Он вовсе не собирался этого говорить. Слова вырвались сами собой.
Софи подняла голову и взглянула на него.
— Я вовсе не грустная.
Бенедикт покачал головой:
— У тебя постоянно грустные глаза.
Софи машинально коснулась рукой глаз, словно хотела отогнать грусть, но Бенедикт перехватил ее руку и поднес к губам.
— Как бы мне хотелось, чтобы ты поделилась со мной своими секретами.
— У меня нет никаких…
— Не лги! — оборвал ее Бенедикт, и голос его прозвучал строже, чем ему хотелось. — У тебя больше секретов, чем у всех женщин, с которыми я… — внезапно перед ним возник облик дамы с бала-маскарада, и он оборвал себя на полуслове, — чем почти у всех женщин, с которыми я знаком, — договорил он.
На секунду Софи встретилась с ним взглядом и поспешно отвернулась.
— Даже если у меня есть какие-то секреты, что в этом такого?
— То, что твои секреты доставляют тебе страшные мучения! — резко бросил Бенедикт, потеряв терпение. Ему надоело стоять тут и выслушивать ее объяснения. — У тебя появилась возможность изменить свою жизнь, сделать ее счастливой, а ты не хочешь этим воспользоваться.
— Я не могу, — прошептала Софи, и в ее голосе прозвучала такая боль, что Бенедикт тотчас же устыдился своей вспышки.
— Чепуха, — проговорил он уже мягче. — Ты можешь делать все, что пожелаешь. Ты просто не хочешь.
— Прошу вас, давайте прекратим этот разговор, — прошептала Софи. — Мне и так тяжело.
При этих словах Бенедикт почувствовал, словно внутри у него что-то взорвалось. Кровь бросилась ему в голову, и злость, которая так долго копилась внутри, выплеснулась наружу.
— А ты думаешь, мне не тяжело? — выкрикнул он. — Мне не тяжело?!
— Я этого не говорила!
Схватив Софи за руку, Бенедикт рывком притянул ее к себе, чтобы она почувствовала, насколько он возбужден.
— Я хочу тебя! Хочу так страстно, что не передать словами, — прошептал он ей на ухо. — Каждую ночь я лежу в постели, мечтая о тебе, задавая себе один и тот же вопрос: почему ты находишься в доме моей матери, а не в моем, со мной рядом?
— Я не хотела…
— Ты сама не знаешь, чего хочешь, — перебил ее Бенедикт.
Он и сам понимал, насколько это жестокие, унизительные слова, но ему было все равно. Она заставила его страдать. Он даже не предполагал, что такое возможно. Вместо того чтобы принять его предложение, она предпочла жалкое существование, и теперь он был обречен видеть ее почти каждый день и сходить с ума от страсти.
Сам, конечно, виноват. Нужно было оставить ее в деревне, избавив себя от таких мук. Но он, к собственному удивлению, настоял, чтобы она поехала вместе с ним в Лондон. Это было странное желание, Бенедикт даже думать боялся, откуда оно у него взялось, но ему важнее было знать, что Софи находится в безопасности, чем сделать ее своей любовницей.
— Бенедикт… — голосом, полным страсти, прошептала Софи, и Бенедикт понял, что небезразличен ей. Может быть, она и сама еще не понимает, что означает хотеть мужчину, но она хочет его.
Он прильнул губами к ее губам, поклявшись, что, если она скажет «нет», если хоть как-то даст понять, что не хочет его, он прервет поцелуй. Это будет самое сложное, что он когда-либо делал, но он это сделает.
Но Софи не сказала «нет», не оттолкнула его, не стала ни сопротивляться, ни вырываться. Вместо этого она прильнула к нему всем телом, зарылась руками в его волосы, и губы ее приоткрылись. Бенедикт понятия не имел, почему она вдруг решила позволить ему себя поцеловать, но оторваться от ее губ, чтобы спросить об этом, он не мог.
Он уже не был уверен, что ему удастся уговорить ее стать своей любовницей, и теперь упивался блаженными мгновениями, которые, быть может, и не повторятся, стремясь вместить в один поцелуй всю жизнь.
Поцелуй становился все более страстным, и внезапно в голове Бенедикта зазвенел назойливый голос, говоривший ему о том, что все это уже было. Два года назад он танцевал с женщиной, а когда собрался поцеловать ее, она сказала, что ему придется вложить в этот поцелуй всю жизнь.
Тогда он был чересчур самонадеян и не поверил ей. Потеряв ее, Бенедикт не встретил ни одной женщины, с которой мог представить себе свою дальнейшую жизнь. До тех пор, пока не познакомился с Софи.
В отличие от таинственной незнакомки в серебристом платье Софи не была той, на ком он надеялся жениться, но, с другой стороны, в отличие от той же незнакомки она находилась здесь, с ним рядом. И он не собирался ее от себя отпускать. Он вдыхал нежный запах ее волос, ощущал губами ее сладкие губы и чувствовал себя на седьмом небе от счастья. У него было такое ощущение, будто она создана для него, а он — для нее.
— Пойдем ко мне, — прошептал он ей на ушко. Софи промолчала, но Бенедикт почувствовал, что она вся напряглась. — Пойдем, — снова прошептал он.
— Я не могу, — прошептала Софи в ответ.
— Нет, можешь.
Софи покачала головой, однако не отстранилась, и Бенедикт, воспользовавшись этим, вновь прильнул к ее губам. Язык его скользнул ей в рот, вбирая в себя его сладость. Рука непроизвольно нащупала высокую грудь, легонько сжала ее, и у Бенедикта перехватило дыхание от остроты охвативших его чувств. Но этого ему показалось мало. Ему хотелось ощутить бархатистую кожу Софи, а не материю платья.
Однако он понимал, что здесь для этого не место. Они стоят в саду его матери. Кто угодно их может заметить, и, если бы он не увлек ее незаметно в беседку рядом с дверью, уже наверняка заметили бы. И это стоило бы Софи потери работы.
А может быть, наоборот, стоит вытащить ее на всеобщее обозрение? Тогда она лишится работы, и у нее не будет иного выхода, как стать его любовницей. Ведь именно этого он добивается.
Но в этот момент ему пришло в голову — откровенно говоря, Бенедикт удивился тому, что в такой момент ему вообще что-то может приходить в голову, — что одной из причин, по которой он так любил Софи, было присущее ей чувство собственного достоинства. К несчастью для Бенедикта, она слишком уважала себя, чтобы совершить поступок, идущий вразрез с ее представлениями о достоинстве и чести.
И если он погубит ее репутацию, выставив на посмешище перед людьми, которыми она восхищается и которых уважает, дух ее будет сломлен. А это было бы непростительным преступлением.
И Бенедикт медленно отстранился. Он по-прежнему хотел ее и хотел, чтобы она стала его любовницей, но силой принуждать ее к этому, компрометируя перед прислугой матери, не собирался. Когда она придет к нему — а в том, что она это сделает, он поклялся, — это произойдет по ее собственной доброй воле.
А он, со своей стороны, приложит все усилия к тому, чтобы это произошло как можно быстрее.
— Вы остановились, — удивленно прошептала Софи.
— Здесь не место, — ответил Бенедикт.
Несколько секунд лицо ее оставалось бесстрастным, но потом на него словно упала тень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Софи подняла голову и взглянула на него.
— Я вовсе не грустная.
Бенедикт покачал головой:
— У тебя постоянно грустные глаза.
Софи машинально коснулась рукой глаз, словно хотела отогнать грусть, но Бенедикт перехватил ее руку и поднес к губам.
— Как бы мне хотелось, чтобы ты поделилась со мной своими секретами.
— У меня нет никаких…
— Не лги! — оборвал ее Бенедикт, и голос его прозвучал строже, чем ему хотелось. — У тебя больше секретов, чем у всех женщин, с которыми я… — внезапно перед ним возник облик дамы с бала-маскарада, и он оборвал себя на полуслове, — чем почти у всех женщин, с которыми я знаком, — договорил он.
На секунду Софи встретилась с ним взглядом и поспешно отвернулась.
— Даже если у меня есть какие-то секреты, что в этом такого?
— То, что твои секреты доставляют тебе страшные мучения! — резко бросил Бенедикт, потеряв терпение. Ему надоело стоять тут и выслушивать ее объяснения. — У тебя появилась возможность изменить свою жизнь, сделать ее счастливой, а ты не хочешь этим воспользоваться.
— Я не могу, — прошептала Софи, и в ее голосе прозвучала такая боль, что Бенедикт тотчас же устыдился своей вспышки.
— Чепуха, — проговорил он уже мягче. — Ты можешь делать все, что пожелаешь. Ты просто не хочешь.
— Прошу вас, давайте прекратим этот разговор, — прошептала Софи. — Мне и так тяжело.
При этих словах Бенедикт почувствовал, словно внутри у него что-то взорвалось. Кровь бросилась ему в голову, и злость, которая так долго копилась внутри, выплеснулась наружу.
— А ты думаешь, мне не тяжело? — выкрикнул он. — Мне не тяжело?!
— Я этого не говорила!
Схватив Софи за руку, Бенедикт рывком притянул ее к себе, чтобы она почувствовала, насколько он возбужден.
— Я хочу тебя! Хочу так страстно, что не передать словами, — прошептал он ей на ухо. — Каждую ночь я лежу в постели, мечтая о тебе, задавая себе один и тот же вопрос: почему ты находишься в доме моей матери, а не в моем, со мной рядом?
— Я не хотела…
— Ты сама не знаешь, чего хочешь, — перебил ее Бенедикт.
Он и сам понимал, насколько это жестокие, унизительные слова, но ему было все равно. Она заставила его страдать. Он даже не предполагал, что такое возможно. Вместо того чтобы принять его предложение, она предпочла жалкое существование, и теперь он был обречен видеть ее почти каждый день и сходить с ума от страсти.
Сам, конечно, виноват. Нужно было оставить ее в деревне, избавив себя от таких мук. Но он, к собственному удивлению, настоял, чтобы она поехала вместе с ним в Лондон. Это было странное желание, Бенедикт даже думать боялся, откуда оно у него взялось, но ему важнее было знать, что Софи находится в безопасности, чем сделать ее своей любовницей.
— Бенедикт… — голосом, полным страсти, прошептала Софи, и Бенедикт понял, что небезразличен ей. Может быть, она и сама еще не понимает, что означает хотеть мужчину, но она хочет его.
Он прильнул губами к ее губам, поклявшись, что, если она скажет «нет», если хоть как-то даст понять, что не хочет его, он прервет поцелуй. Это будет самое сложное, что он когда-либо делал, но он это сделает.
Но Софи не сказала «нет», не оттолкнула его, не стала ни сопротивляться, ни вырываться. Вместо этого она прильнула к нему всем телом, зарылась руками в его волосы, и губы ее приоткрылись. Бенедикт понятия не имел, почему она вдруг решила позволить ему себя поцеловать, но оторваться от ее губ, чтобы спросить об этом, он не мог.
Он уже не был уверен, что ему удастся уговорить ее стать своей любовницей, и теперь упивался блаженными мгновениями, которые, быть может, и не повторятся, стремясь вместить в один поцелуй всю жизнь.
Поцелуй становился все более страстным, и внезапно в голове Бенедикта зазвенел назойливый голос, говоривший ему о том, что все это уже было. Два года назад он танцевал с женщиной, а когда собрался поцеловать ее, она сказала, что ему придется вложить в этот поцелуй всю жизнь.
Тогда он был чересчур самонадеян и не поверил ей. Потеряв ее, Бенедикт не встретил ни одной женщины, с которой мог представить себе свою дальнейшую жизнь. До тех пор, пока не познакомился с Софи.
В отличие от таинственной незнакомки в серебристом платье Софи не была той, на ком он надеялся жениться, но, с другой стороны, в отличие от той же незнакомки она находилась здесь, с ним рядом. И он не собирался ее от себя отпускать. Он вдыхал нежный запах ее волос, ощущал губами ее сладкие губы и чувствовал себя на седьмом небе от счастья. У него было такое ощущение, будто она создана для него, а он — для нее.
— Пойдем ко мне, — прошептал он ей на ушко. Софи промолчала, но Бенедикт почувствовал, что она вся напряглась. — Пойдем, — снова прошептал он.
— Я не могу, — прошептала Софи в ответ.
— Нет, можешь.
Софи покачала головой, однако не отстранилась, и Бенедикт, воспользовавшись этим, вновь прильнул к ее губам. Язык его скользнул ей в рот, вбирая в себя его сладость. Рука непроизвольно нащупала высокую грудь, легонько сжала ее, и у Бенедикта перехватило дыхание от остроты охвативших его чувств. Но этого ему показалось мало. Ему хотелось ощутить бархатистую кожу Софи, а не материю платья.
Однако он понимал, что здесь для этого не место. Они стоят в саду его матери. Кто угодно их может заметить, и, если бы он не увлек ее незаметно в беседку рядом с дверью, уже наверняка заметили бы. И это стоило бы Софи потери работы.
А может быть, наоборот, стоит вытащить ее на всеобщее обозрение? Тогда она лишится работы, и у нее не будет иного выхода, как стать его любовницей. Ведь именно этого он добивается.
Но в этот момент ему пришло в голову — откровенно говоря, Бенедикт удивился тому, что в такой момент ему вообще что-то может приходить в голову, — что одной из причин, по которой он так любил Софи, было присущее ей чувство собственного достоинства. К несчастью для Бенедикта, она слишком уважала себя, чтобы совершить поступок, идущий вразрез с ее представлениями о достоинстве и чести.
И если он погубит ее репутацию, выставив на посмешище перед людьми, которыми она восхищается и которых уважает, дух ее будет сломлен. А это было бы непростительным преступлением.
И Бенедикт медленно отстранился. Он по-прежнему хотел ее и хотел, чтобы она стала его любовницей, но силой принуждать ее к этому, компрометируя перед прислугой матери, не собирался. Когда она придет к нему — а в том, что она это сделает, он поклялся, — это произойдет по ее собственной доброй воле.
А он, со своей стороны, приложит все усилия к тому, чтобы это произошло как можно быстрее.
— Вы остановились, — удивленно прошептала Софи.
— Здесь не место, — ответил Бенедикт.
Несколько секунд лицо ее оставалось бесстрастным, но потом на него словно упала тень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84