной.
— Может быть, поможешь мне? — нерешительно спросила она.
Бенедикт даже не пошевелился.
— Бенедикт?
— Интересно лицезреть тебя с завязанными глазами, Софи, — заметил он.
Руки ее медленно опустились.
— Такое впечатление, будто ты в полумаске, ты не находишь?
Софи ахнула: единственный звук, нарушивший тишину комнаты.
Бенедикт направился к ней, медленно, неумолимо.
— Я много лет не ходил на маскарады, — проговорил он.
Она поняла, что он все знает. Это было видно по тому, как дрогнули ее губы.
Он надеялся, что она испугается.
Но не доходя до нее, он резко повернул направо, задев рукавом ее руку.
— Ты собиралась когда-нибудь сказать мне, что мы с тобой раньше встречались?
Губы Софи дрогнули, но она молчала.
— Собиралась или нет? — тихо спросил Бенедикт, хотя сдерживать себя ему стоило невероятных трудов.
— Нет, — дрожащим голосом ответила Софи.
— Вот как?
Молчание.
— А почему?
— Мне это казалось… неуместным.
Бенедикт круто обернулся.
— Неуместным?! — крикнул он. — Я влюбился в тебя два года назад, а тебе это показалось неуместным?!
— Может быть, ты все-таки поможешь мне снять шарф? — прошептала она.
— Оставайся слепой!
— Бенедикт, я…
— Как я был слеп весь этот месяц! — сердито продолжал он. — Посмотрим, как тебе это понравится.
— И вовсе ты не влюбился в меня два года назад, — бросила Софи, пытаясь снять шарф.
— Откуда ты знаешь? Ты же сбежала.
— Я должна была сбежать! — крикнула она. — У меня не было другого выхода!
— У всех людей всегда бывает выход, — снисходительно проговорил Бенедикт. — Это называется собственным желанием.
— Тебе легко говорить! — вспылила Софи. — Тебе, у которого всегда все было! А я должна была… Уф! — Наконец-то ей удалось стащить шарфы, и теперь они болтались у нее на шее.
Свет ударил ей в глаза, и Софи заморгала, но тут взгляд ее упал на лицо Бенедикта, и она поспешно сделала шаг назад.
Глаза его метали молнии, и в то же время в них застыла такая боль, что Софи поразилась.
— Рад видеть тебя, Софи, — проговорил Бенедикт подозрительно тихим голосом. — Если, конечно, это твое настоящее имя.
Софи кивнула.
— Кстати, — заметил Бенедикт чуть более небрежным тоном, чем следовало бы, — если ты попала на этот маскарад, значит, ты никакая не горничная?
— Я горничная, — поспешно сказала Софи. — Я не имела права там быть.
— Это все не так уж важно. Самое главное — ты мне солгала.
— Я должна была это сделать, — прошептала Софи.
— Да будет тебе! Что бы случилось такого ужасного, если бы ты мне открылась?
Софи молчала, не зная, что сказать. Здесь, в детской, когда он стоял рядом, дыша праведным гневом, она никак не могла вспомнить, почему решила скрыть от него, что она та самая таинственная незнакомка с бала-маскарада. Может быть, боялась, что он захочет сделать ее своей любовницей? Но это все равно произошло.
А может быть, сначала просто побоялась, а потом посчитала, что уже поздно? Если бы она, уже попав в дом его матери, призналась, кто она такая на самом деле, он бы наверняка пришел в ярость и накинулся бы на нее за то, что она ему сразу об этом не сказала. Что, собственно, сейчас и происходит, подтверждая тем самым ее правоту.
А может быть, все дело в том, что ее гордость была уязвлена. Она испытала острое разочарование оттого, что он сам ее не узнал. Если та ночь на балу-маскараде имела такое же огромное значение для него, какое имела для нее, почему он тотчас же ее не узнал? Два года она мечтала о встрече с ним. Два года каждую ночь видела его во сне. А он, увидев ее, не узнал…
А может быть, все гораздо проще? Может быть, она просто хотела себя обезопасить?. Не зная почему, она чувствовала себя в большей безопасности в образе безвестной горничной. Если бы Бенедикт знал, кто она такая — или по крайней мере знал, что она и есть та самая таинственная незнакомка с бала-маскарада, — он стал бы преследовать ее. Упорно преследовать.
Конечно, он преследовал ее и считая горничной, но это совсем другое. Софи была в этом совершенно уверена. Ее социальный статус, а вернее — отсутствие такового, являлся для нее защитой. Такой человек, как Бенедикт — сын и брат виконта, — никогда не женится на служанке. А вот женится ли он на незаконнорожденной дочери графа? Нет, конечно. Однако в отличие от служанки незаконнорожденная дочь графа имеет право мечтать.
Но ее мечты, как и мечты служанки, никогда не сбудутся. Софи понимала, что чем больше она будет мечтать, тем большую боль принесут ей эти мечты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84