Крылья и грудь птицы были окантованы золотом, на месте глаза сверкал бриллиант, кончики золотого хохолка также украшали бриллианты. Петух помещался на круглом золотом солнце с лучами, утыканными маленькими бриллиантами. Брошь была преподнесена в резной шкатулке из слоновой кости, вложенной в футляр из серебряной парчи.
Елизавету изумил и обрадовал щедрый подарок. В тот день королева находилась в особенно хорошем настроении. В течение нескольких месяцев она страдала от болезненной язвы на ноге, которая исчезла так же внезапно, как и появилась. Минуту она не могла прийти в себя, а потом сказала:
— Ты повеса, Конн, но повеса с изысканным вкусом.
Он улыбнулся.
— Этот рубин с португальского галеона, который захватили мои братья. Они решили, что мне понравится камень, поэтому и прислали его мне. Однако замысел мой, и я заставил своего ювелира выполнить его. Я петух, но вы, моя Великолепная, солнце, без которого я не мог бы кукарекать. Вспоминайте обо мне всегда, когда будете надевать брошь.
Королева кивнула, одновременно подумав о том, что она не может вспомнить ни одного из всех льстецов, обращавшихся к ней, кто говорил бы с такой искренностью. В характере Конна не было ничего скрытного, и ей была приятна эта его черта.
Когда пришла Двенадцатая ночь, Конн подарил королеве скромную золотую цепь с бриллиантами, к которой можно было прикрепить брошь. Тем самым это драгоценное украшение могло быть использовано двояко. Брошь можно приколоть или подвешивать как кулон. Королева была довольна, а другие мужчины-придворные завидовали вниманию, которое королева уделяла Конну О'Малли.
— Можно подумать, что он родился в господском поместье, этот невежественный ирландец с болот, — презрительно усмехаясь, заметил граф Лестерский лорду Берли.
Уильям Сесил улыбнулся Роберту Дадли ледяной улыбкой.
— Я считаю господина О'Малли совершенно безобидным с точки зрения политики и его претензий. Он доставляет королеве удовольствие своими проделками и ничего не просит взамен. Это ново и необычно для джентльмена нашего двора. За что же можно не любить этого человека, милорд?
— Он простолюдин! У него нет права находиться здесь, при дворе, отираясь среди более знатных людей и насмехаясь над ними, используя свое высокое положение.
— Вы ревнуете, — отметил лорд Берли, — но, чтобы ревность не затмила вам память, помните, кто сделал вас графом Лестерским, Роберт Дадли. Здесь правит всемогущая королева, и она решает, кому приходить, кому оставаться и кто может быть графом. Она так же просто может сделать нашего красавца ирландца герцогом. — Уильям Сесил, улыбаясь, стал следить за шумной игрой в жмурки, в которую играли в присутствии королевы.
Конн О'Малли с завязанными глазами, спотыкаясь, ходил с вытянутыми руками среди королевских фрейлин, которые с визгом убегали от него. Он на мгновение остановился, прислушиваясь и пытаясь определить ближайшую жертву. Потом неожиданно быстро повернулся и, вытянув вперед руки, обнял чью-то гибкую талию. Даже не сорвав с глаз повязку, он притянул девушку к себе и нашел губами ее губы. К его великому удивлению, полный рот под его губами оказался непривычным к поцелуям, но его пленница не сделала попытки вырваться из его рук. Это, должно быть, была одна из молоденьких девушек, прислуживающих королеве. Однако он не припомнил, чтобы кто-то из них был так высок. Привычным движением он прижался к ней одновременно и телом, и губами и почувствовал, как ее губы становятся мягче, а сама она начинает дрожать. Такая реакция немедленно вызвала в нем защитный инстинкт. Кто она, эта девушка?
Он слегка ослабил объятия и пробормотал, прижимаясь к ее губам:
— Не пугайся, душечка, — и, протянув руку, сорвал повязку, чтобы посмотреть на девушку. Она оказалась незнакомой ему.
Когда его зеленые глаза встретились с ее серыми, она стала пунцово-красной и, тихонько вскрикнув, убежала к королеве. Другие девушки захихикали. Он спросил одну из них:
— Кто эта мисс?
— Госпожа Сен-Мишель, с недавних пор подопечная королевы. Королева сделала ее фрейлиной вместо Алтеи Тейллбойз, которую уволили со службы и отослали домой.
Он посмотрел на девушку, которая сейчас сидела на скамейке около кресла королевы и деловито, даже слишком деловито распутывала тонкими пальцами разноцветные нитки в королевской корзинке для рукоделия. Он даже не мог вспомнить, видел ли он ее раньше, но в ней не было ничего, что выделяло бы ее из других. В одном он был уверен: раньше ее никогда не целовали. Тем не менее он заметил, что она совсем не такая молоденькая девушка, как остальные фрейлины королевы. Как получилось, что ее еще никто не целовал? Ее губы были невероятно сладкими. Он предположил, что причиной тому была ее невинность, хотя, думалось ему, она слишком стара, чтобы быть невинной. Пожав плечами, он снова завязал себе глаза и снова начал игру в жмурки с хихикающими девицами из ближайшего окружения королевы.
Он забыл о госпоже Сен-Мишель и вспомнил о ней, когда леди Глита Холден поцеловала его с такой страстной опытностью, что он почти задохнулся. «Как различны, — подумал он, распуская шнуровку корсета своей любовницы, чтобы ласкать ее груди, — как различны поцелуи Глиты и поцелуи той девушки, которую я поцеловал раньше». Глита заворочалась в его объятиях.
— О чем ты думаешь? — спросила она. — Я думаю, что у тебя прекрасные груди, — ответил он, наклоняясь, чтобы поцеловать каждый сосок на крепких грудях, которые она подставила ему. Она на самом деле была красивой женщиной: изящная и не очень высокая, с прекрасной белой кожей и золотистыми волосами, слегка отливающими рыжиной, и глазами, голубыми, как вода в озере. Ее муж, благочестивый пуританин, получив от нее сына-наследника и дочерей-близнецов, предпочитал проводить время в молитвах, а не предаваться чувственной страсти с женой. Хотя ее дочери уже созрели для замужества, а ей самой было за тридцать, она по-прежнему сгорала от похоти. Конн не первый ее любовник, и ему не суждено стать последним. Они стали надоедать друг другу, и Конн недавно заметил, какими прелестными и зрелыми миниатюрными копиями своей матери были Грейс и Фейт Холден.
— Ты лжешь, — сказала Глита обидчиво. — Ты думаешь о другой женщине, разве не так?
— Какой? — возразил он. Глита презрительно фыркнула.
— Не знаю, о какой, но не обо мне, Конн. Каждая сучка при дворе нюхает у тебя под хвостом. Как я могу надеяться сохранить твою привязанность, если остальные вьются вокруг тебя, как пчелы возле сладкого цветка?
Это была необыкновенно благоприятная возможность, и он использовал ее.
— Ты хочешь сказать, что бросаешь меня, Глита?
— Думаю, это самое лучшее, Конн.
Той ночью они занимались любовью, а утром расстались по-хорошему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185
Елизавету изумил и обрадовал щедрый подарок. В тот день королева находилась в особенно хорошем настроении. В течение нескольких месяцев она страдала от болезненной язвы на ноге, которая исчезла так же внезапно, как и появилась. Минуту она не могла прийти в себя, а потом сказала:
— Ты повеса, Конн, но повеса с изысканным вкусом.
Он улыбнулся.
— Этот рубин с португальского галеона, который захватили мои братья. Они решили, что мне понравится камень, поэтому и прислали его мне. Однако замысел мой, и я заставил своего ювелира выполнить его. Я петух, но вы, моя Великолепная, солнце, без которого я не мог бы кукарекать. Вспоминайте обо мне всегда, когда будете надевать брошь.
Королева кивнула, одновременно подумав о том, что она не может вспомнить ни одного из всех льстецов, обращавшихся к ней, кто говорил бы с такой искренностью. В характере Конна не было ничего скрытного, и ей была приятна эта его черта.
Когда пришла Двенадцатая ночь, Конн подарил королеве скромную золотую цепь с бриллиантами, к которой можно было прикрепить брошь. Тем самым это драгоценное украшение могло быть использовано двояко. Брошь можно приколоть или подвешивать как кулон. Королева была довольна, а другие мужчины-придворные завидовали вниманию, которое королева уделяла Конну О'Малли.
— Можно подумать, что он родился в господском поместье, этот невежественный ирландец с болот, — презрительно усмехаясь, заметил граф Лестерский лорду Берли.
Уильям Сесил улыбнулся Роберту Дадли ледяной улыбкой.
— Я считаю господина О'Малли совершенно безобидным с точки зрения политики и его претензий. Он доставляет королеве удовольствие своими проделками и ничего не просит взамен. Это ново и необычно для джентльмена нашего двора. За что же можно не любить этого человека, милорд?
— Он простолюдин! У него нет права находиться здесь, при дворе, отираясь среди более знатных людей и насмехаясь над ними, используя свое высокое положение.
— Вы ревнуете, — отметил лорд Берли, — но, чтобы ревность не затмила вам память, помните, кто сделал вас графом Лестерским, Роберт Дадли. Здесь правит всемогущая королева, и она решает, кому приходить, кому оставаться и кто может быть графом. Она так же просто может сделать нашего красавца ирландца герцогом. — Уильям Сесил, улыбаясь, стал следить за шумной игрой в жмурки, в которую играли в присутствии королевы.
Конн О'Малли с завязанными глазами, спотыкаясь, ходил с вытянутыми руками среди королевских фрейлин, которые с визгом убегали от него. Он на мгновение остановился, прислушиваясь и пытаясь определить ближайшую жертву. Потом неожиданно быстро повернулся и, вытянув вперед руки, обнял чью-то гибкую талию. Даже не сорвав с глаз повязку, он притянул девушку к себе и нашел губами ее губы. К его великому удивлению, полный рот под его губами оказался непривычным к поцелуям, но его пленница не сделала попытки вырваться из его рук. Это, должно быть, была одна из молоденьких девушек, прислуживающих королеве. Однако он не припомнил, чтобы кто-то из них был так высок. Привычным движением он прижался к ней одновременно и телом, и губами и почувствовал, как ее губы становятся мягче, а сама она начинает дрожать. Такая реакция немедленно вызвала в нем защитный инстинкт. Кто она, эта девушка?
Он слегка ослабил объятия и пробормотал, прижимаясь к ее губам:
— Не пугайся, душечка, — и, протянув руку, сорвал повязку, чтобы посмотреть на девушку. Она оказалась незнакомой ему.
Когда его зеленые глаза встретились с ее серыми, она стала пунцово-красной и, тихонько вскрикнув, убежала к королеве. Другие девушки захихикали. Он спросил одну из них:
— Кто эта мисс?
— Госпожа Сен-Мишель, с недавних пор подопечная королевы. Королева сделала ее фрейлиной вместо Алтеи Тейллбойз, которую уволили со службы и отослали домой.
Он посмотрел на девушку, которая сейчас сидела на скамейке около кресла королевы и деловито, даже слишком деловито распутывала тонкими пальцами разноцветные нитки в королевской корзинке для рукоделия. Он даже не мог вспомнить, видел ли он ее раньше, но в ней не было ничего, что выделяло бы ее из других. В одном он был уверен: раньше ее никогда не целовали. Тем не менее он заметил, что она совсем не такая молоденькая девушка, как остальные фрейлины королевы. Как получилось, что ее еще никто не целовал? Ее губы были невероятно сладкими. Он предположил, что причиной тому была ее невинность, хотя, думалось ему, она слишком стара, чтобы быть невинной. Пожав плечами, он снова завязал себе глаза и снова начал игру в жмурки с хихикающими девицами из ближайшего окружения королевы.
Он забыл о госпоже Сен-Мишель и вспомнил о ней, когда леди Глита Холден поцеловала его с такой страстной опытностью, что он почти задохнулся. «Как различны, — подумал он, распуская шнуровку корсета своей любовницы, чтобы ласкать ее груди, — как различны поцелуи Глиты и поцелуи той девушки, которую я поцеловал раньше». Глита заворочалась в его объятиях.
— О чем ты думаешь? — спросила она. — Я думаю, что у тебя прекрасные груди, — ответил он, наклоняясь, чтобы поцеловать каждый сосок на крепких грудях, которые она подставила ему. Она на самом деле была красивой женщиной: изящная и не очень высокая, с прекрасной белой кожей и золотистыми волосами, слегка отливающими рыжиной, и глазами, голубыми, как вода в озере. Ее муж, благочестивый пуританин, получив от нее сына-наследника и дочерей-близнецов, предпочитал проводить время в молитвах, а не предаваться чувственной страсти с женой. Хотя ее дочери уже созрели для замужества, а ей самой было за тридцать, она по-прежнему сгорала от похоти. Конн не первый ее любовник, и ему не суждено стать последним. Они стали надоедать друг другу, и Конн недавно заметил, какими прелестными и зрелыми миниатюрными копиями своей матери были Грейс и Фейт Холден.
— Ты лжешь, — сказала Глита обидчиво. — Ты думаешь о другой женщине, разве не так?
— Какой? — возразил он. Глита презрительно фыркнула.
— Не знаю, о какой, но не обо мне, Конн. Каждая сучка при дворе нюхает у тебя под хвостом. Как я могу надеяться сохранить твою привязанность, если остальные вьются вокруг тебя, как пчелы возле сладкого цветка?
Это была необыкновенно благоприятная возможность, и он использовал ее.
— Ты хочешь сказать, что бросаешь меня, Глита?
— Думаю, это самое лучшее, Конн.
Той ночью они занимались любовью, а утром расстались по-хорошему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185