Это молчание выглядело странным, ибо было хорошо заметно: незнакомцу есть о чем сказать, что все это у него на губах, но, тем не менее, заговорить об этом он не осмеливается.
— Слушаю вас, сударь, — рискнула начать Инженю.
— Черт возьми! Дело в том…
— Вы не решаетесь?
Оже протянул к Инженю руку, что заставило ее сделать шаг назад.
— Черт возьми! — повторил он. — Сказать об этом нелегко.
Инженю снова покраснела.
Краска смущения, казалось, стала преградой, которую не смели преодолеть слова незнакомца.
— Право же, я предпочитаю говорить с вашим отцом, чем с вами, мадемуазель! — неожиданно воскликнул он.
Инженю поняла, что есть лишь одна возможность избавиться от этого человека, и, рискуя вызвать недовольство отца, предложила:
— Тогда, сударь, подождите меня здесь. Я пойду предупрежу отца.
И девушка вошла в комнату романиста.
В то время Ретиф де ла Бретон публиковал «Ночи Парижа» и был занят работой над этим произведением.
С правой стороны перед его столом находилась наборная касса, до которой он легко мог дотянуться: по установившейся привычке Ретиф не писал, а набирал свой текст. Он находил в таком способе сочинительства двойную экономию — экономию времени и денег.
Подробности сочиняемой книги вызывали у него улыбку, свидетельствующую, что он очень собой доволен: ошибиться в этом было невозможно.
Ретиф был великий труженик и, подобно всем великим труженикам, когда их слишком часто отрывают от работы, громко возмущался тем, что ему мешают; но, если дверь в его комнату оставалась закрытой часа два-три, ему нравилось, если его беспокоят, хотя при этом для вида он неизменно слегка ворчал.
— Извините меня, отец, — обратилась к нему Инженю, — но незнакомец, некто господин Оже, просит поговорить с вами по важному делу.
— Господин Оже? — переспросил Ретиф, роясь в памяти. — Я не знаю такого.
— Вот и хорошо, милостивый государь, значит, мы познакомимся, — послышался голос из-за спины Инженю.
Ретиф де ла Бретон повернулся в ту сторону, откуда донесся голос, и увидел голову, выглядывавшую из-за плеча дочери.
— И что же вам угодно? — осведомился он.
— Сударь, не будете ли вы столь добры выслушать меня наедине? — ответил Оже.
Ретиф де ла Бретон взглядом велел дочери удалиться; Оже провожал девушку глазами до тех пор, пока за ней не закрылась дверь, и, когда они остались вдвоем, с облегчением вздохнул.
— Ах, признаться, теперь я чувствую себя свободнее! Невинный вид этого очаровательного создания словно замораживал мой язык.
— Но почему же, сударь? — спросил Ретиф не без удивления, которому в ходе всего последующего разговора предстояло возрастать.
— По причине того вопроса, что я хочу вам задать, милостивый государь, — ответил незнакомец.
— И каков этот вопрос?
— Располагает ли собой мадемуазель ваша дочь, сударь?
— Что вы имеете в виду? — изумился Ретиф. — Что значит располагает? Я не понимаю вас.
— В таком случае попытаюсь сейчас объяснить.
— Вы окажете мне услугу.
— Я имею честь спросить вас, сударь, есть ли у мадемуазель Инженю муж?
— Нет, конечно.
— А любовник?
— Помилуйте, сударь! — воскликнул Ретиф, словно вырастая на несколько дюймов.
— Да, я понимаю, — с невероятной наглостью возразил Оже, — на первый взгляд вопрос кажется нескромным, но, тем не менее, таковым он не является.
— Вы в самом деле так считаете? — ответил потрясенный Ретиф.
— Несомненно! Ведь вы хотите, чтобы ваша дочь была богатой и счастливой?
— Разумеется. Это желание любого отца, имеющего дочь таких лет.
— Так вот, сударь, мадемуазель Инженю упустила бы свое счастье, если бы не была свободна.
Ретиф подумал, что человек в темно-сером сюртуке пришел просить у него руки дочери, и смерил его с ног до головы пронзительным взглядом.
— Ну и ну! — пробормотал он. — И каковы же ваши предложения?
— Вот именно, сударь, предложения! — подхватил Оже. — Как вы полагаете распорядиться юной особой?
— Сделать ее честной женщиной, сударь, подобно тому как я сделал ее честной девушкой.
— Понятно, вы намерены отдать ее замуж за какого-нибудь механика, за какого-нибудь художника, за какого-нибудь беднягу-поэта или журналиста.
— Вы правы, — ответил Ретиф. — И что из этого?
— Как что? Я предполагаю, что вам, должно быть, уже делали немало подобного рода предложений.
— Не далее как вчера, сударь, мне было сделано одно предложение, причем из самых достойных.
— Надеюсь, вы отказали?
— Почему, скажите, пожалуйста, вы на это надеетесь?
— Потому, что сегодня я пришел предложить вам кое-что получше.
— Получше?! Но вы же не знаете, что мне предлагали.
— Это совершенно неважно.
— Однако…
— Мне нет нужды знать это, если учесть, что в одном я уверен.
— В чем же?
— В том, что, как я уже сказал, сегодня я пришел предложить вам кое-что получше того, что вам предлагали вчера.
«Ага! — подумал Ретиф. — Инженю идет с торгов. Отлично!»
— Кстати, я знаю, вернее, догадываюсь…
— Кто был претендент?
— Бедный молодой человек!
— Да.
— Без гроша в кармане!
— Не уверен.
— Без прочного положения!
— Извините, он называл себя резчиком.
— Вот как! Он так себя называл…
— Да, сударь, хотя на самом деле оказался дворянином.
— Дворянином?
— Именно, сударь, дворянином!
— Прекрасно, но я-то пришел предложить вам кое-что получше, господин Ретиф.
— Хорошо!
— Я пришел предложить вам вельможу.
— Который женится на моей дочери?
— Клянусь честью, да!
— Вы шутите?
— Нисколько.
— Вельможу?
— Ну да, выбор за вами.
Сомнение начало закрадываться в сердце Ретифа, а лицо его невольно стало краснеть.
— Вы говорите, что он хочет жениться? — недоверчиво спросил он.
— Да.
— Разве вельможа женится на бедной девушке?
— Полно! Я же не говорю вам, что он обвенчается с ней в соборе Богоматери, — нагло ответил Оже, ободренный добродушием и долготерпением Ретифа.
— Тогда, сударь, где же он вступит с ней в брак? — пристально глядя на собеседника, спросил Ретиф.
— Хватит, — фамильярно опустив свою большую ладонь на плечо романиста, сказал Оже, — хватит шутить и давайте откровенно обсудим вопрос, дорогой господин Ретиф. Вельможа увидел вашу дочь и влюбился в нее.
— Что за вельможа? — ледяным тоном спросил Ретиф.
— Что за вельможа, что за вельможа? — повторил Оже, несколько растерявшись, несмотря на свое нахальство. — Черт побери! Очень большой вельможа, безмерно богатый! Принц!
— Сударь, я не знаю, что выражают ваши улыбки, — возразил романист, — но они обещают мне слишком много или совсем мало.
— Прежде всего позвольте мне сказать, господин Ретиф, что они вам обещают, это деньги, много денег, огромные деньги!
Ретиф закрыл глаза, скорчив гримасу столь очевидного отвращения, что Оже тотчас спохватился:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208